Узник клятвы. Шрамы

– Предки улыбнутся, слова найдутся. – Хэдж пятерней откинулсо лба черные волосы, виски блеснули сединой. – Дабы вы не сразили люд красноречием, разговоры я возьму на себя.

Он улыбнулся девушке, вышедшей на крыльцо ближайшего дома с охапкой тряпья в руках. Селянка удивленно распахнула глаза и прижала к груди ношу, пухлые губы приоткрылись. Гроу тоже выдавил улыбку. Щеки незнакомки побелели, румянец схлынул. Подцепив босой ножкой дверь, она забежала в дом. Вспомнив о своих шрамах, Гроу отвернулся.

Справа от дороги пустые прилавки вяло хлопали на ветру пестрыми тканевыми навесами. Вероятно, здесь проходила ярмарка. Но сейчас было тихо и безлюдно, как ночью, только между деревянных столов бродили куры. Хэдж был прав, село словно вымерло.

Харчевня «Три дуба» оправдывала название, около нее действительно росли три крепких дуба. Их стволы сплелись между собой, и мощные кроны отбрасывали тень на двухэтажный дом. Внизу здание харчевни украшала роспись со священными белыми животными. Краска кое-где облупилась и потемнела, но изображенного на парадной двери сокола, видимо, решили обновить. Правое крыло птицы ясно светилось на солнце. На лавке у крыльца лежала кисть, выпачканная в белилах, но работа явно была только начата и отложена впопыхах. Гроу и Хэдж переглянулись.

Дверь «Трех дубов» распахнулась, их встретил курносый слуга с подвижным лицом. Увидев Медведя, он вскинул брови и удивленно моргнул. Затем, словно опомнившись, торопливо отвесил три поклона сразу всем и торопливо раскатал рукава белой рубахи с синей вышивкой на воротнике.

Гроу натянул перчатки и спрыгнул с повозки. В Вионе правую кисть клеймили осужденным за влечение к детям, мужеложство и насилие над женщинами. И вряд ли, увидев его шрамы, кто-то поверит, что ни к чему из этого он не причастен.

На зов слуги из харчевни выбежал мальчик и принял лошадей. Уродливый конь отказался идти в стойло. Не обращая внимания на протест мальчика, он зашагал в тень под дубами и лег на траву у края дороги.

Гроу решил, что конь болен, хотя изможденным и умирающим его сложно было назвать.

– Проходите, – курносый лакей откинул пестрый полог и пригласил гостей в переднюю.

Ступени крыльца заскрипели под ногами. Внутри оказалось чисто и уютно, пахло нагретым на солнце деревом. Они прошли в просторный зал с высоким потолком. Лестница у входа вела наверх в комнаты. На первом этаже находились узкие столы для посетителей. На хозяйской стойке, рядом с большой печью, стояли глиняные кубышки и две масляные лампы, похожие на лебедей с запрокинутыми головами.

Прежде чем войти, Хэдж и Медведь, следуя давней традиции, коснулись деревянного тотема у крайнего стола. Оберег был локтя четыре в высоту и напоминал стройного человека с корнями вместо ног. На шее фигурки висели сотканные из красной пряжи цветы, а туловище покрывали вырезанные руны, прославляющие души великих первопредков. Гроу тоже огладил голову тотема, помянув отца и мать.

В зале их встретили двое: полный мужчина с подстриженной рыжей бородой и женщина средних лет с такими богатыми формами, что человек, мельком ее увидевший, не смог бы описать лицо, но еще долго вспоминал бы прекрасные округлости ниже. В рыжебородом Гроу заподозрил одного из хозяев, но рассматривать его помощницу было гораздо интересней.

Женщина между тем смотрела на Хэджа так, словно увидела перед собой пришедшего из мира предков духа. На губах Хэджа мелькнула улыбка. Гроу решил, что к присутствующим можно повернуться спиной. Он занял стол ближе к окну так, чтобы видеть улицу и вход, барон разделил с ним лавку, а Медведь устроился напротив.

Рыжебородый представился Падом – старшим из братьев. Он признал в Хэдже рыцаря. Не вдаваясь в подробности, Хэдж красочно описал утомление от долгого пути, извинился за шлейф ядреных запахов, который они принесли с собой, и сразу же спросил, где посетители. Пад посетовал на недавнее появление рахо у мельницы и рассказал о сельском собрании, от участия в котором он сам решил воздержаться.

– Зачем тратить силы и время? – рассудил Пад в упор посмотрев на Хэджа. – На мельницу служители конвента по обыкновению наложили священный запрет, сочтя земли, где появилось чудовище, отравленными и опасными. До приезда целителей все равно ничего не разрешится. – Перебив сам себя, он пробормотал, что опасаться уже нечего, ведь паладины еще два дня назад убили чудовище, а останки увезли с собой.

Рядом встала пышногрудая женщина и примостила на стол поднос с хлебом.

– Дэриз? – спросила она, устремив, свои голубые глаза на Гроу.

Имя показалось знакомым, но попытка вспомнить, кто это, отозвалась болью в висках. Гроу сообразил, что смотрит собеседнице на грудь, подчеркнутую кружевными оборками, и потянулся за хлебом:

– Нет.

– Что ты, милая. – Хэдж поудобнее устроился на скамье. – Это Гроу, мой дражайший помощник. Скромный юноша, но ты не обделяй его вниманием. Он мне дорог как родной.

Рядом поперхнулся и закашлялся Медведь.

Женщина ответила печальным вздохом и, выдержав паузу, произнесла с нарочитой строгостью:

– Что же, гости нежданные, вы лясы точить и портки просиживать явились или кушать? – она обратилась к Паду. – Надо бы накормить путников чем-нибудь пожирнее слов, смотри, один тоще другого.

