Две жизни

– Хотя – что? – переспросил он.

– Хотя потерял надежду видеть ее, мою принцессу.

– А-а, ты не забыл еще о ней?

– Да ты с ума сошел, Чигиринский! Разве я могу забыть о ней? Разве можно забыть о ней? Мне – и вдруг забыть о ней! Да это значило бы расстаться с жизнью!

– А я, признаюсь, полагал, что увлечение ею прошло, что ты и не думаешь о своей принцессе. Ведь ты ни разу с самого нашего отъезда из Петербурга не заговорил о ней со мною.

– Да что ж заговаривать? Во-первых, ты всегда относишься к подобным разговорам с насмешкой, а это мне очень неприятно, а во-вторых, уж очень тяжело бередить тяжесть разлуки.

– А во сне, как тогда, ты ее не видишь?

– Нет, как тогда, я ее не видал ни разу, то есть так отчетливо; но зато она просто снится мне часто, и это вознаграждает меня за всю тоску по ней.

– Странный ты человек, Сережка! Влюбился в какое-то сонное видение.

– Как – сонное видение? Я ее видел не только во сне, но и наяву. Прежде всего в Китайской деревне.

– А ты можешь поручиться, что это тоже не был сон?

– А маскарад у Елагина?

– Еще более вероятности, что и маскарад был только продолжением сна, в котором ты видел ее.

– Ну нет, брат! А впрочем, может быть, и вся наша жизнь – сон, от которого мы просыпаемся после смерти.

– И никакого воспоминания о котором у нас не останется.

– Нет, на это я не согласен. Я буду помнить о своей принцессе всегда, сколько раз и где я бы ни просыпался.

– И ты надеешься когда-нибудь встретиться с ней? Да? Ну а если эта надежда не сбудется?

– Ну что ж! Я буду доволен тем, что у меня была эта надежда, и скажу, что полное счастье в человеческой жизни невозможно.

– А встреча с нею разве была бы полным счастьем?

– Ну еще бы! И знаешь, я все-таки жду этой встречи.

– Почему?

– Она мне сама сказала на маскараде у Елагина: последним ее словом было «надейтесь».

– Она это сказала тебе? Но разве ты уверен, что под костюмом Пьеретты была именно она?

– О да! Без всякого сомнения!

– Вот как! Даже без всякого сомнения! Но почему ты так уверен?

– Опять-таки она сама мне оказала себя.

– То есть как это – «оказала»? Назвала себя, что ли?

– Нет, но она сказала мне фразу, которую знали только она и я.

– Вот как! Между вами, значит, уже завелись секреты, известные только вам одним?

– Ну, не совсем секреты, а так…

– Не ожидал я, чтобы ты так, от нескольких встреч и от сонного видения, впечатлился. Ведь это, брат, пахнет тем, что будто ты, друг мой милый, свихнулся. Видал я много вашей братии, пострадавшей от этой самой любовной канители, но такого, как ты, право, не видал.

– Ну вот, ты опять смеяться начинаешь! Поговорим в таком случае лучше о тебе.

IV

– Да что обо мне разговаривать, – сказал Чигиринский, поправляя фитиль в лампе, – разве эта тема интересна? Дело не во мне…

– Как – не в тебе? – воскликнул Проворов. – Позволь! Разве даром я мучился всю ночь? Разве тебе не предстоит необходимость беречься сколь возможно? Ведь я же своими ушами слышал, что собираются убить тебя. Наконец, если у тебя есть документы против масонов, их надо сохранить.

– Зачем?

– Как – зачем? Чтобы передать их в руки правительству, чтобы они не пропали… Надо, чтобы козни масонов были открыты.

– Это – твое мнение?

– Не только мнение, но и глубокое убеждение.

– Так что, если бы со мной что-нибудь случилось, ты взялся бы сохранить эти документы и доставить куда следует?

Проворов задумался на мгновение, а затем серьезно ответил:

– Да, взялся бы.

– Хорошо! Значит, я могу рассчитывать на тебя?

– Постой, но ведь с тобой не должно же ничего случиться, ведь можно принять меры. Прежде подумаем, как обезопасить тебя. Разве нельзя, например, сделать так, чтобы масоны уверились, что у тебя нет никаких документов, что это – просто сказки и что ты им ничем не опасен?

– План недурен как идея, но дело в том, что вольные каменщики хитрее, чем ты думаешь, и не так-то легко обмануть их.

– Значит, ты в самом деле опасен им?

– Да.

– Эти документы действительно у тебя? Откуда же ты достал их?

– Случайно. Они ко мне попали… Ну да не все ли тебе равно?.. Есть – и конец! Ты только помни, что обещал мне в случае чего доставить их по назначению.

В это время на дворе стояло уже совсем утро, денщик, взятый в качестве переводчика для сношений с местным населением из молдаван, принес горячий сбитень и кучку солдатских сухарей на деревянной тарелке.