Три повести о Чукотке

– Когда я что-то планирую, у меня ничего не получается. А когда уже нет никакой надежды, то все вдруг происходит само собой!

– Наконец-то, не прошло и месяца, как ты начал осознавать то, о чем я тебе говорил с самого начала: Чукотка создана для того, чтоб люди, попадающие сюда, начали понимать свое место в природе. В городе они этого не видят и не чувствуют, потому что живут в окружении иллюзий о всемогуществе человека. Они думают, что управляют процессом, на самом деле они – такие же моржи на берегу Ванкарема.

– Так что же, ты хочешь сказать, что ничего не надо делать? Все происходит само собой?

– Нет, напротив. Надо стараться изо всех сил. Но результат придет не обязательно оттуда, откуда ты его ждешь. Результат – не плод твоих усилий, а подарок свыше за твое усердие и стойкость в борьбе за жизнь.

– Да, здесь я это понимаю. Что бы я ни делал, как будто кто-то смеется надо мной. Ни один план не реализуется. Но когда я прихожу в отчаяние, в этот момент кто-то словно протягивает руку помощи. Так же было с медведями. Я так был расстроен, что у нас не получилось пофотографировать охотников в тот день, и согласился поехать с Сергеем от безысходности. И тут – фантастика! Столько медведей!

– Вот видишь, не зря ты колол уголь – постепенно подошел к пониманию истины!

– Tu cabron! – засмеялся Альваро.

А я ответил каламбуром:

– Cabron, trae carbon! – в вольном переводе с испанского это бы звучало как «мерзавец, дуй за углем!».

Мы от души посмеялись, и я задумался над тем, как много все-таки сохранилось у чукчей от их первозданности, и это связано прежде всего с тем, что они продолжают вести присваивающий тип хозяйства, в отличие от нас, представителей производящего типа. Незнающие люди, особенно экзальтированные вегетарианцы и неграмотные защитники животных, нападают на охотников, обвиняя их в жестоком обращении. Во-первых, они путают понятия – трофейных охотников, которые убивают для коллекции, и традиционных охотников, которые добывают мясо для пропитания. Так вот, последние чувствуют себя частью окружающей природы и никогда не возьмут у нее лишнего, это не в их интересах. А жестоко обращаются с животными именно те, кто ведет производящее хозяйство, – то есть современные люди. Именно они сознательно откармливают животных на убой, иногда делают это чудовищным образом, например насильно перекармливая гусей для производства любимого фуагра…

Чукчи высоко ценят личную свободу и считают, что животные также имеют на нее право. Лучше смерть, чем неволя. Поэтому чукчи-охотники не занимаются живоотловом для зоопарков. И что интересно, если они спасли в тундре зайчонка или другую зверушку, то могут взять ее домой и выкормить. Но когда она подрастет, ее не пускают под нож, а отпускают на волю, так как она стала другом. А теперь и решите сами, что более цинично и бесчеловечно: играть с теленочком, пока он маленький, пить коровье молоко, когда буренка подросла, а потом на праздник всей семьей съесть котлеты из ее мяса? Или просто пойти на охоту и добыть дикого зверя для пропитания, мгновенно пристрелив его? После промысла охотники обязательно просят у зверя прощения и благодарят его за то, что он дал им мяса для пропитания, так как на этой земле больше нет другой еды.

Был у меня в жизни один случай. Ко мне в гости в Москву приехал Владилен, покойный ныне брат Сергея. Листая мой фотоальбом, Влад увидел фотографию своего отца дяди Вани, у которого я был в Ванкареме. В общем, после этого мы с Владиленом пошли в магазин за водкой. Он увидел там живых раков и возмутился:

– Почему они живые?

– Чтоб были свежими, когда их варят.

– Их что, вначале мучают в неволе, а потом еще живьем варят?

Профессиональный охотник-промысловик, ежедневно отстреливающий зверей, смотрел на меня как на изверга-садиста. Под его взглядом мне стало стыдно за нашу цивилизацию, как будто я отвечал перед ним за всех раков, копошащихся во всех супермаркетах Москвы. И я лишь произнес:

– Ладно, пошли отсюда. Мы здесь сейчас ничего не сможем исправить.

– Все-таки, перед тем как варить, их нужно убивать! – поставил он точку в разговоре.

30.11.2017

Сегодняшний день начался с очередного урока по философии. После недели мучений, связанных с организацией нашего отъезда, вчера вроде бы наконец-то появился свет в конце туннеля в виде Бохана со снегоходом.

И вдруг дверь открылась, вошла хозяйка домика – наша благодетельница Лариса Аркадьевна и ошарашила меня новостью:

– Завтра – борт!

– Какой?

– Санрейс!

Для тех, кто не в теме, перевожу. Завтра ожидается прибытие малой авиации. Рейса в расписании нет, это спецрейс, санитарный, организовывается в экстренных случаях. Значит или кого-то надо спасать, или решать какие-то важные вопросы.

– А нас возьмут?

– Будете решать с пилотами! Сюда врачей везут, отсюда – порожняком. Должны взять.

– Ура-а!

– Сильно не радуйся – спугнешь, – предостерегла Лариса.

– Альваро, завтра – вертолет!

– Нет!

– Что значит «нет»?

– Ты смеешься надо мной!

– Нет! Есть такая система! Летят врачи!

– Я вообще ничего не понимаю, – растерянно начал он. – Когда мы стараемся что-то делать…

– Да, каброн, мы с тобой уже это обсуждали. Это подарок с неба за нашу работу.

01.12.2017

Но подарки с хмурого чукотского неба просто так не падают. Рано утром я разбудил Альваро, чтоб пойти попрощаться с охотниками, которые должны уезжать в 07:30. Шел пушистый снежок, все следы были припорошены. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что снегоходы на месте, не заведены, в окнах – нет огней, никто не завтракает, нарты не увязаны. Я тихонько вошел в дом и увидел Толика, его жену и внука безмятежно спящими. Что произошло? Почему поменялись планы?

Возвращаясь назад, я заметил в окне дома знакомую, Лизу, и окликнул: