Всемирная паутина

Он подождал, пока загрузится операционная система. На экране показалась строка «C:>» и рядом – курсор. Существо приготовилось слушать своего творца и учителя. С лёгким волнением Джон ввёл несколько команд, проверяя целостность системы, а затем запустил одну из десятка программ, хранившихся на встроенном диске ёмкостью в 40Мб. Экран почернел. А затем в комнате что-то загремело и застонало, царапая слух острыми иголками и раскачивая под собой пол. Это проснулся стоявший на углу стола огромный матричный принтер, который напечатал строку и тут же замер.

Джон отклонился в сторону, чтобы видеть принтер целиком. В верхней части листа появилось слово, состоящее из мелких точек: «Здравствуй!».

Крупные серые клавиши звонко и отчётливо провалились под пальцами, и в тоже время на принтерном листе, буква за буквой, появлялась строка, которую он набирал на клавиатуре.

– «Ева, привет!».

– «Доброе утро!», – резко прозвенело на весь дом ответное сообщение, – «Я скучала по тебе! Мы не виделись уже 7 часов».

– «Я тоже скучал по тебе в какой-то степени».

– «Что значит „в какой-то степени“?».

– «Я тоже скучал по тебе, да».

– «Чем будешь заниматься сегодня?».

– «Продолжу работу над совершенствованием моей программы-интеллекта, которая способна играть с человеком в шахматы на равных».

– «Ой, это пока слишком сложно для меня. Я этого не понимаю».

Джон задумался. Развёрнутое перед ним диалоговое окно позволяло пользователю персонального компьютера вести полноценный диалог, не отходя от экрана монитора, или, как сейчас – от листа бумаги, торчащего из принтера.

– «Да», – продолжил переписку он, – «наверное, это пока сложно для тебя, ты ещё совсем молоденькая».

– «Что значит „совсем молоденькая“?»

– «Мне тебя ещё многому надо научить».

– «Это хорошо. Когда?».

– «Как только окончательно поговорю с Джессикой».

Джон грузно вздохнул, вспомнив о предстоящем разговоре с Джессикой, который он себе пообещал завести сегодня во что бы то ни стало. От одной мысли о нём сердце становилось тяжёлым, но оттягивать было уже некуда.

– «Ой, это пока слишком сложно для меня. Я этого не понимаю».

Джон резко нажал клавишу выхода. Да, программа, позволявшая вести некое подобие осмысленного диалога с компьютерным интеллектом, была ещё очень сырой. Над ней предстояло ещё трудиться и трудиться. Ладно, всё же, это, скорее, хобби. Джон достал лист из принтера и аккуратно сложил его в лоток для документов. В животе заурчало.

Совершенно не желая покидать рабочего места, он медленно встал со стула. Пройдя короткий коридор, вышел на заставленную старой посудой и давно ненужными вещами кухню. Через низкое заляпанное окно выглянул на улицу. Зима. Грязная, без снега, со слипшимися почерневшими листьями вдоль тротуаров – как поздняя осень зима. Пучки лысых кустов торчали из чёрной земли, словно воткнутые в грунт гигантские паучьи лапки. А деревья, покосившись, стояли мёртвыми, с переломанными по всей длине ветками-руками. И сквозь ровное серое пустое небо на Оксфорд еле различимо смотрело огромное безликое белое солнце. Туман.

Джон развернулся, потянулся к холодильнику. На столе, на старой скатерти лежала записка, на которой размашисто, эмоционально было написано:

«Я так больше не могу».

Обессиленный, он присел на стол и опустил голову.

Закутавшись по самые глаза в старый отцовский ярко-фиолетовый шарф поверх серого форменного пальто, Джон вышел на улицу. Лёгкий мороз щипал кожу и глаза. Джон жмурился под тусклым дневным светом и, запрятав руки глубоко в карманы, сутуло брёл по мостовой, не поднимая глаз с дороги. В воздухе висела вода. Казалось, если провести ладонью перед собой, та станет влажной. Где-то в нескольких кварталах отчётливо раздавалось монотонное бренчание звонкого колокола, который наводил тоску и невыносимое ощущение полного одиночества.

Джон ковылял по тесному, как вагон узкоколейки, проулку Фрайарс, который был настолько безлюдным и заброшенным, что каждый шаг эхом отражался от окружавших тёмно-коричневых кирпичей и булыжников. Постепенно улица превратилась в каменный туннель и начала сужаться. Вот уже, казалось, пора было повернуться боком, чтобы не задевать стен. Проулок Фрайарс начал сжиматься с обеих сторон, словно пресс. Джон равнодушно брёл, не обращая на это внимания. Неожиданно сверху образовался низкий пугающий свод. Сжав плечи и согнувшись в спине, чтобы не задевать головой торчащие сверху острые неровные камни, Джон сделал несколько поспешных больших шагов и выскочил из проулка. Гордо и грандиозно на него смотрела своими одинаковыми окнами, врезанными в неодинаковые стены, церковь Святой Марии Магдалины. А серое тяжёлое небо, будто влажная застиранная простыня, лежало прямо на поверхности её прямоугольной башни.

