Слуги этого мира

Седоком она оказалась отважным: не издала ни звука, когда Ти-Цэ, не почуявший на себе ее веса, лихо запрыгнул на ветви повыше и на одних руках пополз на нижний ярус заброшенного жилища. А может, боялась, что ее крик заставит йакита потерять равновесие, и потому держала рот плотно закрытым.

Ти-Цэ оставил ее на ветви, а сам спустился за вещами. Помона успела отвыкнуть от такой высоты. Стоило ей взглянуть вниз, как некая сила начинала подталкивать ее к краю. Она отпрянула, и пусть места на ветви было достаточно, чтобы перетащить сюда сарай ее родителей, Помона решилась пошевелиться в следующий раз, только когда Ти-Цэ вновь оказался поблизости.

Он молча взялся за обустройство лагеря, а Помоне сунул в руки хлеб. Она угрюмо жевала краюху: Ти-Цэ ясно дал понять, чем ей следует увлечь рот, пока он занят делом.

Молчание царило долго. Помона наспех затолкала последний кусок хлеба в рот и сделала чудовищный глоток, чтобы получить наконец право говорить, но подавилась. Ти-Цэ подал ей воду.

– Спасибо, – пропыхтела Помона, пощупала припухшее горло и поморщилась, глотнув еще раз. Она потянула ему фляжку, но не разжала пальцы, когда Ти-Цэ положил на нее руку.

Он поднял на нее глаза с немым вопросом, и напоролся на пронзительный взгляд Помоны.

– Ти-Цэ.

Мужчина рванул на себя фляжку и затолкал ее в мешок. Рука Помоны бессильно шлепнулась на бедро.

– Вы устали с дороги, – сказал он. – Если захотите лечь спать пораньше, то…

– Не захочу. Объясни лучше нормально, что у вас с Ми-Кель произошло?

Ти-Цэ опешил. Раздражение уступило место изумлению, и он не удержался от того, чтобы обернуться. Помона говорила серьезно. У людей, похоже, было в порядке вещей беззастенчиво делиться подробностями личной жизни. Очень странная стратегия выживания в обществе. По мнению Ти-Цэ, заведомо проигрышная.

Одна сторона его возмущалась, а другая – увидела в невежестве Помоны заманчивую возможность выложить кому-то все, что копилось в душе долгие годы. В конце концов, только она не могла его осудить и даже рассказать кому-то из йакитов в долине: языка она не знала, и, насколько успел понять Ти-Цэ, не привыкла обсуждать других за их спинами даже среди людей.

Но нужно ли идти на сделку с совестью? Или правильнее будет отложить собственные принципы этикета, чтобы играть по правилам культуры другой цивилизации? Все-таки человек и йакит должны взаимно обмениваться моделями поведения, чтобы лучше понимать друг друга…

Внутренняя борьба отразилась на его лице: Помона вздохнула и села рядом с ним.

– Если не хочешь мне рассказывать – так и скажи, и мы закроем тему, – сказала она.

Вместо облегчения тысяча иголок вонзилась в его ладони. Она так просто возьмет и оставит его в покое, если он того пожелает? Ти-Цэ оказался не готов к тому, как скоро Помона предложит замолчать навсегда. Он чувствовал себя так, будто от него ускользал последний шанс облегчить душу.

Перед глазами Ти-Цэ нарисовались четкие образы всего того и всех тех, кого Помона изобразила на стенах своей спальни в Сером замке. Она позволила ему смотреть на ее вывернутую наизнанку душу столько, сколько он сочтет нужным. Может, и Помоне стало легче, когда она на это решилась?

Хорошо. Он сделает это один раз. Только один раз, из чувства солидарности к существу, которое ему поручили сопровождать и изучать.

Ти-Цэ глубоко вздохнул. И коротко пересказал ей смысл воплей, которыми они с Ми-Кель приветствовали друг друга сегодня.

– Я знал, что мы с Ми-Кель в любом случае не получим дополнительную возможность… поправить свои дела, – начал Ти-Цэ после того, как достоверно и дословно перевел Помоне подробности их ссоры. Обычно собранный Ти-Цэ никак не мог найти слов, чтобы подступиться к сути. – Поэтому как мог старался не попасть в долину хотя бы в сезон спаривания.

Он теребил горловину мешка и смотрел куда-то перед собой. Чем пристальнее всматривалась в него Помона, тем более разбитым он ей казался. Однако йакит очень старался собрать мысли в кучу, и Помона ценила его усилия. Похожим образом она чувствовала себя, когда после очередной порции насмешек в Пэчре делала дома вид, что с ней все в порядке.

– Сезон спаривания? Значит, речь о детях? – пришла к нему на помощь Помона.

– Ну да. – Ти-Цэ сделал глубокий вдох и заговорил спокойнее. – Да. Помона, это невероятно, что я оказался в долине в разгар службы, а для нас с Ми-Кель любая возможность попробовать завести детей снова – слишком большая ценность, чтобы вот так ею дразнить. Но так уж все совпало. Как на зло, до конца сезона осталось четыре дня, а для обряда потребовалось бы всего три. Если бы я застал Ми-Кель хотя бы послезавтра, ей пришлось бы согласиться со мной, что мы уже упустили возможность. Но сейчас мне ей возразить нечего, только и остается талдычить, что в этом году мы не имеем права ничего такого делать. Конечно, для Ми-Кель это пустой звук, и она вне себя.

Помона хотела спросить, только ли Ми-Кель вне себя, но промолчала.

– Бессмысленно сейчас пытаться что-либо предпринять. Даже если бы я оставил вас на трое суток – чего я не сделаю ни при каких обстоятельствах, – я не смог бы с тем же успехом и дальше игнорировать служебные обязанности. Пока женщина не разрешится от бремени и пока ребенок не выберется из питательной оболочки, ее нельзя оставлять одну. Имэн. Сами понимаете.

