И любовь к тебе придёт. Вторая часть дилогии «Колдовской плод»

– Вас звали мист Дарц Сольгон-тонс, не так ли? Или вы забыли свое настоящее имя?

Он молчал. И даже глаза перестали блестеть из-под капюшона.

– Странно, что вы называете меня «дитя». Ведь и у меня есть имя. Знаете, как меня зовут? Мирохарда Юргрия Сольгон-тонс.

Мужчина вздрогнул. Сказал тихо:

– Если бы у меня была дочь, я назвал бы ее Мирохардой… Как жаль, что у меня нет дочери.

– У тебя есть дочь! – закричала я. – Папа, у тебя есть дочь! Это я!

Сердце мое рвалось к нему. Встать, подбежать и обнять – вот что хотелось мне больше всего. После того, как я увидела морок там, в крошечной комнате позади кабинета Макер-тота, это было самым заветным желанием. До сего мига я считала его невыполнимым.

Он откинул капюшон.

Все в моей душе перевернулось.

Я помнила эти глаза, и это выражение лица – бесконечное удивление, которое появлялось после каждой его поездки. Папа стоял на пороге, в своей вкусно пахнущей летной форме, со стрекозиными очками на лбу, а я неслась ему навстречу и, добежав, подпрыгивала и повисала в его сильных руках. Он целовал меня, ставил на пол и смотрел вот так же, удивленно, приговаривая:

– Как же ты выросла, девочка моя, как же ты выросла…

Вот только сейчас на нем не было ни летной формы, ни очков. И он не распахивал мне навстречу большие сильные руки. Просто сидел и удивленно смотрел.

Он был почти таким же, как я его помнила. Разве что постарел немного, совсем немного. И поседел. Серебряные пряди чередовались с темными, и казалось, будто на голову плеснули немного расплавленного могуллия…

– Невозможно, – наконец вымолвил он. – У меня никогда не было дочери. У нас с женой не могло быть детей…

Странная мысль пришла мне в голову. Я спросила:

– Ты… Был магом?!

Он кивнул:

– Все, кто работал с первыми летунами, были магами. Мы оканчивали закрытую школу, школу для избранных, где обучали обращению с могуллием. Это было непременное условие для полетов… Считалось, летуном может управлять лишь маг. Потом, как я узнал, все изменилось… Но тогда…

Он помолчал немного. Сказал:

– Если хочешь узнать подробности, я расскажу позже. А пока… Мне интересно, с чего ты взяла, будто я твой отец.

С чего я взяла? Да ведь папа был почти во всех моих детских воспоминаниях! И как он со мной играл, и как мы вместе гуляли – мама, папа, а между ними я, держу их за руки, подпрыгиваю, а они поднимают меня в воздух, и папа говорит: «Вот так и я летаю, и ты полетишь когда-нибудь»… И еще как он покупал мне красивых кукол, и вкусные пирожные, и обещал взять с собой в полет. А однажды улетел и не вернулся. Тогда я уже жила в другой семье, но все равно помню, как мама долго-долго плакала и как из нее уходила жизнь, и если бы я не удочерила маму, то неизвестно, что бы с ней стало…

Он покачал головой:

– Это любопытно. Но ты все равно что-то путаешь.

Путаю?! Я принялась описывать нашу квартиру, нашу улицу и квартал, наших соседей, включаю зловредную старушенцию Зофу Галген-тонс. У него расширились глаза от удивления. А когда я напомнила о его портрете, что до сих пор висит в комнате, Прелат воскликнул:

– Портрет! Надо же, неужели он сохранился?

– Сохранился, – кивнула я. – Он висел там все время, и даже безмаги не смогли его забрать. В последние годы старого режима патрули ходили по домам и изымали все мало-мальски магические вещи. А портрет оставили, даже несмотря на то, что в красках явно присутствовали следы могуллия…

– Откуда ты знаешь? – оживился Прелат. – Волшебного порошка на портрете так мало, что никакими определителями обнаружить его невозможно!

– Я владею маго-взором, – просто сказала я.

– Ты? Маго-взором? Невероятно!

Теперь он смотрел на меня с долей восхищения. Спросил:

– И ты можешь определить назначение магического артефакта?

– Не всегда, но в большинстве случаев, – кивнула я. – Я работаю… работала в институте Магии. Занималась сортировкой артефактов.

– Замечательно, – сказал он. – Это просто замечательно. А тебе никогда не приходило в голову, если уж ты, как уверяешь, моя дочь, изучить хорошенько мой портрет и определить его назначение?

– Назначение? – переспросила я недоуменно.

Мне и в голову никогда не приходило, что у портрета может быть какое-то назначение.

– Именно, – он кивнул головой. – Видишь ли, я не успел сказать жене перед последним полетом, что со мной можно связаться через портрет. На обратной стороне есть должна быть кодовая фраза, активирующая связь.

Вот демон! Я чуть не взвыла от досады. Неужели мама не знала про магические свойства? Если знала, почему не воспользовалась?

– Может быть, жена пробовала связаться со мной, – продолжал Прелат задумчиво, – но у нее ничего не вышло…

– Почему?

– Видишь ли. Довольно продолжительное время у меня были провалы в памяти… А потом я оказался в Общине, принял послушание и сан…

О! Это объясняло многое. Мама всегда говорила, что, если бы папа мог, он обязательно нашел бы способ передать нам весточку.

– Ты расскажешь? – попросила я. – Расскажешь, как все было? Знаешь, мама очень волновалась… Она волнуется до сих пор. Мы обязательно должны оповестить ее. Она все еще надеется…

– Не может быть, – прошептал он. – Боже мой. Она все еще надеется… А я… Я думал, она забыла обо мне и вышла замуж…

– Папа, – сказала я твердо, – если в Ордене есть переговорник, мы должны немедленно связаться с мамой. Я знаю ее код.

– Да, – кивнул он. – Обязательно. Но… что я ей скажу? Что она подумает? Что я негодяй, смывшийся из семьи? Или что я завел другую?

– Да ничего она не подумает! – закричала я. – Ей просто надо дать знать! И все!

Нет, ну вот почему мужчины такие странные? Откуда у них эти мысли – подумает, не подумает.

– Хорошо, – сдался он. – Обязательно. Но давай не сегодня.

Я застонала. Второй Истан! Они, эти Истаны, похоже, вездесущи. Давай не сегодня – их девиз. Но почему не сегодня-то? Что изменится завтра?

– Хорошо, папа, – сдалась я. – Давай не сегодня.