Люби меня, Стамбул!

– Стучать?

– Да, стучать! Что ты на меня уставилась?

Я хмыкнула.

– А мне ничего не будет… я иностранка.

– Ещё как может быть, если переступишь границы дозволенного! – Её взгляд стал жёстким. – Так что… не болтай здесь особо… особенно с незнакомыми… поняла? – нравоучительно сказала она.

– Да не… ты чё… Я и не собираюсь нарушать границы дозволенного. Кто я такая? Всего лишь маленький неприметный человек, затерявшийся в огромном мегаполисе, в малознакомой среде. Мне плевать на все. Я думаю о собственной заднице.

Знаешь, что я подумала. Что люди пытаются себя защитить. Наговаривая на других, они думают, что обезопасят себя…

– Может быть, – сказала Семра задумчиво. – Каждый дезориентирован.

Вдруг, на бордюр террасы прямо передо мною села огромная белая чайка.

– Не спугни… не спугни…, – тихо проговорила Семра.

– Я сама не хочу… я хочу фото сделать…. Хлеб, хлеб дай! – проскрипела я.

– Где я тебе хлеб найду?

– Ну что-нибудь дай!

Пока Семра наскребала фаршированных устриц из раковин, чайка взмахнула крыльями и улетела.

– Эх… блин…, – сказали мы вместе.

– Не замёрзла? – спросила она.

И вправду, ветер становился все холоднее с наступлением вечера. Я смотрела на слабое умирающее солнце, потихоньку скатывающееся за горизонт, смотрела на близстоящие здания – обшарпанные, но стильные, с непонятными надписями и граффити, смотрела на людей, что, расслабившись уплетали еду и пили пиво…, прочувствовала эту расслабленную спокойную атмосферу самого крутого района в Стамбуле.

– Эх! Блин… а может ты нагнетаешь немного, а? Чайка эта была знаком…толстая белая…как прилетела, так и улетела… тебе не кажется это мистическим? Нет же ничего такого…прямо ужасного, жизнь идёт себе чередом, люди грустят, радуются, надеются… по крайней мере, я хочу в это верить…

Семра улыбнулась.

– Ну хоти хоти…, – подытожила она с сарказмом. – Что же поделаешь, может и нагнетаю…. М-да… аквариум…

Мне не хотелось знать её трактовки слова «аквариум», так как я сама подозревала о значении этого слова.

* * *

Я сидела в каюте парома и прощалась с сегодняшним днём. Он был прекрасен, все было замечательно. Но может это от того, что я тут гость. А гостям здесь рады…

Набережная Кадыкёйя уплывала все дальше и дальше. Иллюминация вечерних огней, зажигающихся на бухте, была похожа на множество драгоценных камней, разбросанных кем-то щедрым по этой благодатной земле. Я сделала последнее фото из окна. Лампочки каюты, отсвечивающие в широком окне, странно отразились на моем снимке, словно, нашествие космической армии инопланетных летающих тарелок.

– Наргизапоооо…. Где вы ходите? – Диля напоминала капризного ребёнка. – Мне скучно было без Вас.

Я чувствовала себя усталой, чтобы проводить время за разговорами с ней.

– Да так… была опять на Кадыкёйе…

– Охо… что-то вы туда зачастили. Не хотите выпить немного, поболтаем…

Я не могла ей отказать, особенно, когда она складывала губки бантиком и делала щенячьи глазки. Несмотря на внутреннее опустошение от общения с Семрой, я утвердительно кивнула.

Мы уселись в моей тесной комнатке и стали распивать сладкое турецкое вино.

– Смотри, не опьяней! – сказала я ей.

Диля скривила рот в язвительной улыбке и ответила:

– Да пошёл он на ….!

Её слова не были для меня открытием. Так как у Дили была только одна пластинка, которую она ставила бесконечно, и эта пластинка называлась «Мустик» или «Все турецкие мужики Сво!»

– Что, опять поссорилась? – Я зевнула, уж очень хотелось спать.

– Да мы постоянно ссоримся! Уже достал меня, совсем продыху не даёт! Теперь привязался к тому, как я с мужиками разговариваю, урррод!

– И как ты с ними разговариваешь?

Диля всхлипнула.

– Да никак я с ними не разговариваю, нормально разговариваю, а он говорит, что я с ними заигрываю! Ну не тупой, а???? Лишь бы придраться к чему-то! Я ему этому уроду, прощаю, когда он общается со своими бывшими, а он мне на пустом месте скандал устраивает! Ненавижу его!

Я не знала, что ей посоветовать и сказать в качестве утешения.

– Ну ты уже все решила ведь. Все равно уедешь. Потерпи немного.

– Да, я только терплю, потому, что знаю, что уеду скоро. Очень скоро…

Диля казалась очень расстроенной. Было видно, что на этот раз Мустафа явно перегнул палку своим бухтением о том, какая она не такая, как надо.

– Наргизаопа, я так соскучилась по сыну…, дни считаю, когда его увижу… всё в этой жизни ради него! И это всё терплю, и этого урода терплю ради него…

Мне было грустно слушать ею, смотреть на неё. Молодая девочка с внешностью красивой японки, зато видавшая виды и пережившая то, что мне, взрослой и опытной тётке и не снилось. До своей поездки в Турцию, она маялась с мужем и малолетним ребёнком в России. Сколько их таких… тех, кого в шестнадцать лет отдали замуж, не особо спрашивая, а затем, жизнь их перемалывала на адской мельнице бытовых узбекских реалий. Вместо того, чтобы идти учиться эти женщины шли на каторгу мигрантской дыбы, терпя унижения в различных странах, ради того, чтобы избавиться от пустоты их среды обитания и от пустоты в их душах.

Кадыкёй – Аташехир. В гостях у элиты Багдадской улицы

Семра ждала меня возле станции метро. Я немного опоздала на встречу из-за жуткого стамбульского трафика.

Она была одета в спортивную форму, а на голове красовался вязанный берет. Она нервно курила и сосредоточенно думала о чем-то своём. О проекте, наверное.

– Извини, был такой жуткий трафик с утра…, – немного запыхавшись, сказала я.

– Да ничего, – ответила она небрежно.