Страхи соло

Почти сразу Терехов встал и протянул Груздеву руку. Мельком взглянул на часы. Ну да, почти одиннадцать. Еще несколько фраз, смысл которых до меня так и не долетел, и Груздев откланялся.

Вадим прошелся по кабинету и сел напротив. Я немедленно открыла папку, которую перед этим положила на стол. Он смотрел со скучающим видом, подперев голову ладонью.

– Я все подробно расписала… – глупо, но миролюбиво начала я.

– И какая в этом необходимость?

Я взглянула ему в глаза. Полная безмятежность. И протянула листок, лежавший поверх прочих:

– Для ясности.

Это было заявление об увольнении. Он без интереса пробежал его глазами, даже не взяв в руки, и кивнул.

Замечательно. Я принялась монотонно излагать положение дел, по очереди извлекая и показывая записи. Наконец он шевельнулся:

– Хорошо.

– Правда?– мой голос прозвучал неожиданно радостно.

Терехов встал, небрежно взял мое заявление и, скомкав, бросил куда-то в угол кабинета. Это не входило в мой сценарий.

– В принципе, думаю, все тут смазано и катится без проблем, но ситуацию надо менять, – буднично заговорил Вадим, и без всякого перехода. – Ты плохо спала сегодня? Выглядишь не как обычно. Нездоровится?

– Все нормально, – выдавила я.

– Мне-то все равно, когда ты приходишь на работу, – мягко произнес он.

Он говорил мягко, почти тепло, но в этом голосе чувствовалась жесткость. Волк в овечьей шкуре. Но волк, еще какой волк! Я не сомневалась, что в тех же мягких интонациях он может сказать мне любую гадость, типа «это не работа, тебе трудно будет найти место по способностям, но уж постарайся, во всяком случае, здесь ты больше не нужна». Впрочем, по всему, сейчас он не собирался говорить ничего такого. И что это, черт побери, меняло?

Я тоже встала:

– Вадим, я …

– Мне все равно, – словно не слыша меня, продолжил он свою мысль, – Но мне показалось, что этот пункт раздражает президента. Странно, ты не находишь? Ладно, что-нибудь придумаем.

– Послушай, я не смогу с тобой работать, так что придумай лучше, кого пригласить на мое место, – раздраженно выпалила я, наконец.

Он поднял бровь:

– Почему не сможешь?

– Ты знаешь.

– Я довольно смутно припоминаю, что у нас были разногласия, – он бесстрастно смотрел мне в глаза, – но стоит ли на этом зацикливаться? К тому же, поверь, ты тогда превратно все истолковала. Возможно, я и приглашал тебя куда-то, чтобы не показаться не вежливым, почему нет? Но особых посягательств с моей стороны не было, я в этом уверен. И мстить за отказ я не стал бы, поверь. Кажется, ты именно так все интерпретировала? Как вообще такое могло прийти тебе в голову?

Ну вот, теперь я должна почувствовать себя полным ничтожеством:

– Может быть, сгоряча, – кротко раскаиваюсь, глотая ярость. – Я тоже смутно припоминаю детали, но не в этом суть. Помню только, что меня прокатили после того, как я сделала работу. С твоей подачи или нет, но ты был на стороне того кидалы с потными лапками и бегающими глазками. Да и потом, ты еще раз перебежал мне дорожку, и, какое совпадение! – меня снова ждал облом …

– Боже мой, что за жаргон? – он поморщился, – Это действительно могло быть совпадением.

– Сленг. Но это не было совпадением. Хотя, честно, Вадим, я не хотела говорить об этом. И не хочу. Извини. – Последнее слово было лишним. Как оно слетело, не понимаю. Я – ничтожество.

Пока я говорила, он обошел стол и теперь стоял рядом, засунув руки в карманы и глядя на меня сверху вниз. А я, соответственно, снизу вверх. Высокий он, гад. И тут никакие каблуки не помогут. Высокий, худощавый. Короткая стрижка, темные с проседью, жесткие на вид волосы. Черные глаза, очки. Я чувствовала исходящее от его тела тепло. Это будоражило.

– Я тоже не хотел. Извини. Давай считать все это недоразумением, пойдет?

– Не думаю, что …

Черт! Легко обняв за плечи, он бесцеремонно повел меня к выходу!

Задохнувшись от злости, я оттолкнула его, по-моему, в тот самый момент, когда он отпустил меня сам. Вот таких штучек я и боялась, черт его побери! Тут я беззащитна!

– Прости! – он смеялся, – Это простой дружеский жест. Возьми свои бумаги и иди, работай.

Ладно. Тайм-аут.

– Но не стоит так уж явно флиртовать со здешними мальчиками, – весело бросил он вдогонку, когда я уже выходила.

По барабану. Я не стала оборачиваться.

Итак, что мы имеем? Повторюсь, события развивались не по моему сценарию. Терехов смеялся надо мной, это очевидно. И первый раунд был за ним. Хотя нет. Уже второй. Не в мою пользу. Обвал по всем фронтам? Похоже на то.

Ну ладно, ладно. С другой стороны, что ж тут «ладно»?

Можно было бы снова накатать заявление и на сей раз оставить секретарю, а завтра уже не выходить на работу. Но, учитывая заминку с президентом, я рисковала получить волчий билет. Если честно, я и сейчас этого боюсь. Наш профессиональный круг достаточно тесен, как это ни странно. Тем более теперь, когда все стараются вести дела «по-взрослому». То есть наводить справки о потенциальном сотруднике на предыдущих работах. Сплетничают почем зря.

Откровенная дискриминация по половому признаку? Да кого это волнует в нашей свободной стране? Не говоря уже о дискриминации по возрастному признаку, что вообще никого и нигде не волнует, по моему. Есть тут, конечно, парадокс.

Мне стало жутко жаль себя.

С мрачным видом я вернулась на рабочее место и ..

На моем столе красовалась смешная яркая коробка шоколадных конфет. Смешная, потому что она была в форме сердца. Я рассмеялась и оглядела офис. Ребята подняли головы и смотрели вопросительно.

– Что-то не так? – спросила Вероника – наша секретарь.

– Кто принес это? – я показала на коробку.

Все привстали со своих стульев, чтобы увидеть мой стол, потом принялись изображать полное неведение вперемежку с недоумением. Улыбаясь, я заглянула в глаза Косте, но он только пожал плечами.

– Ладно, тогда угощайтесь. – Я открыла коробку и положила ее на край стола, а одну конфету запустила в рот. Вкусно. Говорят, шоколад может сделать человека счастливым. Впрочем, как и соленый огурец. Все зависит от обстоятельств.

Вспомнив о непрочитанном утреннем послании на сотовый, открыла телефон. Читать.

«Я больше не завидую вашему сыну, потому что хочу быть вашим любовником».

Так. Пора принимать меры. Обнаглел мальчишка.