Спроси свою совесть. Политический детектив

Попрощавшись с Павловым и сердечно его поблагодарив, Золотов подарил ему нож-складень с костяной ручкой, который он когда-то отобрал у пьяного подростка, гонявшегося с ним за людьми. Нож был испанского производства и выглядел весьма прилично. Нож Павлову понравился:

– От, эт да! – радостно воскликнул участковый, – Вот за такой подарочек спасибочки!

Павлов с любопытством вертел в руках золотовский презент, не скупясь на похвалы:

– Классная работёнка! Умеют же делать, черти! Вы вот что, мужики, при подходе к пилораме громко глотки-то не включайте. У них, может, охрана строгая, засекут сразу. Как я понял, вы туда на разведку дунули. Вот, стало быть, и предупреждаю заранее. И вообще – в тайге старайтесь говорить даже меньше, чем в полголоса. Тут свои законы – таёжные, они – страсть как суровы! Можно живым не вернуться, и не найдут никогда, так-то вот! Надеюсь, Дмитрий, ты об этом знаешь, тем более что ты не один, а с молодёжью топаешь!

Он отдал оперативникам все остатки самогона, помахал рукой и быстрой походкой скрылся за первым же распадком. Дмитрий с Сергеем тщательно залили тлеющий ещё костёр и тронулись в путь в направлении вершины Чёрный Ворон, которая была великолепно видна над бескрайней таёжной гладью. К перевалу подошли только вечером. На ночлег становились возле крупного ручья, обильно усыпанного ядрёными побегами золотого корня[39 - Золотой Корень (Радиола Розовая) – уникальное, целебное растение, полноценный аналог Жень-Шеня.].

– Смотри-ка, Серьга! Ни фига себе! – выпучил глаза Дмитрий на какие-то заросли травы. – В таком количестве я его ещё никогда не видывал. А ну-ка, давай поставим скоренько палатку и немного соберём для себя и родных! Когда ещё такое увидим!

– А что это? – Сергей откровенно не понял, почему так озорно загорелись глаза у Золотова при виде какой-то травы.

– Эх, ты, тетеря городская! – засмеялся Дмитрий. – Да это ж такое богатство, какое в Центральной России люди и в глаза не видели!

У Чистякова ещё больше округлились глаза от любопытства и удивления. Дмитрий иронично хмыкнул:

– Ты, женьшень знаешь?

– Ну, знаю, – отозвался Сергей. – Читал, что очень полезный корень для здоровья.

– Вот! Это, считай, то же самое! Только этот наш, сибирский вариант. Растёт исключительно на юге Западной Сибири, в Уссурийской тайге и немного в Китае. А больше нигде на свете!

Они накопали в полиэтиленовые мешки килограмма по два корня и стали наскоро готовить на костре ужин. Чистяков был младше Золотова почти на десять лет, но ему казалось, что Дмитрий был намного старше. Он воспринимал Золотова более опытным оперативником и настоящим командиром. Чистяков долго и мучительно сомневался, как ему называть Золотова, на – вы, или всё же на… ты. После того, как он попал в отделение к Дмитрию, Сергей ни разу не сказал Золотову ты. Он хорошо запомнил дедовские назидания перед началом службы на новом месте: «Вот что, друг мой сердешный, ты попал в хорошие руки, и чтоб от тебя я не слышал, чтоб ты говорил Золотову – ты. Ему хоть и 37, но он может заткнуть любого за пояс в работе. Да и мужик он не от мира сего. Так что, внучек, он для тебя, только – вы! Договорились?» Чистяков спорить даже и не помышлял. Слово любимого деда для него было законом.

– Дмитрий Савельевич, а можно мне спросить вас, – робко начал Сергей. Но внезапно Дмитрий становил его:

– Серёга, давай договоримся сразу – на берегу я для тебя не Савельевич, а Дмитрий, Дима, Демьян, – это уж как тебе нравится больше. Мы с тобой сейчас на войне, а она, друг мой, равняет всех под одну гребёнку. При начальстве или там, на ковре, согласен, я для тебя – вы. Но в остальных случаях мы с тобой просто опера, соратники. Договорились? И всё! Больше к этому возвращаться не будем! – заключил Золотов.

Чистяков, довольный, с облегчением, кивнул головой.

Над прибрежной поляной, где стояла их палатка, разнёсся аппетитный запах готового полевого супа. Разрезав пополам буханку серого хлеба, друзья уплетали за обе щёки незаурядное суповое творение Чистякова. На темнеющем небе не было ни облачка. Только загорающиеся над верхушками елей звёзды указывали путешественникам на то, что пора бы уже отправляться на «боковую». Завтра предстояло перевалить через горный перевал, чтобы выйти в район расположения пилорамы и близкой к ней деляны заготовителей. А там уж осторожность и скрытность нужны будут как воздух. Надо расположиться неподалёку с палаткой так, чтоб не заметила ни одна собака. И, наконец, для надёжности – ох, как нужна была вербовка Каштанова! Без неё они, как слепые котята… «Так или иначе, – думал Дмитрий, – Каштанов всё равно хоть что-то, но должен был знать о спрятанной в тайге драге Вольмана. Не может быть, чтоб не знал!»

На тайгу опустилась тёплая весенняя ночь. Забросив с живцами в Терсь закидушки[40 - «Закидушка» – донная удочка без поплавка.], Дмитрий залез в палатку и при слабом свете походного фонаря стал деловито развёртывать спальник. Наутро, как он рассчитывал, на «закидоны» могут «сесть» или щука, или крупный окунь. «Ну, уж если совсем повезёт, то и жирный таймень может зацепиться! Тогда деликатесный и сытный завтрак из запечённой в глине рыбе обеспечен! О лучшем и мечтать не надо!» – думал Золотов. У Дмитрия от такой мысли даже слюнки потекли. Тлеющей щепкой Сергей выкурил из палатки презлющих таёжных комаров-кровососов, и наглухо застегнув молнию входа, выключил фонарь. Оба опера улеглись.

– Слушай, Дмитрий, а можно тебя спросить ещё об одном? – осторожно спросил в темноту Чистяков. «О, Господи, что там ещё молодёжи надо от меня?! – с досадой подумал Золотов. – Дрыхнуть, понимаешь, надо! Завтра „весёленький“ денёк предстоит, а он вопросы на сон, грядущий поднимает!» Но недовольства не показал.

– Чего там ещё у тебя? – отозвался Золотов.

– Скажи, а почему ты в милицию пошёл служить? Я знаю, что ты по первому образованию учитель физкультуры, а милиция причём? – спросил Сергей. «Надо же, с чего это его так заинтересовало?» – весело подумал Золотов. Вопрос несколько обескуражил Дмитрия.

– А что это ты вот так вдруг спросил? – Золотову хотелось поскорей закончить с праздной болтовней и заснуть.

– Не знаю… – нерешительно ответил Сергей. – Просто я, например, наверно не смог бы, как ты, когда тебе уже за тридцать, поменять профессию. Наверное, какие-то очень веские мотивы нужны…

«Ишь ты, – усмехнулся про себя Дмитрий, – не думал, что нынешняя молодёжь у нас с таким философским подходом. Но ответить надо: не ответишь – может возникнуть дистанция. А она в нашем оперском деле подруга нежелательная, – решил Золотов».

– Да как тебе сказать, Серьга, – начал Дмитрий. – Не знаю, поймёшь ты или нет, но постараюсь объяснить подоходчивее… Тут не всё так просто. Понимаешь, Серьга, я лично должен людям очень много…

– Это как так, должен? – приподнялся на руку Чистаков. – Чего – должен?

– Ты, это, боец, ляг, пожалуйста, и постарайся не перебивать, – недовольно буркнул Золотов. – Объясню, как смогу. Но только давай условимся. Никаких вопросов и рассуждений! Идёт?

– Идёт! – согласился Чистяков.

– Понимаешь, когда я работал тренером по лёгкой атлетике в СДЮСШОР[41 - СДЮСШОР – абрревиатура (Специализированная, спортивная детско-юношеская школа Олимпийского резерва)], я считал, что делаю нужное людям дело, воспитывая молодое поколение. В этом я видел своё признание, и спорт был делом моей жизни. Но наступили девяностые годы, и в стране к власти пришли бандюги, взлелеянные иудой Ельциным. Вот тогда я понял, что сейчас не до спорта, что в стране начинается дьявольский шабаш. То есть такой же точно шабаш, как в 1941 году, перед войной. Только этот шабаш хуже того в тысячу раз, потому как он внутренний. Тогда было всё ясно – тут ты и наша страна, а там враг. Сейчас же намного всё сложнее. Некогда молчавшие и затаившие злую ненависть на свой народ подонки решили утопить Россию в собственной крови и в водочно-наркотическом угаре. Но при этом они решили ещё и баснословно нажиться на ней. Тогда мне стало ясно, что моё место уже не на педагогическом поприще. Какой там, к дьяволу, спорт! Начинается война за выживание нации. Для каждого мыслящего человека в России настал момент истины. И я, как здоровый русский мужик с высшим образованием, просто обязан встать на защиту страны от разграбления. Но, понимаешь, Серёга, только сам – по убеждению! В противном случае это уже будет чужой вектор судьбы – не моей судьбы, а чужой, понимаешь меня? Тогда, в 1941 году, моего батю не спрашивали, вообще никого не спрашивали! Тогда была всеобщая, народная мобилизация, потому что гитлеровцы пришли по наши души, и встал вопрос жизни или смерти. Миллионы мужиков, как один, встали за Отечество грудью. Они выполнили свой священный долг по защите государства, в котором жили они, их дети, жёны и матери. И каждый справедливо считал, что грядущим поколениям их не в чем будет упрекнуть, так как они свой долг выполнили до конца. Чудовищной для себя ценой наши мужики сломили хребет Гитлеру, который всё делал для того, чтоб стереть с лица земли наш народ. Но русские мужики сделать этого ему не дали, и вот за это мы с тобой, Серьга, перед ними в неоплатном долгу. И я тогда подумал, что сейчас мы на пороге такой же страшной войны, которая продлиться может не четыре года, как Великая Отечественная, а может продлиться 20 – 30 лет! Только эта война намного суровей, жёстче и бесчеловечней. Самое страшное, что она развязана против своего народа собственными правителями. Сейчас страна, как и в 1941 году, стоит перед катастрофой. И кто кроме нас с тобой защитит её от бандитского шабаша? Поэтому я, и только я, должен мобилизовать себя сам, без всяких там указов и приказов. Ведь грабят и разлагают мой народ, который когда-то защитил меня и воспитал. А теперь и сам он, как в сорок первом, нуждается в защите – на этот раз моей защите. А победа всё равно будет! Она будет не за ними, а за нами! Хоть даже для этого собственную башку сложить придётся. Это теперь мой долг, как когда-то был долг у моего батьки Савелия Золотова в 1941 году. Иначе моя жизнь, Серьга, не будет иметь никакого смысла. Она так и пройдёт без того главного события, которое тебя господь бог обязал совершить – встать на защиту своего народа в тяжёлое для него вРемя. И я это принимаю, как награду. Звучит, может, немного высокопарно, но это так! Мне потом не будет стыдно перед собой и своими детьми. Каждый настоящий мужик в лихую годину обязан защитить свой род. Сейчас такая година, наступила!.. Всё, Серый! Хватит! Ни слова более! Спать! – И Дмитрий, натянув капюшон спального мешка, через мгновенье провалился в сон.

