Михасс

– За кого ты меня принимаешь?!!! – Четвёртая Принцесса гордо вскинула голову. —

Чтобы я стала воровать?!!! Даже ценой свободы – НИ-КО-ГДА.

Девочка так разозлилась, что старику опять захотелось стать маленькой тенью и спрятаться в её кармане.

– Ну-ну, успокойся, – он замахал руками. – Во-первых, Вовка – контрабандист, и сам нарушает все мыслимые и немыслимые законы, а во-вторых, Танечка с Мартой обязательно сопрут, если уже не спёрли, этот злосчастный меч Абсолютного Понимания. Вот тогда-то мы, и не только мы, помотаемся по этому, тому, и ещё тому свету.

– Ладно, идёт, – согласилась принцесса. – Но меч я тебе не отдам. А кем ты был до того, как стал тенью?

– Я – бывший Король Норвегии и Западной Эвенкии, Пресветлый Князь коми-пермяков,

Император Северо-Восточных провинций Гренландии, конунг Суоми, гроза морей Северной и Центральной Атлантики и Владыка Северного Ледовитого океана, когда он ещё не был ледовитым, а скорее тропическим. Я – Харальд Косматый!

Соня скептически хмыкнула.

– Не веришь? – старик устало присел на корточки и закрыл лицо руками. – Да я и сам сейчас с трудом верю. 1997 лет унизительнейшего рабства убивают память. Быть тенью подонка – что может быть хуже?

Девочке стало его жалко.

– И что же? Ты был героем?

Старик медленно поднялся на ноги и пожал плечами.

– Большинство историков, кроме шведских, эскимосских, да, пожалуй, эстонских, считают меня злодеем. Прожив столько лет тенью, я в последнее время думаю: а может, не так уж и неправо это большинство. Хотя по сравнению с Серым Вальгардом я просто Франциск Ассизский.

– А как же так вышло, что ты стал его тенью? – спросила принцесса.

– Длинная история, – отмахнулась Тень. – Скажу лишь, что он был моей правой рукой, когда мы бесчинствовали в северных и южных морях. Но когда из мрака кошмарных снов детей мансийских шаманов, подчиняя себе всё вокруг, вынырнул Менг, и я был последним, кто оказывал ему яростное сопротивление на северо-восточных рубежах правого полушария головного мозга одного весьма посредственного писателя, Вальгард предал меня. И вот я здесь. Удары в спину, предательство – его обычная практика.

Харальд всё говорил и говорил. Соню клонило в сон, глаза слипались.

Раздался грохот, плиты потолка разъехались, как двери лифта. В проёме показалась голова какого-то противного огненно-рыжего викинга. Почесав всклокоченную густую бороду, он презрительно процедил:

– На допрос к Его Величеству! Живо. – И бросил вниз верёвочную лестницу.

Принцесса открыла глаза и подняла голову. За окном слышались постоянно сбивающиеся звуки расстроенной виолончели. За столом при свете свечей сидели

Дикий Кролик Дуглас и Дикий Ёж Дик.

– Принцесса проснулась! – радостно воскликнул Кролик.

Ёж поставил чайник на огонь. Принцесса вылезла из-под пледа. Правая ладонь болела, но никакой шишки на лбу не было.

– Это тебя рак спросонья нечаянно цапнул. Прости его, он больше не будет, – сказал Дикий Ёжик (а Кролик расхохотался), – Мы ему пригрозили: если он будет так же неосторожен, отправим его в Трою, на ужин к Ахиллу. Он с перепугу тут же уснул и перед сном просил передать 10 000 извинений.

– Мне опять приснился какой-то странный сон, – сладко потянувшись, сказала девочка. – А вот какой – не могу вспомнить.

Дикий Ёж Дик вскинул брови:

– Ну-ка, постарайся, милая, это очень важно.

А Кролик, явно сгорая от нездорового любопытства, даже засунул в рот свои замечательные уши.

Принцесса напрягла всю свою хрупкую девичью память:

– Какой-то древний дикий Король, не могу вспомнить: то ли Кавалергард, то ли Ван Вармердам, заманил меня в кинотеатр и бросил в страшную темницу. Какая-то тень, а может, мальчишка или девчонка, – Пеппи или Эмиль, меня предали, а возможно, спасли. Просили что-то украсть из дома и принести кому-то в дико влажный лес.

Да! И ещё – щемящее предчувствие гражданской войны.

– Умоляю! Вспомни, дорогая, – взмолился Дик. – имя его: Карл? Эрик? Зигфрид?

Гуннар? Атли? Слонопотам? Гьюки? Харальд? Вальгард?

– Вальгард! – радостно закричала Сонечка. – А его бывшая тень – Харальд! И ещё – король ждал гонца от какого-то Менга, которому вначале он хотел меня сдать, а потом он хотел, чтоб я стала его союзницей, против кого – я не поняла. Глупый и неприятный сон.

– Да, чужие сны нагло вторгаются в нашу жизнь, – мрачно сказал Ёжик. – Охота началась.

– Бывший Лётчик прав: построив корабль, нельзя остановить войну, – добавил

Кролик Дуглас.

– Что всё это значит? – встревожилась принцесса.

– То, что время не всегда работает на нас. Оно идёт, и дети исчезают.

Превращаются во взрослых, но исчезают. Так принято в этом мире.

– Но это нормально, – возразил Кролик.

– Да, – согласился Дик. – Но когда кошмары вплывают в нашу жизнь, как недостроенные корабли, они подчиняют себе всех и вся, превращая личности в тени или в рабов, парализованных первобытным страхом, и время начинает вертеться чёрт знает как. Пути завязываются в узел, и не найти выхода из этого сна. А мерзкий Менг питается смятенными душами глубоко спящих людей, и сила его растёт, как и жестокость.

– Особенно он любит нежные души детей, просоленные безутешными слезами в страшных снах, и дети исчезают бесследно. Не умирают, но исчезают, – добавил

Кролик и почему-то плотоядно облизнулся.

Соня испуганно вздрогнула, а Ёжик удивлённо уставился на старого приятеля.

– Ой! – сказал Дуглас и дико смутился. Чтобы замять неловкую паузу, Кролик подошёл к тазику и тихо спросил у рака:

– Интересно, а чем питаются дикие писатели и поэты?

Рак подпрыгнул как ошпаренный и, выпучив глаза, зарычал, как раненый бык:

– ЧИТАТЕЛЯМИ!!! Вернее, их больным сознанием, уснувшим от дикой скуки над чудовищным по своей бездарности текстом.

Из ярко пылающего камина высунулась огромная голова Михасса и хрипло рявкнула.

– А по ушам!!! Будете дразниться – вас обоих безжалостно съедят где-то в четвёртой части! Причём ваши самые близкие друзья.