Рыжебородый развел руками и с виноватой улыбкой склонил голову.

– Тебя здесь хорошо знают, Хэдж, – заметил Гроу, когда обитатели харчевни озадачились едой и скрылись в соседней комнате. – Кто такой Дэриз?

Барон расстегнул жилет и потер лицо руками:

– Это… мой бедный оруженосец… отошел к предкам в юном возрасте. Пусть его в обители Нея лелеют родные души.

Нея вионцы считали первопредком всех народов, который забирает в свои чертоги незапятнанные сильные души. Они верили, что рано ушедшие дети любимы первопредком, как сыновья, и умереть юным не страшно. Гроу не разделял мнения земляков. На каторге ему часто приходилось встречаться с духом смерти, и, всматриваясь в черноту, он не видел протянутых дланей Нея.

Слуги вынесли чугунок с кашей, пышный хлеб и глиняный горшок с супом. Еда показалась Гроу пресной, в ней не хватало остроты, но хлеб из пшеницы… о, как же он по нему скучал. Он поднес мягкий ломоть к носу и вдохнул сладкий аромат. На мгновение вернулось ощущение уюта и уверенности в том, что все в мире находится на своем месте.

– Так, господа, спешить нам некуда, набираемся сил, смотрим, слушаем, – Хэдж потянулся. – Гроу, ты как? Кулаки еще чешутся?

Гроу показал, что чувствует себя нормально, но недоверчивый взгляд товарища заставил вспомнить неуправляемую ярость и восторг от бойни.

Он нахмурился и уперся лбом в сплетенные пальцы. Что это было? Накопившийся за годы изгнания гнев?

– Нужно тебя целителям показать… а пока, господа, пойду-ка разузнаю обстановку получше. – Хэдж обхватил блюдо руками и по-элраятски залпом выпил суп. Утерев рот платком, он ласково попросил пышногрудую женщину выделить комнату с самой большой деревянной ванной. Она усмехнулась и покачала головой, но все-таки позвала барона на второй этаж.

Гроу распирало от вопросов, его любопытство мог частично удовлетворить Медведь. Однако разбойник был не лучшим собеседником, к тому же напуганный ночной бойней он вряд ли станет откровенничать. Нет, лучше заняться Падом.

Рыжебородый стоял за стойкой и всем видом показывал, что не прочь поболтать. Гроу положил ложку между собой и глиняным горшочком, показывая курносому слуге, что наелся.

– Куда собрался? – В растрепанных волосах Медведя пробежала красная искра. Он по привычке воинственно раздул ноздри и стиснул в кулаке чарку, но наполнявшая ее травяная настойка подходила ему, как лютня палачу. Гроу поиграл челюстью и взглянул так, как обычно смотрел на элраятских купцов, когда грозил им расправой за неуплаченные долги:

– Олд, чуйка у тебя есть, раз в Меже не сварился. Прислушайся к ней и сгинь. Ты, как пес, лишился хозяина и хочешь прибиться к барону. Не выйдет. Не видать тебе ни покровителя, ни золота. Говорю один раз ласково и терпеливо – у нас разные пути, и разойдутся они здесь.

Красноволосый ответил кривым оскалом, вот только на дне глаз замаячил страх. От такого бандита, как Медведь, можно было в самый неожиданный момент получить колотую рану под лопатку.

Уловив движение за окном, Гроу потерял к собеседнику интерес.

К харчевне приближалась толпа селян. Заполнив двор, они загудели как ветер в шахте.

Пад подбежал к окну, выругался и поспешил на крыльцо. Гроу напрягся, но остался за столом. Он ничего не сделал, с чего бы ему прятаться. Не пошевелился и Медведь.

В зал вслед за взволнованным хозяином вошли двое мужчин, похожие на самого Пада, как дубы во дворе друг на друга. Только один из них надел нелепый красный берет, а второй вплел в рыжую бороду зеленую ленту. За ними в толпе Гроу заметил долговязого мужчину в оливковой мантии младшего служителя Троих. Всего в зал набилось не менее сорока человек. Курносый слуга засуетился, распахивая окна. Пад рассадил всех по скамьям, запретив сдвигать вместе столы. Гроу встал у стены, не желая делить с гудящими селянами лавку. Слово взял младший служитель:

– Приказ герцога. Понимаете? Подкрепленный согласием священного конвента, – прохрипел он, взмахнув свитком с черной печатью.

Пад протянул ему кувшин, и младший служитель сделал несколько глотков:

– Спаси вас Ней. Итак, полно! Поберегитесь, живые души! Никто не вправе приближаться к ядовитым землям. Даже я и мои духовные братья держат аскезу. Терпите и мужайтесь. В терпении зерно покоя, а в покое – залог счастья.

Стены задрожали от возмущенных голосов, вовлекая в поток общего возмущения и Гроу. Его мышцы налились свинцом, вены на руках вздулись.

– А поле чем сеять? Тоже терпением? – воскликнула пожилая женщина за центральным столом. – Почему мы не можем зайти в амбары? Они были закрыты и уцелели.

Ее поддержали остальные.

– Чудовище пожгло землю вокруг хранилищ, – служитель с трудом перекрикивал собравшихся. – Ступать на проклятый пепел нельзя! Хотите оскверниться, подхватить безумие и отойти в мир духов?

– Люди не хотят околеть с голоду! – голос Пада громыхнул и придал веса его словам. Другие селяне притихли. – За кривым хребтом целителей ждали с заморозков до равноденствия. Сколько они станут добираться до нас?