У Чистакова после таких неожиданных для него откровений пропал сон. Сердце прыгало в груди, как теннисный шарик. Последние слова Дмитрия о том, что каждый мужик обязан в лихую годину защитить свой народ и что такая година наступила, взяла молодого человека за живое. Как набат эти золотовские слова ещё долго гРемели в его ушах, и Сергей чувствовал, как в его жилах закипала его молодая кровь. Ему сполна передалась всепоглощающая и благородная ярость, от своего старшего товарища. Услышать такое от Золотова он никак не ожидал. Вернее, не ожидал встретить такого патриотизма и понимания долга в наше вРемя. Сергей полагал, что такое пишут только в книгах, но услышанное только, что от своего вобщем-то достаточно молодого шефа основательно перевернуло его сознание. Он ещё долго ворочался, прежде чем заснуть. Но когда сон, наконец, одолел его, Сергею всю ночь снились голубые глаза любимой Светки и захватывающие боевые операции по взятию банд с поличным. Ещё ему снился бегущий куда-то с криком «ура» Дмитрий, сжимавший в руке своего «пэсээмку». А ещё ему снилось многое другое – хорошее, о чём только мечтает самолюбивый и талантливый парень. Словом, снилось всё то, что приходит сначала во сне и только потом наяву. Мечта, как и мысли – субстанции материальные. Во всяком случае, так говорят учёные – квантовые физики.

К утру погода начала портится. Около пяти утра по брезенту палатки сначала отдельными каплями, а затем и плотной дробью забарабанил мелкий дождь. Правда, был ещё и крепкий ветерок, вместе с дождём. Он с шумом ворошил хвойные кроны пихт, взмывавших в небо над палаткой. «Ранний дождь – до обеда, – подумал разбуженный шумом колотивших по палатке капель Золотов, – Но тоже, чёрт, нежелателен, идти ведь надо! По мокрой-то траве ходьба – дело хреновое, а главное, много вРемени потеряем… Мать его так…» Дмитрий с досадой чертыхнулся и, перевернувшись на другой бок, снова уснул. Чистякова разбудил тихий треск сучьев, раздававшийся недалеко от палатки. Сергей осторожно толкнул ладонью в бок храпевшего Дмитрия. Золотов спросонья раскрыл было рот, чтоб выразить возмущение, но осекся, увидев поднесённый к губам палец Чисткова.

– Чего ты? – шёпотом спросил он.

– Слышишь? – ответил ему весь напрягшийся Сергей. Дмитрий замолчал и прислушался. Действительно, кто-то шевелился недалеко от палатки.

– Серьга, ты это, потихоньку расстегни пару пуговиц… глянуть надо! – прошептал ему на ухо Дмитрий, а сам медленно полез за пистолетом в «оперативку». Нащупав под мышкой холодное железо, Дмитрий осторожно и как можно бесшумнее снял свой ПСМ с предохранителя.

– Давай! – шепнул он Чистякову. Сергей одной рукой медленно расстегнул цилиндрические пуговицы входа палатки, а свободной вытащил из кабуры свой «макарыч». Наконец, луч утреннего света весело ворвался в темноту палатки через образовавшееся отверстие. Глаз Чистякова приник к просвету между створками брезента. И тут тело Сергея вдруг стало как будто каменным, его затрясло мелкой дрожью.

Золотов осторожно потянул его за свитер…

– Серьга, едрёна мать, в чём дело?! – зашипел ему в ухо Золотов, почуяв неладное. Наконец, Чистяков медленно оторвал глаз от отверстия в палатке и медленно повернулся к Дмитрию.

– Диман! – еле выдавил он из себя загробным шёпотом. – Возле костра шебуршатся два сеголетка, а мамаша… – он пистолетом указал на левый угол палатки, – в метре от нас!

Его глаза выражали такой ужас, что и Золотову стало не по себе. Дмитрий понимал, что ситуация весьма серьёзная… Начало июня – вРемя, когда медведь ещё не нагулял жира и достаточно агрессивен при встрече с человеком. А тут ещё медведица, да с медвежатами! «Наверняка уже нас причуяла! Что же делать?! – судорожно соображал Золотов, – Палатку она может и не рвануть. Будет нас поджидать, пока не начнём вылезать! Тут вам и завтрак готов, детишки мои… чита-дритта… Ну нет, стерва косматая, нами ты подавишься!» Дмитрий как можно медленнее и беззвучнее пододвинулся к уху Сергея и прошептал:

– У тебя патрон в патроннике?