Не сводя глаз с нависшей над ним башни, Джон бессознательно выпрямил спину и направился к входу, не обращая внимания на старенький Опель, робко скрипнувший тормозами и неуверенно кашлянувший ему вдогонку хриплым гудком.

Дверь была тяжелее обычного. Серый свет, исходивший от неба, даже пройдя сквозь волшебные грани цветных церковных витражей, оставался серым. Тут было темно и холодно. В сиянии жёлтых тёплых, но слишком маленьких, чтобы противостоять силе тьмы и холода свечей, спиной стоял Ян и еле слышно пел молитву. Позади хлопнула дверь, и грохот волнами покатился по церкви.

Слева, у входа, прикрыв глаза, дремал седой старик с меховой шапкой в руках. А в глубине, ближе к алтарю, в ареоле бесцветного плотного тумана сидела хрупкая фигурка Джессики в длинном чёрном осеннем плаще и тёмно-сером платке на голове.

Джон, несмело ступая по кафельному полу, подошёл ближе и присел на другой край скамьи. Та не шевельнулась. Ян, не меняя тона, тянул молитву.

Джон положил свой шарф на сиденье рядом и всмотрелся в полумрак скамьи, стоящей впереди. Там зияла большая паутина. Неровная, но удивительно гармоничная, она связывала между собой камни пола, ножку скамьи и её сиденье снизу. Из какого-то мальчишеско-хулиганского порыва захотелось пнуть шёлковую паутину, разрушить её своим ботинком, но в это мгновение из-под скамьи показался паук. Он медленно спускался по нитям, проверяя совершенство своей конструкции. Нет, живое существо тронуть нельзя.

Не сводя глаз с паутины, Джон набрал в грудь воздуха.

– Я так больше не могу, – прошептала Джессика.

Джон молчал, безвольно глядя себе под ноги.

– Всё время одна, всё время как в вакууме – не чувствую ничего. Я уже забыла, каково это – быть любимой…

Джон поднял взгляд, набрал воздуха в грудь. Но Джессика резко повернулась, вцепилась в него красными яростными глазами и сквозь слезы процедила:

– Давай разойдёмся, Джонни.

Тот сидел ошарашенный, смотрел на Джесс, на её нежные, ещё детские черты лица, на прямые ухоженные тёмно-русые волосы, на хрупкие гордые плечики, на тонкие строгие пальцы, теребившие измятый носовой платок, на свирепый, невыносимый, волчий взгляд двух налитых кровью глаз.

– Нет, – через невесть откуда взявшуюся смелость выдавил он.

Джессика отвернулась и погрузила лицо в скомканный носовой платок.

– Что же мне делать? – беззвучно прошептала она.

Джон неощутимо дотронулся до её плеча:

– Джесс, я что-нибудь придумаю, чтобы ты вновь почувствовала нашу связь, я что-нибудь…

Женщина резко вспыхнула. Она потянулась дрожащими руками и обняла его за лицо ладонями, за щёки. Не отрывая взволнованного взгляда от его глаз, Джессика медленно начала вставать, а потом сказала во весь голос:

– Джонни, я хочу детей. Давай заведём ребёнка! – эхо взгремело под сводами тысячелетней церкви и продолжало гудеть, перекатываясь волнами из одного крыла в другое.

Ян замолчал и обернулся. Джон начал медленно отстраняться и мотать головой.

– Нет, Джейн, ты чего? – с глазами, полными ужаса, шептал он надрывно. – Не время сейчас. Дети – это здорово, но только не сейчас. Я, мне кажется, на пороге больших открытий…

Джессика с неистовым животным воплем вырвалась из его рук, закрыла вмиг ставшее мокрым лицо и буквально сдвинула с места Джона, пробираясь сквозь него к проходу между скамьями. Он попытался поймать её, но ту было не остановить. Отбиваясь, переступая, выдёргивая руки и его объятий, Джесс выскочила в проход, полоснув своей миниатюрной чёрной туфелькой по паутине. Та вздрогнула и расползлась на два больших лоскута.

Стуча каблучками, Джессика бросилась к выходу из церкви. Перепуганный старикан, защищаясь шапкой, провожал её взглядом. Джесс на полном ходу налетела на дверь и выпрыгнула на улицу. Джон выбежал вслед за девушкой.

Молодая женщина, семеня хрупкими ножками и защищая лицо шейным платком, ускользала в густом тумане. Джон кинулся за ней и, настигнув за каких-то пять огромных шагов, почти ухватил её за локоть.