Погрешности против хорошего вкуса

– Ой, а можно измерить мою волю? – загорелась девушка.

– Боюсь, что нам не разрешат. Обычным посетителям их в руки не дают.

Все остальные экспонаты в этом зале свелись к открыткам, раритетным рисункам и личной корреспонденции ангелов.

– А что за странная коробка – «Пожертвуйте на Музей снега»? – Магда указала на большой ящик, стоявший в уголке.

– Это затея мужа сестры Варшавы, – сказал Тони и погрустнел.

Уже потом Гадаловы узнали, что Реутов давно и абсолютно безнадежно влюблен в пани Недельковску.

– Он считает снежную массу Ялуторовска настолько уникальной, что в зимнее время здесь нужно организовать еще один музей, посвященный исключительно снегу. Пару лет назад супруги устроили рождественскую выставку-ярмарку, которая произвела фурор. Тогда были заработаны кое-какие деньги, ставшие финансовой основой для музея. Однако средств все еще недостаточно, поэтому и ведется сбор пожертвований.

В археологическом зале тоже было на что поглазеть. Осмотрев коллекцию наконечников и глиняных черепков, Магдалина обратила внимание на цветные рисунки, изображающие нарядную пагоду, какую-то усеченную пирамиду с лестницами и древний склеп из мрамора желтоватого цвета.

– Это из нашего археологического заповедника, – с гордостью сказал Реутов. – Один из серафимов работал по совместительству в комиссии, следившей за памятниками истории и культуры. Он был умелым реставратором и по долгу службы приглядывал за некоторыми важными объектами, еще не обнаруженными учеными, защищая их от воздействия неблагоприятных факторов, чтобы они окончательно не развалились ко времени открытия. Поскольку ангел трудился весь день на стройке, рыл котлованы и клал кирпич, на реставрацию у него оставалось несколько ночных часов. За этот срок он не успевал добираться до своих подопечных, поэтому выбил – не без труда – разрешение перенести все здания в одно место.

После этого за вересковой пустошью, в долине трех скифских курганов, появился пестрый исторический конгломерат из непальской пагоды, небольшого тольтекского храма и этрусской гробницы. Раз в месяц отдел культуры при градоправлении организует туда экскурсии. Сестра Прага обещала, что будет судиться с ним: памятники-то еще числятся неоткрытыми, а их тут показывают кому ни попало.

– Ну и что, ты считаешь, что она не права? – осведомилась девушка, хотя сама ощутила жгучее желание поглазеть на них воочию.

– Может быть, и права… Но скажи: кто теперь перетащит их обратно? По железной дороге эти махины вряд ли отправишь. Где нам взять полноразмерных серафимов?

Магдалина улыбнулась и развела руками. В самом деле – где?..

– Так что же, мы должны эти шедевры от людей прятать? Я поговорил с ангелами Схоластики – они мне сказали, что в их компетенцию этот вопрос не входит, но вообще какого-то вопиющего нарушения в этом, наверное, нет. Правда, профессиональных археологов все-таки просили сюда не пускать и давать всем посетителям таблетки-молчанки. Это специально изготовленные ангелами пилюли для адресного молчания. То есть молчание адресуется только к одной конкретной теме.

– Ой, а мне бы такую таблетку, для матушки моей, она очень у меня болтливая, – с надеждой попросила Магда.

– Сама понимаешь: эти пилюли не для злоупотреблений, – нахмурился Реутов. – Они в градоправлении на строгом учете.

– Жаль. Впрочем, она и не согласится на такое, – пробормотала Гадалова.

Мать в пьяном угаре все чаще обещала разгласить кое-что лишнее, уже и не дожидаясь весны. Конверты, подрумяненные гневом, содержали письма, полные угроз, выводивших Магдалину из равновесия.

Вдруг она услышала непонятный диалог между посетительницей и экскурсоводом.

– Я пришла зрение восстановить – не скажете, где книга?

– Вы же читали в газете про Шерстобитова? Он нарушил обязательства перед гимназией и дважды пропустил свою вахту, из-за чего мы потеряли две главы. – Музейная дева тяжело вздохнула. – Теперь времени и денег у вас уйдет больше.

Девушка попросила Тони разъяснить туманную беседу.

– Речь идет о книге для улучшения зрения. Это редкое издание нужно регулярно подновлять, и, если его не перечитывать с определенным интервалом, текст просто исчезает со страниц, – ответил Реутов. – Фолиант находится в ведении гимназии. Поначалу его использовали среди своих, но в последние годы и простым горожанам дали допуск, правда, им уже небесплатно. В гимназию посторонним вход заказан, поэтому книга хранится в музее. Прошлой весной не набралось минимального количества желающих подправить зрение – в результате было выбрано десять учеников из мужской гимназии, чтобы они попеременно несли вахту, читая целительный текст. Все девять добросовестно исполнили свой долг, а Шерстобитов пару раз сволынил – в итоге в пятнадцатой и шестнадцатой главах появились лакуны.

– Прискорбно, – посочувствовала Магдалина. – Его наказали?

– Самым строгим образом. Исключили из гимназии.

– Насовсем? – ахнула Гадалова.

– На полгода, – отозвался Реутов. – При условии внесения значительной суммы в качестве штрафа и безупречного поведения он может быть снова интернирован на территорию мужской гимназии.

Вернувшись из музея, девушка опять застала сестру в меланхолии – она сидела на диване, прижавшись лбом к подлокотнику. Было очевидно, что серафические арфы не подняли ей настроение.

– Может, доктора Клюге позвать? – спросила Магдалина, обнимая страдалицу за плечи.

Александра мотнула головой.

