Дожить до рассвета

Дожить до рассвета
Милана Абрамович

Девочка из иной реальности сбегает на планету Земля в поисках спокойной жизни. Но, как известно, судьба – та ещё насмешница.

Милана Абрамович

Дожить до рассвета

Пролог

– Лили, это правда?

Все смотрели на меня и ждали ответ. Вам знакомо чувство, когда прохожий спрашивает дорогу до ближайшего магазина, и мозг тут же выходит покурить, захватив с собой мусорный пакет с нужной информацией? В таком случае, мы друг друга поймем.

Говорят, лучшие истории выходят у авторов, которые верят в то, что пишут. Чтобы не оступиться, нужно было привыкнуть к красивой сказке. Я жила, с каждым днем уверенно обновляя вырезанные на сердце строки. Реальность и вымысел постепенно сливались в одно целое, а заданный вопрос стал почти неразрешимым. Родители? Нет-нет, сирота, давно, не помню. Дом? То тут, то там, теперь здесь. Диагноз – глупый маленький ребенок. Ничего не знаю. Разве неправдоподобно?

– В чем смысл этого разговора? – и мысленно: – Бессовестная. Всю страну на уши поставила и хоть бы покраснела! Вот вернёмся – так оттаскаю, дорогу сюда забудешь.

– Позвольте, но не каждый день увидишь, чтобы всякие «мерзавки» из одной реальности в другую перескакивали. Мало того, ребенок умудрился выжить и вклиниться в общество. Оставить ее без права голоса было бы просто… – из-под тёмных губ вырвался бархатный смешок. – Нечестно.

Старшие шутку оценили. Родители иронии пока не понимали и, судя по выражению лиц, не пробовали. Желания возвращаться к ним так и не появилось. Слишком приятной была прохладная невозмутимость опекунов. Из общей картины выбивался только ошалевший Брат. Положение лишнего его явно напрягало. Чтобы хоть как-то обозначить свое присутствие, он спросил:

– А как ты вообще в наш мир пролезла?

Опять немая сцена. Мелькнуло воспоминание о самой первой ночи. Тогда все так же спорили, с перерывами на тишину, во время которой мне даже удавалось вставить пару слов. Как-как. Черные дыры надо научиться зашивать. И вообще, почему ученым можно другие измерения ради интереса изучать, а другим даже в поисках спасения нельзя? Беженцев Земля больше не принимает? Эти вопросы всплывали каждый раз на протяжении года в ответ на очередную волну тревоги и успели поднадоесть. Я крутила их в голове, словно мантру, оправдываясь перед прилипчивым страхом, и теперь впервые по-настоящему устала. Пришла пора наконец вспомнить все сначала и поговорить.

Сначала. А какое начало они хотели услышать? Сознание восстанавливало события сумбурно и неохотно. Крик отчаяния на руках акушерки? Первые шаги, слова, азбуку, кровавый террор, побег, новую жизнь? Последняя мысль стала глотком свежего воздуха. Дальше воспоминания поддавались легче.

Глава 1

Осторожный вдох, медленный выдох, и я наконец решилась открыть глаза. Судя по всему, мир попался трехмерный. Открывшийся впереди пейзаж напоминал видеоигру, популярную лет двести назад: узкий переулок, зажатый между двумя высокими строениями, какие-то контейнеры, коробки – все совершенно плоское, будто лишенное текстуры. Не то чтобы некрасиво, но до тошноты непривычно.

Дышать было вполне комфортно, сердце работало, веки то и дело резко закрывались, через мгновение возвращаясь на место. Со лба свисала и щекотала нос черная пружинка челки. Я опустила голову и осмотрела тело. Конечностей достаточно, хотя как помню из старых записей исследователей иных реальностей, на фотографии какой-то местной девушки кожа выглядела гораздо темнее моего подобия не до конца застывшего гипса. Это ничего, главное – чтобы ничего не барахлило. Для проверки решила сделать танцевальный жест одной из рук. Сначала все шло хорошо, и вдруг район сгиба пронзила острая боль. Очевидно, теперь так делать нельзя. Слишком мало направлений. Ну, и прекрасно. Никогда не любила эти танцы. Следом стоило проверить ноги, сделать шаг или что-то в этом роде. Правая послушно поднялась. Весь груз ответственности за равновесие перешел на левую. Казалось, кто-то схватил меня за плечо и потянул вниз. Я чисто инстинктивно растопырила руки и быстро поставила ступню чуть впереди себя. Отлично. Теперь оставалось успокоиться и подтянуть вторую.