– А как же! – ответил шёпотом Чистаков.

– Тогда так, Серьга, на медвежат внимания не обращаем. Потихоньку, очень медленно, расстегни ещё пару пуговиц шторки. Если она кинется в палатку, стреляем ей сразу в башку из двух «смычков»! Если нет, тогда резко выдёргиваем руки из палатки и сразу стреляем в её сторону, понял?

Чистяков согласно кивнул головой.

– Давай, Серый, только очень медленно! – И Золотов, показав на оставшиеся пуговицы палатки пистолетом, осторожно подвинулся ближе к выходу. И тут медведица, почуяв, что в палатке есть шевеление, издала гневный рев, от которого Чистяков инстинктивно отшатнулся от входа. Предчувствие Дмитрия не подвело: медведица, очевидно, решила, что мы её долгожданная добыча пошла в наступление. В расстёгнутом отверстии показалась оскаленная пасть, из которой брызгала слюна и исходил омерзительный тухлый запах. Но в тот момент, кода она попыталась запустить лапу внутрь палатки, чтоб ухватить обезумевшего от страха Чистякова, раздалась беспорядочная пальба. Медведица от боли издала истошный вопль на все ближайшие окрестности и, отпрянув от брезентового жилища, замертво повалилась набок. А выстрелы продолжали ещё бухать и бухать.

– Хватит, Сергей! Всё! – заорал Золотов. – Прекрати огонь, дурила! Она мертва! Но Чистяков всё щёлкал и щёлкал курком «Макарыча» в сторону бездыханной медвежьей туши, не замечая, что магазин давно уже был расстрелян. В палатке густо висел едкий пороховой дым, от которого сильно драло нос.

– Да, хватит, Сергуня, всё, мы её завалили! – Золотов ласково положил руку на горячий затвор пистолета Чистякова и пригнул её к низу. – Всё, дружок, остынь и успокойся!

Сергей внезапно сник и обмяк. Опустив голову вниз, он вдруг совершенно неожиданно для Дмитрия разрыдался как ребёнок. «Господи, ты боже! – пронеслось в распалённом мозгу Золотова. – Видать, парень передристал неслабо… Да понять-то можно: как-никак, в первый раз, встретиться вот так в тайге, морда к морде, с медведем! Это для новичка стресс наикрутейший…» Дмитрий мгновенно сообразил, что надо сделать. Он, резко выдернув фляжку с самогоном из рюкзака, плеснул немного жидкости в кружку. Затем, взяв за шею парня, насильно влил в рот ещё всхлипывавшему Чистакову. Тот, поперхнувшись от огненной жидкости, проглотил её и спустя несколько мгновений стал приходить в себя.

– Что, немного оклемался, дружок? – весело спросил Дмитрий. – Двигаем дальше?

Чистяков утёр лицо полотенцем, лежавшим рядом с его спальником, и посмотрел в щель входа палатки.

– Да не дрейфь, Серьга, она уже в откате. Давай-ка вылезать из дзота! – Дмитрий расстегнул все пуговицы и вылез из палатки первым. От костра поднималась вверх только тоненькая вьющаяся струйка дыма. Аккуратно собранные с вечера в кучку консервные банки, были разбросаны по всей полянке. Медвежата-сеголетки постарались на славу, навалив возле костра со страху столько, что дымящиеся парком медвежьи «мины» тёмной дорожкой уходили в хвойную чащу. После начала пальбы они со страху дали такого стрекача, что теперь, по-видимому, находились где-то очень неблизко. Ну, а с их мамашей-медведицей, к сожалению, дело обстояло гораздо хуже. Попытавшись полакомиться оперативниками, она, так сказать, пала смертью героя тайги от пуль несостоявшегося завтрака. Конечно, жаль зверюгу, но ничего не поделаешь: люди защищали свою жизнь.