– Тогда посмотри, что у меня есть. – Старшая Гадалова положила ей на колени красивый свиток, перевязанный красным шнурком. Поскольку интереса к нему не проявили, Магда сама развернула документ. На нем были непонятная схема и надпись: «Карта кладов города Ялуторовска и прилежащих территорий». На карте имелось около десятка зеленых точек, обозначающих зарытые или иным образом спрятанные сокровища.

– Три клада уже нашли, а вот золото купчихи Юлдаковой до сих пор никто отыскать не может. Хочешь, попробуем, сестрица? Я думаю, будет презабавно.

Александру карта отвлекла, но ненадолго. Как ни странно, музей абсолютно бескорыстно раздавал подобные карты, составленные еще серафимами-основателями. До сих пор отрыли меньше половины кладов. Возможно, потому, что дело это было муторное, или же просто горожане жили в достатке и им казалось диким копать какие-то ямы в лесу ради сомнительной ценности набора из серебряных ложек.

Магдалина, отложив в сторону карту, увидела, что на полу валяется газета господина Мыльникова с заметкой про смерть Изумруда.

– Каков пострел! – нахмурилась Магда, пробегая глазами статью. Мыльников помпезно именовал их любимца «Буцефалом нашего времени» и развивал версию о том, что кто-то решил уничтожить конкурента на скачках. Однако каким образом гнусный убийца прокрался на территорию гадаловского особняка, оставшись полностью незамеченным и для слуг, и для хозяев?

Мыльников не знал ответа на этот вопрос. Злоумышленник беспрепятственно проник в конюшню, поскольку он был маленького роста, да к тому же почти невидим. Им оказался не кто иной, как Памфилий, негласный хозяин усадьбы. Изумруд грозился разоблачить его деяния перед хозяйками; кроме этого, на днях он раздавил копытами двух крысенышей, которые были детьми крысиной аристократии. Все это ускорило его гибель: по наущению крыс Скалозуб вошел в конюшню, пока Изумруда распрягали на заднем дворе, и через полчаса животное издохло в муках.

– Магда, скажи, ты лучше разбираешься в этом: для лошадей есть место в раю? – спросила Александра, у которой лицо снова подозрительно раскисло.

– Конечно, дорогая, – заверила ее кузина. – Наш Изумруд катает теперь пухлых ангелочков на своей спине.

Девушка представила себе эту картину и немного успокоилась.

«А я бы господину Мыльникову все-таки дала дюжину-другую пилюль, для адресного молчания», – подумала Магдалина, оставляя сестру наедине с хандрой.

Из дневника Магдалины

Первый фрагмент нашелся на удивление легко. Подсказка гласила, что он у всех на виду. Значит, витраж расположен в месте, мимо которого не проходит ни один житель города. Я начала поиск со сквера Несокрушимого Счастья, на нем же он и закончился.

Второе в моей жизни собрание ордена Осени состоялось в лесу в дневное время и было на всякий случай оформлено в виде пикника. Аня Нарышкина пекла в угольях картошку, а Реутов взял с собой гитару, на которой периодически тренькал разные песенки. Я попросила его сыграть «Каде Руселя», и мы с удовольствием спели.

На лесной сходке отсутствовала Александра – у нее все еще не было настроения.

– Даже неплохо, что сестры нет, – обратилась я к древесным братьям. – Не стоит ей слышать то, что я скажу. Как я понимаю, Изумруд погиб потому, что первый витраж найден. Как говорится, око за око. Впрочем, я не думала, что утрата будет настолько болезненной; а мы лишь в начале пути. Прошу вас не заострять на этом внимание Александры, иначе она откажется принимать участие в поисках.

– Ну и что мы от этого потеряем? – невежливо спросила Анна, отвлекшись от картошки. Что и говорить, ее возмутило поведение Гадаловой.

– Мы потеряем все, – спокойно ответил ей председатель. – Когда ангелы просили нас собрать слово «Амальгама», их интересовали не буквы имен в первую голову, а определенные личности с набором каких-то конкретных качеств и свойств, необходимых для поиска. Мы ищем витраж вслепую, руководствуясь весьма туманными подсказками. Однако в мире существует закон притяжения. Древесное общество создано не для того, чтобы раздобыть невероятное количество информации о предполагаемых местах хранения витража, оно просто должно стать большим магнитом, который притянет постепенно все кусочки мозаики. Предоставляю слово нашему новобранцу, который, как выяснилось, уже вышел на след первого фрагмента.

– Позвольте мне изложить историю моего поиска, – сказала я с достоинством, выходя в центр круга с тетрадью в руке, где были кое-какие записи и пометки. Лотар, до этого момента безучастно жевавший картошку, прекратил свое занятие и уставился на меня во все глаза. Между прочим, я опять была босиком, и поэтому внушала мало доверия. Тем не менее книга Перемен рекомендовала меня в этот лесной кружок, и здесь со мной должны были считаться.

– Я собрала немного сведений про самого первого старосту по фамилии Малоземов. Его биография оказалась до ужаса беспокойной. Выходец из Украины, получивший образование в Вене и Братиславе, он был поначалу униатским священником, затем перешел в православие, но не удовлетворился и этим. Заслышав о строительстве нашего города, он распродал все свое имущество и перебрался сюда, освоив ремесло часовых дел мастера. К слову сказать, в течение десяти лет он оставался единственным часовщиком в городе. Именно он заложил традицию щеголять в золотых брегетах с изображением ангелов, – ему начали подражать купцы, интеллигенция и преподаватели гимназии. Я побеседовала с его правнуками и выяснила факт, очень важный и почему-то никак не отраженный в архивных документах: он принимал самое активное участие в проектировании городских часов, украшающих здание суда.

– Толково излагаете, мадемуазель, – одобрительно хмыкнул Ганимед, перелистывая мою тетрадь.