Пришелец

Я не знаю тебя. Кто ты?

Тогда… дослушай эту мелодию до конца.

Здравствуй, Надюша!

Немного задержалась с ответом. Писать впопыхах, лишь бы написать – не хотелось, а время… не то, чтобы его не было, а просто не то состояние. Все выходные проспала, как сурок. Борька, не выдержав, сказал, что это ненормально – столько спать. Но это всё ерунда. Знаешь, иногда мне кажется, как бы это сказать точнее, что я для тебя некий эпизод, понимаешь? Только не обижайся, пожалуйста! Вот глупость взбрела в голову.

Ты хочешь знать, как всё было у нас? Во-первых, намного прозаичнее, чем я это себе всегда представляла. Познакомились мы почти сразу, как приехала. Я работала у него на участке, в подчинении, так сказать. Он – начальник участка, а я – не поймёшь в какой роли… Как-то осенью, ещё было тепло, он пригласил меня сходить с ним вместе в кино. Сходили. Но я как-то внимания на это не обратила. И потом всё только после Нового года. Получилось так, что мы в одной компании встречали праздник, и я очень «перебрала». Слово грубое, но точнее определения я не нашла. Очнулась, осознав, что я целуюсь. Да, да. Потом мне было плохо, он меня проводил домой. Ну, а потом пошло-поехало. Я убедилась, что он просто так в покое меня не оставит. Со своими фильмами надоел до смерти. Я не скажу, что он мне был неприятен или ещё что-то. Просто я считала, что Он будет не таким. И рост тоже. Ты же знаешь, что я была отнюдь не поклонницей низкого роста для мужчин… Вот так. Знал бы сейчас Борька, что я пишу. Он сидит почти рядом и читает журнал. Да, я отклонилась. Так вот, а Он оказался именно таким, и мы оба, наверное, до сих пор бы встречались, слонялись вечерами по улицам, если бы в один момент он не пришёл и не сказал: «Всё, завтра едем в город подавать заявление». А я не противилась. Знаешь, как слепой котёнок, который покорился судьбе и идёт туда, куда его зовут. Было, конечно, страшно, в голову, как всегда, лезли всякие пакости. Тысячи вариантов мелькали перед глазами. И ни на чём не остановиться… Потом как-то Борька спросил, что если бы он не взял меня за руку, я что, так и продолжала бы молчать? И я, подумав, ответила, что да. Вот так, море противоречий и полная растерянность.

А теперь я могу сказать, что меня любят, и любят по-настоящему. Представляешь? Я никогда не думала, что меня можно любить. Даже до сих пор странно говорить эти слова. И чего я могу ещё желать? Я спокойна. И не представляю для себя уже ничего другого. Теперь мы ждём дочку. И я уже знаю, как её будут звать. А он не знает. Пристаёт каждый день с глупыми вопросами. Я чувствую себя рядом с ним иногда тётей, которая много познала в жизни и которой приходится учить всему этого непоседливого, до ужаса упрямого ребёнка. А иногда сама себя чувствую маленькой девочкой рядом с ним. Девчонки иногда спрашивают, счастлива ли я. По-моему, счастье это что-то минутное, приходящее и уходящее. Я им отвечаю тогда, что я спокойна. По-моему, их этот ответ не устраивает. Но это их дело, а я живу, как живу. Занята ежедневными заботами: вовремя убрать, постирать, сготовить. Прозаично? Но такова жизнь, главное – не увязнуть во всём этом. Я бы ещё могла писать и писать, но хотелось бы поместить одно стихотворение, не знаю, читала ли ты. Это Фазу Алиева:

Сегодня, знаю,
Не придёшь,
И в жаркую бросает дрожь —
Мне дня наставшего не надо,
На что сегодняшний мне день,
Когда со мною будет рядом
Весь день
Лишь собственная тень.
Мой беспокойный взор поник,
Внутри меня таится крик,
Мне от него безумно душно,
Пусть вырвется он,
Как вулкан,
Пускай разбудит равнодушных,
Которым дар любви не дан.
Пускай покинет крик меня,
Приняв подобие огня, —
Пускай увидят трезвым взором
Разбуженные среди дня,
Что с их холодным миром рядом
Есть мир,
Исполненный огня.
Сегодня знаю,
Не придёшь,
И на пустыню мир похож,
И я бреду по той пустыне,
Но вот до моря добрела:
Наш Каспий, словно небо синий,
В день,
Раскалённый добела.
Молчу на тихом берегу,
Расстаться с болью не могу,
И вдруг разбушевалось море:
Волна вскипает за волной,
Наверно, в море
Капля горя
Обронена случайно мной.
Уже отзывчивый простор
Не усмирится до тех пор,
Покамест дара внятной речи
Я вновь не обрету вполне,
Покамест не дождусь я встречи
С тобою
В предстоящем дне.

Ну, вот, я всё, пока. Пиши. Жду.

Тебе понравилось стихотворение? Бывает такое?

Ну, всё, всё, всё.

    Люда.

Киев. Март 1989 года.

Что-то странное начало происходить со временем – то ползёт, как черепаха, как вчера на лекциях, где ему было невыносимо тошно – впервые, то вдруг делает невообразимые скачки, как…

Он пытался размышлять, но мысли путались, метались лихорадочно, наскакивая одна на другую – то сцепляясь, то разбегаясь в разные стороны.

Он пытался размышлять, а руки быстро делали ставшую привычной работу – помешивали рис, тянулись за приправами. Потом машинально взглянул на часы. Две минуты четвёртого! Похолодев, Кидан выключил газ и бросился на улицу, на ходу натягивая куртку.

И вот я вижу тебя – вновь. Ты ждёшь меня, шевеля землю носком сапожка. На этот раз ты меня ждёшь. Я слегка замедляю шаг. Ты поднимаешь голову…

По дороге к общежитию Кидан достал из кармана рисунок и протянул его Наде.

– Я показивал друзьям. Они сказали: видно, что она хорошо рисует, но это как белий… не похоже.

– Да, я тебе говорила… Чтобы было похоже, надо, чтобы я понимала человека.

– Да… Правильно. Ти будешь рисовать другой?

– Если хочешь.

Они снова были на Ломоносова.

Почему-то Наде очень нравилось здесь. Над будничностью пейзажа, над серой пасмурностью этого выходного дня царила атмосфера веселья, беспечности, молодости. Из распахнутых окон всех этажей лилась разноголосая музыка, везде попадались только молодые симпатичные лица, слышались обрывки разговоров на непередаваемом и с трудом переводимом студенческом сленге, русская речь мешалась с украинской, иногда – с английской, иногда – не разберёшь с какой. Как хорошо было бы просто погулять здесь, подышать весной!.. Однако Кидан неторопливо, но неуклонно вёл её по своему маршруту.

– Давай немножко погуляем?

Кидан улыбнулся было, но тут же заговорил серьёзно:

– Я готовиль рис, ти любишь рис, э? Надя, я голёдний. Я ждаль тебя.

Они вошли в общежитие, поднялись на четвёртый этаж.

Надя немного робела. Она как-то не представляла себе этой встречи, которая и манила её, и пугала, как запретный плод.

На первый взгляд комната показалась ей мрачноватой – узкая, длинная, с высоким потолком, разделённая на две части неким подобием перегородки – две кровати до, две после – по столу в каждой половине, холодильник, телевизор – места совсем нет, только узкий проход между столом и кроватями.