– Прости, из какой оболочки?

– Это то, что у вас называется «родиться в рубашке», – пояснил он. – То же самое, только все питательные вещества в ней остаются, и завершают свое созревание наши детеныши в ней, вне матери. Это настоящий деликатес с сытной начинкой внутри для имэн.

Помона почувствовала подкатывающий к горлу приступ тошноты.

– В общем, для нас с Ми-Кель любой шанс бесценен, потому что из раза в раз наши дети так или иначе погибали. – Ти-Цэ отвернулся и запустил в мешок руку по самое плечо, беспорядочно перебирая продукты. – Каждый раз. В первый – Ми-Кель родила, но ребенок из питательной оболочки в срок не выбрался. Не знаю, уже родился он мертвым или мы не доглядели, да только все одно: у нас оставить потомство не вышло. Но мало у кого из йакитов вообще это с первого раза получается, поэтому мы не отчаялись. Во второй раз у нас родился мальчик, крохотный такой… даже слишком, если вы понимаете, о чем я. Слабенький. И конечно, я не нашел его среди прошедших естественный отбор три года спустя. Умер в джунглях, стало быть. Или этот его собственными руками удавил, как только подвернулся под горячую руку.

В горле у Ти-Цэ что-то щелкнуло, пальцы сами собой обхватили горловину мешка. Помона вспомнила его рассказ о йаките, которого прозвали местные Дикарем, и почувствовала, как кора древа уходит из-под ее ног.

– Потом… На третий раз у нас снова появился мальчик, но он естественный отбор тоже не прошел. И еще один, после четвертого зачатия, кончил тем же. – Он помолчал, собираясь с силами. – Ми-Кель повезло, что она не видела амбар в джунглях своими глазами. Не испытывала давки, не вступала в борьбу, не видела падальщиков и гору трупов в кустах. Естественно, нам обоим было тяжело всякий раз отходить от телег с пустыми руками, но… я как никто знаю, что случается с теми, кто не возвращается в родные края. Представляю, как моих собственных сыновей…

Он агрессивно затряс головой. Ти-Цэ принялся перебирать содержимое мешка с такой озабоченностью, будто от этого зависела его жизнь.

– Мы с Ми-Кель в какой-то момент слишком испугались. Никак не выходило из головы, что, когда мы отдавали детей на естественный отбор, будто убивали их собственными руками. Никто из них не успел даже получить от нас имя. – Он снова тряхнул головой, отгоняя наваждение. – В пятый раз мы так переживали о будущем чада, которое собирались создать, что не смогли… в общем… зачатия не произошло вовсе. Но в тот год умер древний, и нам пришлось освободить ветвь. Ми-Кель была в ужасе. Нижний ярус опустел, и теперь ежедневно напоминал ей о том, что наследницы для древа нет. Тогда мы решили, что больше сезона без зачатия не допустим, будем стараться изо всех сил и не терять даром времени. Два года назад мы пробовали снова. И… ребенок из оболочки не выбрался. Я понял, что он мертворожденный, вскоре после родов Ми-Кель, самых тяжелых за все время. Старался ей объяснить, что остается только похоронить его под древом, но она отрицала каждое мое слово. В глубине души, может, и понимала, но не была готова смириться. Я ничего не мог сделать. И несколько следующих совершенно безумных дней мы как зеницу ока берегли мертвое дитя. Ми-Кель яростно сражалась с имэн, да так, что сама себе причинила вред и долго потом не могла оправиться, лечили всем древом. Но разумеется, в срок никто не появился, воды в питательной оболочке замутнели. Ми-Кель пришлось признать, что мы снова потеряли ребенка.

Ти-Цэ отложил многострадальный мешок и замолчал.

Помона вытерла влажную щеку. Если бы только она настояла рассказать ей все раньше!

– Представить невозможно, как тяжело Ми-Кель здесь в одиночестве после всего, что мы пережили. Еще и нынешний древний скончался уж очень скоро после предыдущих похорон. Место уже для двух поколений освобождено, но некем его заселить. Разумеется, она боится, что такими темпами именно на нас прервется жизнь целого древа…

– Нет.

– …и так и не появится девочка, как у этих несчастных. – Он не глядя обвел рукой мертвые древа вокруг. – И древо засохнет.

– Прекрати. Конечно, с вами такого точно не случится.

Ти-Цэ затравленно поглядел на древа загнившей аллеи. Наверняка он думал о том, что их обитатели, чьих имен уже никто никогда не помянет, утешали себя точно также.

– Ты обязан сделать все, что в твоих силах, чтобы не допустить этого.

– Знаю. И сделаю в следующем году. Потому что Ми-Кель… не выдержит.

– Я отпускаю тебя со службы. – Помона поднялась с места. – Обо мне не беспокойся. Мы позовем обратно того, кто встречал нас неподалеку от долины с припасами. Ол-Ан не мог слишком далеко уехать, ваш магнитный сигнал он должен поймать, так? Я перепоручу ему твои обязанности. Ти-Цэ, иди к Ми-Кель прямо сейчас. Как она и сказала, вы успеете.

Ти-Цэ не шелохнулся.

– Это приказ.

Он изобразил улыбку – и только.

– Ступай же, ну! – не унималась Помона.

– Вы очень добры. Но я не могу этого сделать. Я на службе.

– Сказала же, что…

– Не вы меня на эту службу утвердили, – сказал Ти-Цэ. – У вас нет полномочий. Если отпустите – Старшие подыщут мне другое место на этот год, вот и все.