Узник клятвы. Шрамы

Девочка мотнула головой и затеребила подол нарядного платьица:

– А его давно нигде нету. Все говорят, он тут, прячется от них. – Она показала зубы и растопырила пальцы, словно когти. – А брат ругается, что сбежал к королю.

– Вот как? – На губах Гроу застыла полуулыбка. Мог ли Пайрон оставить священные земли на растерзание рахо? Конечно, так и поступают предатели. Но лучше бы брат девчушки ошибся.

Услышав ржание и звон доспехов, Гроу выпрямился. В воротах показались всадники. Начищенные до блеска латы отбрасывали солнечные блики на землю. Праздничные зеленые плащи с вышитыми на спине серебряными гербами сообщали встречным о государственной службе. Гроу признал в конниках дворцовую стражу и взглянул на солнце. До заката оставалось еще несколько часов. Воины явились раньше знати, чтобы подготовить для господ безопасный въезд.

– Ох, прячься! – девочка пронзительно пискнула и побежала к женщине в желтом платке.

Не только она испугалась стражников. Бедняки стихли и попрятались за праздничными столбами и тотемами. Всадники запетляли между опустевшими лавками, бесцеремонно перебрасывая друг другу нехитрый товар. Гроу не стал вникать в тонкости взаимоотношений стражи и бедняков. Его интересовало другое. Похоже, именитые люди поедут прямиком в храм, где после часовой церемонии разойдутся по трем башням, чтобы бросить в чугунный чан с огнем подношения, приготовленные предкам. Значит, нужно попасть в храм раньше и занять удобную позицию. Посмотреть, послушать. Он скользнул за арку и направился вглубь крепости.

Впереди показались стеклянные павильоны, украшенные мозаиками в тон символических цветов Трех сторон. На каждом по кругу изображались сцены из священных скрижалей. За павильонами открылся просторный сад с прудом. Калитка высокой железной ограды была закрыта на замок. Гроу осмотрелся и, подпрыгнув, ухватился за верхние пики. Подтянувшись, он забрался на перекладину ограды и спрыгнул вниз. Тело приземлилось легко, он коснулся ладонями мягкой земли и, оттолкнувшись, пробежал к пушистым туям. Сердце застучало, Гроу почувствовал себя охотником.

В саду на бронзовых столиках лежали выпечка и засахаренные яблоки. Вероятно, угощения предназначалось знати. Гроу захватил медовую лепешку и сунул в рот. От еды он никогда не отказывался. Между деревьями на противоположной стороне сада замелькали светлые своды храма. Узорчатые стены напоминали белые кружева, и на фоне темных гор обитель Трех сторон выглядела хрупкой и словно парила над землей.

Сад плавно перешел в длинную площадь, выложенную камнем. Гроу отер рот и с сомнением посмотрел на широкий мраморный парапет храма. Главный вход предназначался для знати и, скорее всего, или был закрыт, или охранялся. В высоких кованых дверях он приметил маленькое приоткрытое окошко.

Поколебавшись, он обошел храм с восточной стороны и остановился у тяжелых дверей, предназначенных для простого люда и послушников низшего ранга. Бронзовые ручки, отполированные прихожанами до желтизны, напоминали птичьи лапы, в узорах на дверях угадывалась голова ястреба. Гроу толкнул двери. Те не поддались. Осмотревшись, он усилил натиск и огромные петли заскрипели.

– Матерь живых! – раздался старческий голос с другой стороны. Заскрежетал засов. Двери приоткрылись вовсе не в ту сторону, куда их толкали. На Гроу уставился старик в синих одеждах чтеца. У него были странные глаза навыкате, возможно, следствие какой-то болезни. Старик вертел головой, будто ища кого-то еще.

– Я один, – помог ему Гроу и накинул на голову капюшон. – Сожалею, что…

– Хочешь сказать, ты в одиночку сбил дубовый порог?! – Чтец подслеповато вгляделся и тронул краем заостренного сапога свежие царапины на темных досках. – Может, с такой силой тебе взяться за кайло? Что это, новые забавы – уродовать святые дома? Передай своим братилам, предки все видят!

