Тайна герцога

– А где живет Эрминия?

– В Петергофе, на даче князя Шагалова.

– А кто там есть при ней?

– Две старухи и слуга. Впрочем, это надо хорошенько разведать.

– Мне нужны деньги на разведки.

– Да ведь ты пропьешь их или проиграешь.

– Все может быть! Конечно, это будет риск с твоей стороны, но кто ничем не рискует, тот ничего и добиться не может!

– Я ведь твоему товарищу дала.

– Так то ему!.. Он всегда рассеяться любит. А я спрашиваю на дело.

– Ну, на и тебе десять рублей! – сказала Ставрошевская, давая деньги.

XLIV. Иоганн продолжает сердиться

Надо отдать справедливость, Иоганн оказался в удивительно глупом положении. До сих пор он в тайнике души воображал, что руководит герцогом Бироном и, так сказать, является для него как бы талисманом, приносящим ему счастье. И вдруг он должен был убедиться, что все дело испортилось, вследствие его, Иоганна, вмешательства. Дом, где, казалось, они так искусно спрятали Эрминию от посторонних глаз, сгорел. Сама Эрминия исчезла, а доктор Роджиери лежал без памяти, раненный насмерть.

Когда герцог, вернувшись от польки, рассказал весь свой разговор там, Иоганн понял, что дело осложнилось и стало чрезвычайно деликатным, после того как упомянуто было имя государыни, от которой, конечно, надо было скрыть все, ибо это могло навлечь на герцога опалу; ведь ею могли воспользоваться враги Бирона и друзья Волынского[5 - Артемий Петрович Волынский (1689–1740 гг.) при Петре I, Екатерине I и Петре II занимал различные административные должности и в качестве администратора проявил недюжинные способности. Но корыстолюбие и страсть к интригам вредили ему и препятствовали к занятию первых государственных должностей. При помощи Бирона А. П. в царствование Анны Иоанновны удалось занять пост кабинет-министра, но Бирон же и погубил его, увидев в нем не союзника, а весьма опасного соперника. Недостатки А. П. дали много материала для обвинения, и он был казнен вместе со своими единомышленниками.], еще не казненного.

«Надо скорее добиться казни этого человека!» – как бы отметил в своей памяти Иоганн, а затем долго раздумывал, как взяться снова за это дело, которое казалось как бы прерванным или приведенным к нулю.

Герцог сидел у себя в кабинете, никого не принимал, и даже домашние не смели входить к нему. В такие минуты один только Иоганн имел доступ к нему. И вот картавый немец решился потревожить одиночество его светлости. Он вошел как будто затем, чтобы прибрать раскиданные в сердцах Бироном вещи.

Герцог стал у окна и, заметив вошедшего Иоганна, отвернулся, но не прогнал его из комнаты. Иоганн понял, что оба они думали об одном и том же, и заговорил.

– Тут много неясного! – сказал он, как будто нечаянно произнеся вслух свои мысли.

– Тут ясно одно, – произнес Бирон, – а именно, что счастье начинает отворачиваться от меня!

– И, полноте, ваша светлость! – уверенно протянул Иоганн. – Случались и более серьезные неприятности, и все устраивалось к лучшему! Сколько раз во время борьбы с Артемием Волынским вы думали, что не удастся победить его, однако, он, хотя и не казнен еще, но уже приговорен к казни.

– Он будет казнен завтра.

– Аминь! – произнес Иоганн. – Я думаю, тогда все пойдет хорошо.

– Посмотрим! Но о какой именно неясности ты заговорил?

– Полька сказала вашей светлости, что Эрминия грозила обращением к государыне императрице и что у нее нашлись в Петербурге друзья.

– Ну, да! Она при их посредстве и уехала.

– Надо будет узнать имена этих друзей, если она только не лжет.

– Ах, как это все сложно и запутано! – нетерпеливо произнес Бирон. – Главное – досадно, что доктор Роджиери не может помочь нам.

– Во всем этом деле, – продолжал настаивать Иоганн, как бы желая показать, что и без доктора Роджиери можно обойтись, – главным виновником я считаю молодого человека, вскочившего ко мне в лодку и затем провожавшего Эрминию, когда она шла обратно в дом.

– Тот самый, который теперь болен оспой?

– Да, именно, – подтвердил Иоганн. – Но надо проверить, так ли это в действительности.

– Как же это проверить?

– Пройти к нему и посмотреть на него.

– Но кто пойдет к оспенному?

– Я! – сказал Иоганн, и герцог остановил на нем долгий взгляд, в котором были видны и удивление, и как будто даже умиление: ведь идти к оспенному больному значило рисковать жизнью, а Иоганн шел на это ради преданности делу.

Бирон приблизился к картавому немцу, протянул руку и сказал:

– Благодарю.

Иоганн был тронут и благодарностью герцога, и, главным образом, собственною своею добродетелью, которая вызвала даже слезы у него на глаза.

– Да, я пойду, – сказал он, – чтобы проверить, действительно ли болен этот человек; кроме того, надо еще проверить, действительно ли Эрминия отправилась, или, вернее, отправлена в Гродно.

– А ты думаешь, что это – неправда?

– Я не думаю, ваша светлость, а рассчитываю. И мне кажется, что если у Эрминии есть друзья, то у них нет таких денег, чтобы отправить ее далеко от Петербурга. Я полагаю, что она где-нибудь здесь близко. Надо сделать разведки.

– Хорошо! Я завтра же прикажу генерал-аншефу Ушакову…

– Нет, ваша светлость! – быстро перебил Иоганн. – Не надо больше Тайной канцелярии! Позвольте мне действовать одному.

– Ну, хорошо! Делай, как знаешь, а там мы посмотрим.

– О, да, мы посмотрим! – подтвердил Иоганн и, откланявшись, пошел к себе вниз, в свою маленькую комнатку.

В коридоре внизу ждал его офицер. Сюда к Иоганну приходили не один Пуриш с Финишевичем, но и многие другие, по преимуществу немцы, которые знали о всесильном положении Иоганна при герцоге и которым он не прочь был обыкновенно оказывать покровительство.

Иоганн сейчас же узнал офицера: это был барон Цапф фон Цапфгаузен.

– А-а, господин барон! – встретил его Иоганн. – Пройдемте ко мне… Что скажете?

– Мой добрый господин Иоганн! – начал говорить очень пониженным и сконфуженным голосом барон. – Я просто не могу понять, что такое произошло? Сначала меня приклеили к седлу, потом известный буян и пьяница Митька Жемчугов придрался ко мне и начал издеваться над немцами! Ведь это же есть оскорбление величества! Я сделал об этом заявление, но никто меня не хотел слушать, и меня посадили под арест по приказанию герцога.

– И вы отсидели?

– О, да, я отсидел.

– Но тогда, что же вы хотите, милейший господин барон? Ведь все ваше дело в прошлом и, так сказать, покончено!