А утром младшая сестра
пурпурной бабочкой влетит:
«Довольно нежиться, засоня!
К обедне, сказано, пора:
уже и папенька сердит,
и удила кусают кони!
Григорий в город ускакал
купить вино и пастилу.
А вечером приедут сваты.
Жених цветы тебе прислал.
А ты их топчешь на полу?
Они ни в чём не виноваты!
Счастливая! И я хочу
чтоб так же: платье и фата,
и кружева белее снега!»
Сестрицу слушая, смолчу.
На сердце – страх и пустота.
Но всё готово для побега.
Я ночью из дому уйду,
рядясь, как нищенка, в тряпьё.
Помилуй, Пресвятая Дева!
Отвороти от нас беду.
И пусть отчаянье моё
не переполнит чашу гнева.
Пусть не скрипит в повозке ось,
не помешало бы ничто
подать условного сигнала.
Чтоб всё желанное сбылось.
И дочь беспутную за то
чтоб матушка не проклинала!
Сумерки
1
В ладони ветра уроню лицо.
Приснится ли, почудится ли мне
Пушистый снег и звон колокольцов,
И две свечи венчальных на окне.
А на стекле причудливый узор —
Как будто клочья вычурной фаты.
А у фасада – нервный цокот шпор,
И алые, озябшие цветы…
2
В ранних сумерках осенних
То ли блики, то ли тени.
В небо – шаткие ступени.
Даже звёзды не видны.
В мутном свете серебрится
Оперенье мёртвой птицы.
Слишком рано снег ложится,
Слишком долго ждать весны.
Тополя листву роняют,
Снег летит. Собаки лают.
Мимо призраки гуляют
В запорошенной степи.
Чей-то плач. Шаги на крыше.
Не пугайся, тише, тише:
Ночь больна и хрипло дышит.
Погаси свечу и спи…
Узор на скатерти с бахромой
Кончается лето. Вьюнки-граммофоны
Играют мелодию пятидесятых.
И пахнет полынью и перечной мятой.
И солнце спускается по небосклону.
И тень по паласу ползёт, как живая.
И ветхая фея склонилась над пяльцами,
И держит иглу узловатыми пальцами,
Несбывшейся жизни узор вышивая.
И этот узор, вышиваемый гладью,
Становится сказкой, рассказанной в детстве,
О розовом утре и юной принцессе
На фоне прибоя в малиновом платье.
Но сказка как сказка – светла и понятна,
А жизнь – это жизнь. И она не вернётся.
Остались на скатерти яркие пятна —
Босые следы заходящего солнца.
Восьмая нота
Восьмая нота
На ветру остывало лето.
Серый день осторожно гас.
И казалось мне, будто это