Взмахнув жилистой рукой, старик потянул на себя двери, но Гроу подставил ногу.

Он достал мошну с монетами и протянул старику пару серебряных унтов:

– Я хочу почтить умерших родственников.

Старик удивленно моргнул, глядя на кошель, и скривился.

Гроу понял, что неправильно начал разговор. Нужны ли деньги тому, кто наверняка не выходит из храма и готовится к скорой встрече с предками? Он спрятал монеты.

– Простите, светлейший. Мои родители погибли накануне праздника от клыков рахо. Твари атаковали мельницы, вы, может быть, слышали, – сочиняя находу, Гроу осторожно взялся за ручку двери. Работая наемником, он привык врываться в жилища разорившихся купцов. Его не смущала ни стража с ядовитыми пиками в руках, ни тяжелые решетки на окнах, ни кованые засовы. Металл и дерево ломались так же легко, как кости. Но поднимать руку на пожилого человека, служащего Нею, он не хотел. – Разве в храме не должны принять нуждающегося?

– Уже год храмы открыты только для велико-именитых.

– Чей указ? Конвента? Герцога?

Старик издал крякающий звук:

– Не все ли едино?

– А как же заветы предков? – Гроу перешел на высокий домеронский, общий для знатных людей всех десяти герцогств. – «Живая душа пред домом предков, что любимый ребенок у врат родного дома. Кающийся больно или умирающий – как всякое дитя, равно любимо благочестивыми родителями, так всякий страждущий желанен в обители первоотцов», – процитировал он. – И что же будет, если я войду? Меня убьют?

Старик раскрыл рот, но ничего не сказал. В его мутных глазах замаячили удивление и страх. Заметив движение в саду, Гроу пихнул дверь ногой и шагнул в темное помещение.

Он прижал старика к стене и зажал рот:

– Молчи, дед, или попадешь к предкам.

Ноги чтеца задрожали и подкосились. Придержав его, Гроу осмотрелся. Тесный притвор освещала масляная лампа, далее шел арочный коридор, украшенный барельефами. Справа он заметил узкий ход в малую башню. Там хранились книги и древние глиняные скрижали со священными писаниями. Убедившись, что старик держится на ногах, Гроу кивнул на приоткрытую дверь:

– Шагай.

– Тебя предки проклянут за мародерство.

Гроу криво улыбнулся, и чтец засеменил в башню.

Зазвучали всхлипывания:

– Три стороны, в святом доме бес… откуда здесь бес?

Закрыв за ним дверь, Гроу навалился на нее плечом и встряхнул так, что из верхних петель посыпалась известь. Дверь покосилась и уперлась в каменный порог. Убедившись, что ее будет сложно отворить, Гроу захватил масляную лампу и пошел по коридору. Мягкие ковры заглушили звуки. Он попал в зал с огромными кувшинами, расставленными вдоль стен. В них хранилась целебная вода из соленого озера. В центре зала стояли бронзовые скульптуры молодых женщин, держащих в руках огромный серебряный чан. Над ним служители совершали целебное омовение. Здесь Гроу отпраздновал десятый год жизни. Он вспомнил, как верховный служитель конвента с глазами ясными, как кристаллы, омыл его лицо и руки горько-соленой водой, а после нарек наследником Виона. Только чан в те благословенные времена сиял золотом.

В зале понизу гулял сквозняк, свет, пробиваясь сквозь узкие окна, отражался на каменных колоннах и мозаичных стенах.

Куда дальше? Где соберутся именитые гости? В детстве Гроу часто приезжал в храм и знал тут каждый закуток. Служители поощряли любопытство будущего правителя и разрешали ходить там, где непосвященным людям находиться не полагалось.

