– Почему ты не любишь Акрама?
– Разве? Ну вообще-то… Да, в нем есть что-то неприятное для меня. Необъяснимо… Хотя нет… Наоборот; наверное, даже очень объяснимо. Он напоминает мне моего отца.
Я удивлённо поднял брови. Лена не любила говорить о своих родителях, и почти ничего о них не рассказывала. Все разговоры о родственниках обычно сводились к Ирочке, вместе с которой они переехали в Москву восемь лет назад и теперь вместе вели бизнес. Я знал только, что их родители остались в Харькове, на Украине.
– Какая-то очень мужская энергия. И внешне немного похож. Бритость головы… От неё тоже неприятная брутальность.
– У тебя были плохие отношения с отцом?
Лена набрала в лёгкие воздуха и задержала дыхание. Украдкой посмотрела по сторонам. Потом, как будто чуть улыбнувшись, медленно выпустила воздух тонкой струйкой вниз. И сразу стала другой – задумчивой и, как казалось, спокойной.
– Видишь ли, то, что он делал со мной и с Ирочкой в детстве и отрочестве, попадает под несколько статей уголовного кодекса. Но он сам был милиционером. А мы с Ирочкой и мамой… кхм… не были милиционерами.
Я взял её руку в свою и мягко сжал:
– Не рассказывай, если не хочешь.
– Я и не рассказываю, – пожав мою руку в ответ, спокойно ответила Лена.
– Поэтому ты боишься Акрама?
– Ну вот ещё… Будет еврейка бояться мусульманина.
– В смысле? Ты – еврейка? – Я удивлённо вытаращился на Лену. Она никогда мне не говорила.
– По маме. Значит, таки-да. И у меня даже четвёртая группа крови.
– Причём тут группа крови?
– Четвёртая группа крови очень редкая, и чаще всего встречается у евреев.
– Прикольно…
– Надеюсь, тебя это не смущает?
– Почему это должно меня смущать?
– Ну и отлично. А то вдруг ты какой-нибудь тайный антисемит, и по ночам читаешь «Майн кампф».
Нам принесли спагетти и пиццу.
– Как классно! – Лена нетерпеливо потёрла руки и наигранно улыбнулась, – обожаю пиццу!
Я отделил нежный ароматный кусок с тянущимся сыром, не желавшим отделяться, и положил ей на тарелку.
– Битч! – Вдруг резко хлестнула английским ругательством Лена.
– Что такое? – Я с тревогой посмотрел на неё.
Лена снова набрала полные лёгкие воздуха и потом выпустила его через чуть приоткрытые губы.
– Мама… Навязывается воспоминаниями… Она вообще всегда такая навязчивая была, со всеми, кроме отца. А ради отца даже от своего еврейства отказалась и крестилась. Битч! Ну ладно, ладно… Это все магнитная буря… И неблагоприятный лунный день. Извини… Лучше есть пиццу, – Она взяла нож и вилку.
На большом плазменном экране телевизора, висящем на противоположной стене, танцевали девушки, потрясывая бразильскими попками. Звук был выключен, и трясущиеся танцы беззастенчиво напористых женских прелестей, то верхних, то нижних, выглядели странновато. Причём сменялись беззвучные песни, видеоклипы, а попы оставались.
Мы ели с аппетитом, почти не разговаривая. Хотя я пытался сконструировать какие-то фразы, найти темы, отвлечь и развлечь Лену:
– Почему ты не расспрашиваешь меня о моих сеансах у Игоря Ивановича? Не спрашиваешь, что я видел под гипнозом? Мне кажется, что ты обходишь эту тему стороной, даже когда я хочу тебе что-нибудь рассказать.
– Это ведь сложные и очень интимные вещи. Я ставлю себя на твоё место и думаю, что мне не хотелось бы, чтобы кто-то приставал ко мне с расспросами. Даже если это близкий человек. Хотя близкому, на самом деле, ещё труднее рассказывать. Я думаю, что тот, кто проходит через это, сам расскажет, когда почувствует нужный момент. Ты хочешь что-то рассказать? – Улыбнулась она.
– Не то, чтобы прямо сейчас… – я почувствовал себя застигнутым врасплох.
– Вот видишь… Я вообще думаю, что делиться этим лучше по прошествии некоторого времени, когда все уляжется внутри, обретёт своё новое место, придёт в равновесие.
– Да, наверное, ты права. Ты как-то говорила, что тоже консультировалась с Игорем Ивановичем. А регрессивный гипноз с ним пробовала?
– Да. Однажды он провёл со мной сеанс. Но это было ужасно и очень тяжело. Я больше не стала повторять.
– Ты попала в неприятное воспоминание из прошлого или тебе физически тяжело было?
– И то, и другое. В результате у меня случился приступ удушья – аллергического или психосоматического, не знаю – и Игорь Иванович экстренно вывел меня из состояния гипноза. Больше я в гипноз никогда не погружалась. Но Игорь Иванович помог мне в некоторых других вопросах. Он очень хороший психотерапевт.
– Приступов удушья у тебя больше не было?
– Нет.
– Какое это было воспоминание из прошлого? Или не хочешь рассказывать?
– Не хочу и не буду. Даже неприятно, что вообще вспомнила об этом. Какой-то вечер глупых воспоминаний сегодня… – Лена задумчиво отодвинула тарелку. – Знаешь, мне иногда кажется, что какая-то часть твоей сущности хочет моей смерти.
Я чуть не подавился:
– Что ты имеешь в виду?
– Это, наверное, нормально. Я читала в одной книжке по психологии, что у каждого человека бывают моменты, когда он желает смерти даже самым близким родственникам. Непроизвольно, конечно. По-моему, даже какой-то термин есть в психологии. Во всяком случае, у меня тоже бывали моменты, когда я желала твоей смерти.
Я ничего не ответил. Подумал, что Лена, наверное, права. Тем более, если даже в книжках по психологии такое написано. Во всяком случае, если быть честным с собой, я тоже иногда вдруг представлял, что было бы, если Лена умерла, и эта мысль не повергала меня в ужас, а, наоборот, где-то внутри на неё откликалось непонятное чувство то ли любопытства, то ли странного удовлетворения. Откликалось слабо, почти незаметно, но достаточно для того, чтобы его уловить; уловить и отмахнуться. Прислушиваться к нему внимательнее было страшно.
– И ещё в этой части твоей сущности я чувствую что-то от своей мамы – неопределённо, как в тумане. Как будто она там прячется, и, возможно, руководит тобой.
Зазвонил мой мобильный телефон. Я вздрогнул от неожиданности. Вытащив его из кармана, увидел на экране «Акрам». «Черт, этого ещё не хватало…» Почти забыв о том, что мы с Акрамом договаривались о поездке к плохим парням, обидевшим Машу, я замер в ступоре.
– Кто это? Почему ты не отвечаешь? – Лена как ни в чем ни бывало махнула пальчиком с красным ногтем в сторону моего мобильника.
– М-м… Акрам. Просто у нас с тобой важный разговор… Не хочется его прерывать… – Пробормотал я.
– Ответь, это же твой друг. Наверное, он все-таки хороший человек. Если бы только не напоминал мне папашу… У нас бы и этого разговора сегодня не случилось, – добродушно усмехнулась она.