То ли поспешила, то ли неправильно повернулась, но в следующую секунду щеку поцеловал асфальт, а ладони, колени и почему-то глаза будто сжигал невидимый огонь. О чем вообще думала, твое ж высочество? Ты и дома самостоятельно с места двинуться не могла, а здесь целая вселенная, о которой ученые до сих пор данные собирают. Дура! Самонадеянная, безответственная.

Из-за контейнеров послышался шум, словно мимо проехала какая-то техника. Я притихла, внимая каждому шороху. Долго лежать тут было нельзя. Хорошие люди на дороге не валяются. Помучавшись еще какое-то время в попытках подняться, мне наконец удалось вернуться на ноги, медленно, но верно добраться до ближайшей стены и ухватиться за нее.

Впереди через дорогу возвышалось очередное здание. Кое-где на тротуаре и траве лежали кривые пятна белой массы. От каждого шага, они хрустели и прилипали к подошвам. Походило на снег, только какой-то неправильный, некачественный. Людей по улице ходило немного. Все одеты как попало, кто почти гол, кто как на северный полюс собрался. Погода словно смеялась над нами. Солнце то согревало недоумков в майках, то пряталось за тучи, уступая место до колючего холодному ветру. Последний иногда настолько забивал легкие, что приходилось закрывать рот ладонями. Несколько раз я останавливалась, цепляясь за фонарные столбы, чтобы не свалиться в грязь. Во время таких перерывов все ближе и ближе, как неопытный маньяк, к сознанию подкрадывались сомнения и даже сожаления о побеге. Они будто бы догоняли со спины, пробегая по ней стаей мурашек, лезли противным морозом сквозь ткань туфель вместе с водой из луж и в итоге растворялись в голосе рассудка. Здесь меня никто не знал. Все худшее осталось позади. Но сердце, похоже, считало иначе и на каждую новую мысль отвечало гулким грохотом. Руки тоже поддерживали панику зябким тремором. Ко всему прочему стал урчать живот. Хоть один орган в этом теле еще помнил о действительно важных вещах. Пришла пора раздобыть еду.

Вдоль дороги выстроился взвод голых деревьев, роняя тени на изогнутые перила скамеек. У поворота виднелось что-то вроде вагончика с полосатой крышей. В одной из его стен вырубили большое окно, под которым висела картина-меню. Краска немного облупилась, проведя тонкие трещины по изображениям и линиям символов около них. Взгляд привлек бутерброд с нарисованной на хлебе зверушкой. За прилавком стояли две женщины. Та, что помладше заметила меня, натянула на лицо доброжелательное выражение и заговорила.

Первые звуки речи точно впились в сердце тупыми иглами отчаяния. Язык больше походил на бессмысленное бормотание, из которого получилось вычленить только старопыльный глагол «помогать» и веселенькое «трам-пам», так что я просто показала на картинку.

Последовал понимающий кивок. Немного пошелестев бумагой, девушка упаковала заказ и протянула руку. Подождала, постучала пальцем по знакам. Ну, штрих с кренделем и что? Видя мое недоумение, она закатила глаза и указала на баночку с кучей монет. А, да, положено меняться. С собой из ценного остались только браслет и душа. Я стянула первый с запястья и положила на прилавок. Бриллианты подмигивающе-соблазнительно сверкнули на свету.

Женщины переглянулись. Младшая снова попыталась заговорить, но коллега ее одернула. Взяла оплату, надкусила ободок. Тот, конечно, прогнулся. Старшая поджала губы, посмотрела на меня как на игольное ушко, куда никак не пролазит непослушная нитка, и наклонила голову вперед.

На мой кивок она пожала плечами и отдала пакет. Но тут вмешалась молодая – выдернула браслет и стала что-то со злостью шептать. Началась перепалка.

Слушать этот бред быстро надоело. Я подобрала еду, потихоньку отошла за вагончик и со всей возможной скоростью двинулась туда, где деревья скопились в полноценный батальон. Села на одну из лавок, откусила бутерброд. Правда, «откусила» – это сильно сказано. Сначала руки промахнулись мимо рта. Потом, когда хлеб таки попался в зубы, из-под него потянулся сыр свежести старой резины и повис желтым мостом, не желая рваться на части. Жалкое вышло зрелище. Благо, прохожие не обращали на меня того внимания, от которого стоило бы отбиваться.

Когда с ужином наконец было покончено, небо стало совсем темным, а усталость чересчур заметной. Я отряхнула снег и легла, покрепче прижавшись к доскам.