Он смотрел по сторонам – все казалось незнакомым. Из зала выходило множество дверей, внимание притягивали роскошные винтовые лестницы из бронзы, кажется, они вели к надстройкам со священными реликвиями. Отчаявшись вытащить из памяти подробности, Гроу приподнял лампу и зашагал наугад. Первые две двери оказались закрыты. Третья привела в боковой неф, заставленный узкими трибунами. Услышав голоса, Гроу отворил засов первой попавшейся двери и, скользнув за нее, сбежал по узкой лестнице вниз. Тело обнял холод. Он замер.

– Почему дверь не закрыли? – услышал он удивленный мужской голос. Скрипнули дверные петли. Снова клацнул засов.

Осмотревшись, Гроу понял, что попал в подземелье. Память услужливо подкинула живые картины прошлого – шахты на рудниках. Бесконечно глубокие, удушливые, вселяющие чувство безысходности. От стен потянуло сыростью, померещились крики летучих мышей. Сердце отозвалось на фантазии хаотичным стуком. Огонек в лампаде задрожал, Гроу не мог унять дрожь в руке. С кончика носа упала капелька пота.

Надо собраться. Он прижался спиной к холодной стене и закрыл глаза. Однажды ему пришлось спускаться в нижнюю часть храма вместе с родней и шествовать по темному коридору. Было холодно, женщины плакали и прикрывали лица шелковыми платками. Отец, бледный и сосредоточенный, нес книгу с вытесненным на переплете гербом Виона и старомодный фамильный кинжал. Что это было за шествие?

Гроу открыл глаза. Он вспомнил, что где-то под храмом располагалась семейная усыпальница Рамиланов, и он был здесь на похоронах деда. Теперь в усыпальнице рядом с венценосными предками покоятся его родители.

Он зашагал мимо пустых келий, вначале медленно, сопоставляя воспоминания с тем, за что цеплялся взгляд, а после перешел на бег. Вот знакомые держатели для факелов в виде маков, а дальше стена с высеченными рунами, мраморные ступени, поплывшие от старости, где он оступился и подвернул ногу. Гроу вышел к железной двери усыпальницы и отодвинул засов.

В помещении пахло мятой и шалфеем. На полу в центре блестела мозаика. Картина изображала большое дерево. От нее лучами расходились мраморные постаменты. На каждом лежали памятные вещи. Гроу отыскал плиту, где лежали знакомая книга и кинжал.

Надпись золотом гласила: «Здесь покоится Арон II Рамилан Серебряный. Рожденный в год Трех Птиц, ушедший в год Зеленой Звезды». Ниже был начертан девиз деда: «Иди и достигнешь». В нем жил дух воина и истинного защитника священных земель.

Пусть некоторые упрекали Арона за скудные познания в теологии, в годы его правления Вион процветал, а рахо появлялись редко и были не крупнее волков.

Гроу прикоснулся к плите, здороваясь с предком, и поискал постаменты с прахом родителей. Он обошел каждый, пристально вглядываясь в надписи, но имен отца и матери не нашел.

Ноги стали ватными, он оперся рукой на золоченый держатель для подсвечника, выпирающий из стены. Родителей не привезли к остальной семье, не провели обряд, не похоронили. Они не попали к Нею.

Мертвецы, не получившие достойного погребения, оставались на земле духами, пока их кости не срастались с землей. А после исчезали. Так гласил священный закон первопредков. Вот почему, молясь родителям, он чувствовал не поддержку, а ледяной холод в жилах. Пайрон сжег их заживо, но не успокоился. Наказал забвением. За что?

Лампа в руке заплясала и погасла. Усыпальницу окутал мрак. Гроу отбросил ненужный теперь светильник и заметался вдоль стены. Его кадык судорожно дергался. Из горла вырвался гортанный низкий возглас. Он запрокинул голову и задержал дыхание. Пайрон заслужил зверскую смерть!

В темноте Гроу добрался до плиты деда и нащупал на ней фамильный кинжал. Арон никогда не расставался со своим оружием и завещал оставить в усыпальнице свой оглас.