Снова летят куда-то узким гусиным строем
в небе, на чёрном фоне, тени слепых старух:
полночь меня сегодня не исцелит покоем —
зол и смертель но болен бедный бессмертный дух…
У кабака под дверью ангел отбросил крылья,
снятся ему палаты с видом на мир иной.
Плащ у ночного ветра пахнет дорожной пылью,
морем и облаками, маками и луной.
Некого звать на помощь. И оправдаться нечем.
Кто-то в тумане плачет жалобно и навзрыд.
Гаснет светильник Веры. Тает Любовь, как свечка.
В белом гробу Надежда так безмятежно спит!
А за стеклянной твердью, будто в чужой тетрадке,
бабочка-однодневка влипла в квадрат окна.
Ангел отбросил крылья. Бесы мозолят пятки.
В темных глазах безумца – звёздная тишина!
2
Звёзды в глазах безумца. Клякса в чужой тетради.
Чирканье ржавых молний. Горечь столетних вин.
Тот, кто в сосуде тесном выращен смеха ради,
вырвался на свободу, как из бутылки джинн!
Слов ледяная глыба (смысла лишённый лепет)
в кровь раздирает губы… (Знать бы о чём просить!)
Кто из небесной глины наше уродство лепит?
Кто из сухой кудели тянет живую нить?
Вечность швыряет камни в бабочек-однодневок.
Ангел такой прозрачный, видно едва-едва.
Звёзд на осеннем небе – как на панели девок!
(Я сочиню молитву… если найду слова…)
Я не прошу прощенья. И не прошу отсрочки.
Ведьмы гуськом, по струнке тянутся на восток.
Рвутся цветные фразы. Скачут крючки и точки.
В теплой руке согрелся маленький мотылёк…
3
Гаснут огни в подъезде. Ночь, не теплея, тает.
Тихо душа врастает в тысячелетний лёд.
Бог… ему сверху видно. Вечно он всех спасает.
Хочет послать мне сыру… где-нибудь грамм пятьсот.
Мрачно взъерошив перья, в парке не спит ворона.
В окнах большого дома тихо погасят свет.
Мячик луны неслышно скатится вниз, с балкона.
(Я сочиню молитву стройную, как сонет)
После бессонной ночи спит на полу русалка.
Ветер сорвал с верёвки мокрые облака.
Тихо. И странно больно. И непривычно жалко
скомканного в ладошке белого мотылька.
Утро. А вместо неба – только туман и бездна.
Только летят куда-то тени слепых старух.
Только скрипит под ветром ржавая дверь подъезда:
болен… смертельно болен бедный бессмертный дух…
Кино (каприччио)
Декорация – как судьба:
вот Голгофа и три столба.
И вершится высокий суд.
И творится тяжелый труд.
И толпится толпой народ.
И у каждого свой черёд.
И у каждого – звёздный миг,
чтобы к горлу примерить крик,
чтобы руки, как два крыла —
всех простить и не помнить зла!
И колеблется чья-то тень.
И до неба – одна ступень.
И зияет провалом Гроб.
И прожектор – как дуло в лоб.
Пахнет тёплой слезой хвоя.
И у каждого – боль своя:
кто огонь на шальном ветру,
кто гармонь на хмельном пиру,
кто танцовщик с одной ногой,
или в снег – из окна нагой…
Только мне не поднять Креста
в кинопробе на роль Христа:
будто в хилых поджилках – дрожь,