По ощущениям, не прошло и секунды, как по векам ударил наглый белый луч. Сквозь шторку жмурящегося презрения и пелену света вырисовалась полноватая фигура. Надо мной стоял человек в синем костюме с маленькой надписью на правой части груди и золотым украшением на предплечье. Шапка, тоже украшенная чем-то блестящим, съехала на пушистые седые брови. Мужчина отвел фонарик в сторону и произнес:

– Девочка, ты… (трам-ла-пам)?

Судя по интонации, это был вопрос. Но что ответить, я решительно не соображала. Старик долго смотрел на меня, а потом снова заговорил:

– Девочка, (трам-пам) надо …(что-то). Я должен… (слово похожее на глагол "идти". Ну и иди своей дорогой, чего пристал?) потому что … (снова какой-то набор звуков)!

На этот раз фраза прозвучала утвердительно, а значит придумывать ответ вежливость не заставляла. Но мужчина вытянул руку и снова чего-то ждал. Похоже, меня хотели куда-то увести. Ага, сейчас, носки перешью и бегу! Идея бежать, кстати, была заманчивой, но в моей ситуации неподходящей.

От очередного порыва ветра захотелось сжаться в комок. Я потерла ладони друг о друга, с сожалением поглядывая на запястья. Украшений больше не осталось, как и надежды на завтрак. Нарушитель покоя все еще мозолил глаза. Уходить он явно не собирался, а позвать стражу уже не получится. Я вздохнула, встала и небрежно повела кистью, веди мол. Мужчина встрепенулся и поманил за собой.

Здание, куда мы пришли, одним своим видом затягивало в трясину тоски, несмотря на солнечную окраску стен, к которым конвоем подвели компанию черных стульев. Одинокая лампа под потолком судорожно брызгала светом на заваленный бумагами стол, за которым сидел молодой парнишка лет двадцати. Завидев нас, он чуть приподнял кисть над столом и, зевнув, задал вопрос. Старик ответил. Завязался диалог, ни слова из которого разобрать не получилось. Пару раз люди замолкали, смотрели на меня, щелкали пальцами, и, не дождавшись ответа, опять продолжали перебрасываться бессмысленными эмоциональными звуками. В конце концов мне разрешили сесть. Усталость же приказала лечь и прикрыть глаза.

Голоса вскоре стихли, наступили долгожданные тишина и спокойствие. Как вдруг кто-то совершенно бесцеремонно коснулся моего плеча. Это уже переходило всякие границы. Я вскочила на ноги, с непривычки завалилась на бок и схватилась за стену. Уже порядком надоевший дед опять стоял напротив.

– За тобой… (идти?). Ты… (трам), – сказал он и показал на мужчин у двери.

Их было двое. Один лениво прислонился к стене и накручивал на подрумяненный шрамами и мозолями палец прядь длинных угольно-черных волос. Бледное, почти мраморное лицо оживлял только насмешливый взгляд изумрудов-глаз. Голубые, припудренные ласковым спокойствием глаза второго я разглядела, только когда он убрал за ухо мягко вьющийся пепельный локон, оправил на хрупком запястье рукав шелковой блузы, обернулся и обратился к старику:

– Благодарю. Это… (ну вы поняли, тарабарщина).

Мой старый-новый знакомый в словаре не нуждался, так что просто кивнул и наконец ушел. Чуть-более-молодой-новый незнакомец посмотрел на меня.

– Здравствуй, солнце. Не бойся, не обидим. Ты не против поговорить?

Его речь была понятна, но счастье притупилось недоверием. Язык не походил на тот, с помощью которого изъяснялись местные, а звучал скорее, как мой родной. Только проще, без лишних виньеток вроде артиклей. Никогда не разговаривайте с неизвестными. Ладно.

– Кто вы?

– Друзья. Меня зовут Рафаэль. А он – Азар.

Тот, кого назвали Азаром наконец отпустил измученную прядь и слегка кивнул мне в знак приветствия.

– Милиционер не сказал, как тебя зовут.

– Ли…ли…– я замялась. Старику точно не нужно было знать имя, а вот насчет новоиспеченных «друзей» терзали сомнения. Придумать псевдоним времени и соображения не хватило. Какие имена вообще считались нормальными для этой страны?

– Лили? – уточнил Рафаэль

Предположение немного рассмешило. Насколько же должно обеднеть воображение, чтобы один и тот же слог повторялся два раза подряд? И разве полноценное слово могло звучать так коротко? Хотя, помнится, один здешний автор однажды заявил, будто «простота – жена искусства», или что-то в этом роде, и, если «Лили» здесь считалось именем, я бы с удовольствием сменила настоящее. Рафаэль расценил улыбку как утвердительный ответ.

– Очаровательно. И еще кое-что. Ты здесь одна?

– Нас трое. А может и четверо, если тот дед еще не ушел.