Солнечные часы с кукушкой

Часы с кукушкой

«Я хочу тишины. Чтоб часы неназойливо тикали…»

Я хочу тишины. Чтоб часы неназойливо тикали.
Чтоб сияла луна за окном, как начищенный таз.
Чтобы новый журнал… двадцать раз перечтённая книга ли
шелестела в руках, засыпающий радуя глаз.

Чтоб цветной абажур. А внутри пожелтевшая лампочка.
И, как в детстве когда-то, неслышно, тишайшая чтоб
в спальню полночь вошла, будто бабушка в фетровых тапочках,
и ладошкою мягкой и тёплой потрогала лоб.

И не надо кривляться. Не надо словами жонглировать,
как ежом и гранатой в каком-то нервозном бреду.
Я закрою глаза, запахну свой халат кашемировый,
и на дно тишины, как подводная лодка, уйду.

Сбивчивый такой полёт мечты

Сложилось что-то там, на небесах
издалека похожее на фигу…

Моей судьбы почитаную книгу
листает ветер. В солнечных часах
сломались стрелки. И кукушка голос
утратила. Возможно, навсегда.
И как теперь определить, когда
ложиться спать?

Ночами иногда
мне снится, будто небо раскололось.
И я пытаюсь половинки сферы
слепить. (Потом чернилами замажу!)
И вот в зенит, сквозь облачную кашу
летит мой самолётик из фанеры.
И я лечу. И оставляю след.
И ангелам машу: «Привет, привет!»

Такой вот сон. Поэт я или нет?
Поэты, мы, ни в чём не знаем меры.

Да вот беда: в какую из сторон
ни поверну – налево ли, направо —
повсюду только полчища ворон
советы мне дают поостеречься.
Их дело – о моём здоровье печься
и о душе (что трогает вдвойне!)

И, чтоб с таких высот не сковырнуться,
не загреметь, не лучше ли проснуться?
Трёхсложная фигура в вышине
определит доходчиво вполне
откуда мне грозит земная слава.
(У нас, кто жив, тот и имеет право
на недопонимание извне!)

Вполне возможно, что не нам решать:
кому-то предназначено идти
(дай бог ему счастливого пути!),
но кто-то должен и подножки ставить.
Какая польза спорить с небесами?
Уж лучше мы учиться будем сами
всё понимать. И фигу принимать
в определённом философском смысле!

А книгу жизни мыши ли погрызли,
или по ней прошлась иная рать?
но трудно стало буквы разбирать.

Кукушка

А кукушка сказала «ку-ку» и куда-то исчезла.
Может, просто в дыму сигаретном не видно ни зги?
Впрочем, я полагаю: колёсики крутятся честно,
и прилежные стрелки усердно рисуют круги.

И всё ближе… всё ближе пора подводить и итожить:
нажитое богатство хранить или бросить в огонь?
И на что мне потратить остаток шагреневой кожи —
лоскуток драгоценного дара размером с ладонь?

И не тратить бы сил, предаваясь учёному спору,
если даже коню, извините, понятно давно:
каждый тащит свой крест, как телегу груженную, в гору.
Ни другого пути, ни другого креста не дано…

Но скажите, зачем нам корячиться с чёртовой ношей
в неподъёмный крутяк? Объясните за-ради Христа.
Если всё суета: хоть тащу эту тяжесть, хоть брошу.
Хоть и вовсе с копыт… Всё равно – суета, суета!

Слишком жизнь коротка: отведённое нам не измерить
ни в веках, ни в секундах. Считаются только шаги
босиком по росе. Не спеша. Из распахнутой двери.
В листопад. И в капель. И в жару. И под всхлипы пурги.

А кукушка сказала «ку-ку» и захлопнула дверцу
перед носом у Вечности: ей-то какая беда,