Погрешности против хорошего вкуса

– Я только-только приблизилась к основному моменту, – продолжила я, недовольная тем, что меня перебили. – Правнуки, проживающие в К., к счастью, сохранили некоторые письма Малоземова. В одном его послании к полячке Агате Каролине я натолкнулась на интересную фразу: «Прячь на самом видном месте». Это прекрасно соотносится с нашей подсказкой. Поначалу я решила, что это имеет отношение к его дому в К., куда он переехал в последние годы жизни. Младшее поколение Малоземовых любезно позволило мне осмотреть дом, но абсолютно ничего напоминающего витраж я там не нашла.

– А дальше? – спросила Варшава, в чьих глазах я уже увидела понимание.

– Дальше мне помогла отсутствующая ныне сестренка со своим слабым зрением. Шерстобитов сыграл нам на руку, поскольку книга испорчена и гимназистам ее временно не выдают. Когда мы гуляли с Александрой по скверу, она сказала, что неожиданно отчетливо видит цифры на городских часах. За день до этого я взяла у сестры Петронилы Большой Ангельский Справочник, где обнаружила коротенькую статейку про альгамбрис, то самое стекло, из которого сделан витраж.

Вот послушайте:

«Альг амбрис, что на языке кентам означает „тайное стекло“. Материал, из которого выстроен Город Четвероугольный, упоминаемый в Апокалипсисе (Иоанн 21—18). Свойства: возвращает зрение, бесплодных делает плодовитыми, помешанные при его длительном созерцании вновь обретают разум».

И вдруг меня осенило: стеклянная пластина, к которой крепятся металлические цифры на часах… Так и есть – это витраж, спрятанный на самом видном месте! Сотни людей проходят мимо него каждый день, ничего не замечая.

Так что мы нашли, с одной стороны, первый фрагмент витража, а с другой – замену книге, которую прохлопал бедняга Шерстобитов.

Как видите, универсальное стеклышко получается. Если бы моя сестрица не глазела тогда на часы, то нам пришлось искать этот фрагмент гораздо дольше.

– Ты делаешь далеко идущие выводы только по непроверенной реплике Александры? – недоверчиво спросил Ганимед. По его тону я поняла: ему неприятно, что эта горбатая девчонка обошла всех членов ордена, живущих в Ялуторовске уже столь длительный срок.

– Нет, почему же? Катенька Чехова, гимназистка второго курса, живущая в мезонине дома номер один на улице Св. Анны, дала сведения по интересующему меня вопросу. Ее бабушка сохранила прекрасное зрение, несмотря на преклонный возраст, причем, по подозрениям Кати, потому, что любит время от времени поглядывать на городские часы. Катюша призналась: в часах есть что-то необычное, только она затрудняется сказать, что именно.

– Магдалина попала в яблочко, – поддержал меня Реутов. – Циферблат часов имеет примерно те же размеры, что и витражный фрагмент. Кроме того, никто не делает городские часы на стеклянной платформе, но серафическое стекло прочнее любого металла.

– Я думала, витраж – это разноцветные изображения, составленные из кусочков стекла. А часы на однотонной пластине оттенка сирени, – вмешалась в разговор Нарышкина.

– Согласно книге Перемен, рисунок на витраже вновь появится, только когда мы соберем все части воедино. Пока пластины приняли одинаковый лиловый цвет, с маленькими золотыми искорками, видными с ближайшего расстояния. Я же давал вам подборку того, что нужно знать о витраже на одном из собраний, сестра Ива, почему вы не удосужились прочесть? – с неудовольствием спросил Ганимед. Анна обиженно закусила губу.

– Хорошо, мы, конечно, проверим, есть ли там эти пресловутые золотые искры, – сказал Тони. – Но кто нам отдаст этот фрагмент? Пока вся операция ведется под покровом тайны, мы не можем заявиться в градоправление и рассказать про витраж, да еще с просьбой разобрать городские часы.

– А мы и не будем ничего предпринимать, – резонно заметил Ганимед. – Пусть себе остается на прежнем месте. Вот когда одиннадцать фрагментов будут у нас в руках – тогда пожалуйста, начнем решать эту проблему. А пока – несколько вам заданий. Ты, Реутов, дружище, будь добр узнать о наличии золотых искр в стеклянной пластине, чтобы уже наверняка. Аня, пойди в редакцию к Мыльникову – ты ведь его хорошо знаешь? Попроси, чтобы напечатал заметку про целебные свойства циферблата городских часов.

Тут у всех присутствующих вытянулись лица.

– Что, привлекать к этому дополнительное внимание? – возмутилась Нарышкина. – Это безумие, Ганимед!

– Вовсе нет, дорогая. Чем руководствовался наш Малоземов, когда прятал витраж? Прячь на видном месте, – вот его принцип, причем весьма действенный. А мы еще его усугубим. Как сказал один оккультист прошлого века: «Хочешь скрыть истину – опубликуй ее».

– А почему? – вдруг подал голос Лотар.

– Да никто читать не будет потому что. Только запретный плод сладок. У меня есть основания думать, что некоторые враждебные силы попытаются помешать нам отыскать витраж. Вот у Магдалины список подсказок исчез – к добру ли это, спрашиваю вас? А так мы только заметем следы.

Прибавлю, что не все были согласны со столь хитроумным запутыванием следов, но Нарышкина все же предложила Мыльникову написать об этом статью (сразу после того, как Реутов проверил золотые искорки, забравшись ночью по стремянке к часам).

Журналист опросил Катю Чехову и ее бабушку, навел справки у доктора Клюге и нацарапал в «Городской листок» небольшую статейку под дурацким названием «Глаз-алмаз – который час?».

Статья имела успех у горожан, и теперь по вечерам лавочки на площади перед зданием суда наполнялись жителями и приезжими, желающими поправить зрение. От всего этого проиграл бюджет гимназии, поскольку книга, подпорченная Шерстобитовым, не выдержала конкуренции и перестала приносить доход.

– С чего это Мыльников таким наблюдательным стал? – ворчала сестра Петронила, в третий раз с чувством досады перечитывая заметку. О подлинном источнике информации в газете ничего не говорилось.

Госпожа Патронесса, напротив, с интересом восприняла эти сведения, велела циферблат почистить, а внизу прикрепить доску с инструкцией, как долго и под каким углом смотреть на него, чтобы зрение улучшилось. Александра стала бегать на площадь после занятий, но времени как следует поглазеть на стрелки, плывущие поверх готических цифр, почти не было – плотный график в гимназии, подготовка к празднику Новициата и осеннему балу съедали все досужие часы.

Хозяин «Городского листка» тоже не дремал: градоправление рекомендовало ему каждую осень готовить очерки по истории города.

Именно по этой причине Карменсита, журналистка и тайная дочь Мыльникова, с сумкой наперевес неслась по улице за каким-то господином. Он не очень был расположен к беседе, судя по быстроте его удаляющихся шагов.

Она что-то кричала ему вслед, но староста улицы Св. Георгия непреклонно шел вперед, не поворачивая головы. Карменсита собрала все силы, пошла на обгон и загородила Остролистову проход к дому, тяжело дыша пышной грудью.

– Семен Сергеевич, пару слов о вашем прадеде, молю!

Остролистов молча взял ее за талию, приподнял и убрал с дороги. Когда он зашел в дом, девушка расположилась у окна столовой и принялась яростно в него барабанить.

– Господин Остролистов, голубчик, всего пару слов! – кричала она так громко, что на нее уже начали оглядываться прохожие.

В доме не наблюдалось никакого движения; заметив, что окно закрыто неплотно, Карменсита просунула под него длинный ноготь, открыла его и, раздвинув горшки с бальзаминами, очутилась в комнате.

На шум появился разгневанный староста; Карменсита встретила хозяина жилища на коленях с воздетыми руками.

– Умоляю, несколько слов о вашем предке, а не то Мыльников меня прибьет или, того хуже, урежет жалованье! – девушка уже приготовилась всплакнуть, как вдруг Остролистов наконец смягчился.

Через минуту они сидели за столом и распивали кофе.

– Что трудного в работе старосты? – спросила журналистка, разворачивая блокнот.

Остролистов задумчиво пожевал усы и ответил:

– Наладить контакт с домовыми.

Карменсита зафиксировала эту мысль и тут же зачеркнула. Ее батюшка такой ерунды не потерпит, поэтому она поспешила сменить русло беседы.

– Недавно градоправление решило создать памятную стелу с именами всех старост, которые вступили на свои должности при ангелах. Как вы оцениваете этот шаг?

– А чего его оценивать? Лоботрясы они все были, – неожиданно процедил собеседник.

Карменсита поперхнулась.

– А ваш прадед? Что вы скажете о нем?

– Лучше бы он водку пил, – отозвался Остролистов, прихлебывая кофе.

– Лучше, чем что? – осведомилась Кармен, с грустью думая об ожидающем ее нагоняе и воплях отца, что она самая никудышная корреспондентка. Все остальные ее коллеги уже взяли у старост интервью и строчили статьи в «Городской листок».

– Стенопроходец проклятый, – развивал свою мысль Остролистов.

– Так он был стенопроходец? Это же так интересно, расскажите подробнее! – Карменсита сделала вид, что она полностью в курсе, хотя такое слово слышала в первый раз.

– А чего рассказывать, ходил себе через стены. – Староста становился все мрачнее. – Сначала он в стенку прятался от прабабушкиных сковородок, которые она в него метала. А потом уже стал по делу и без дела. Плевал он на калитки и ворота там всякие – где хотел, там и шел. Не по-людски это, – закончил удивительно длинный для себя монолог Остролистов и утопил взгляд в кофейной чашке.

Карменсита была довольна; она нащупала нитку для стоящего рассказа. Сковородки и вовсе сообщали истории особую пикантность. Ее карандаш проворно двигался по страницам блокнота.

– Стенопроходство, археология – ваш прадед был таким многогранным человеком, – с уважением заметила девушка.