Две жизни

– Вот кстати, – обрадовался Проворов, – после бессонной ночи славно выпить горячего и поглодать хоть сухарь. – И он протянул руку к чайнику, а другою взял с тарелки сухарь.

– Что ты делаешь? Погоди! – остановил его Чигиринский и, выхватив у товарища сухарь, спрятал его в карман, а затем, захватив еще несколько сухарей, сказал Проворову: – Пойдем, посмотрим чистку лошадей.

– Дай хоть глоток выпить.

– Поспеешь… потом… иди!

Проворов сообразил, что Чигиринский, очевидно, имеет свои причины поступать так, и последовал за ним, хотя не понимал, зачем это было нужно.

Они вышли из землянки.

Лагерь просыпался, и военный день начался: привязанных к коновязям лошадей сводили уже на водопой и теперь чистили. Собаки, считающиеся у мусульман нечистыми животными и презираемые ими, прикармливались в нашем лагере солдатами, а то и так бродили, поедая всякие отбросы. Чигиринский кинул первой попавшейся собаке взятый им с собою сухарь. Она жадно набросилась на него, куснула раза два и проглотила, почти не разжевав, затем завизжала, завертелась, упала, вытянулась и издохла.

– Сильнодействующий яд! – сказал Чигиринский. – Я так и думал.

Проворов смотрел, разинув рот, и не верил своим глазам.

– И этот яд предназначался нам? – проговорил он.

– А то кому же еще? Господа масоны уже имели, значит, время принять свои меры.

– Но, послушай, ведь нам теперь ничего нельзя есть: ведь это становится серьезно.

– Да, более или менее серьезно, но все-таки сбитня мы напьемся.

– Приходится сказать, я и съел бы чего-нибудь с удовольствием.

– И съедим… Вот хотя бы у Сидоренко. Пойдем к нему в землянку! У него мы можем есть и пить в безопасности.

Сидоренко был командиром соседнего эскадрона, и у него тоже была землянка, хотя и не такая «роскошная», как у Чигиринского с товарищем.

Мысль пойти поесть к Сидоренко показалась Проворову гениальной.

В землянке у Сидоренко было столько народу, что для того, чтобы впустить новых гостей, пришлось двум офицерам выйти.

Угощение, стоявшее на столе, было из ряда вон выходящим. Тут были ветчина, хлеб, водка, сельдь, малороссийская колбаса, соленые огурцы. Всего этого давно уже не было под Измаилом, так как провизия давно иссякла и приходилось пробавляться солдатскими сухарями.

Проголодавшийся Проворов не заставил повторять приглашение и немедленно принялся за еду, но Чигиринский потребовал объяснения.

– Сидоренко, откуда у тебя такое благополучие?

– Как – откуда? Первый маркитант уже прибыл.

– Какой маркитант?

– Как, да ты, верно, ничего не знаешь? Ведь Суворов назначен командующим всеми силами под Измаилом.

– Это и мы слышали, только едва ли это верно: ведь мы отступаем.

– Нет, брат, с Суворовым не отступают; уж где Суворов, там отступления быть не может.

– Да разве он здесь?

– Здесь. Сегодня ночью верхом прискакал один с казаком… прямо из-под Галаца. А утром оттуда явился первый маркитант с провизией. Я перехватил его раньше других – кушай на здоровье.

– Так Суворов с нами?

– С нами, брат, ура!

– Ура-а-а!

– И войска идут за ним.

– Значит, Измаил возьмем!

– Возьмем. Ура!

V

Суворов под Галацем получил предписание и собственноручное письмо от светлейшего, предоставлявшего ему полную свободу действий под Измаилом с подчинением ему всех находившихся там войск и генералов. Получив такое предписание, давшее ему неограниченные полномочия, Суворов, не медля ни минуты, отправил из-под Галаца из своего корпуса все, что можно было, войска и приказал своим маркитантам тотчас же отправиться под Измаил с провизией, а сам поскакал. Еще с дороги он прислал приказ о возвращении войск, уже начавших отступать.

Из числа войск, находившихся под Галацем, Суворов направил к Измаилу свой любимый, недавно им сформированный Фанагорийский гренадерский полк, двести казаков и охотников Апшеронского мушкетерского полка с тридцатью осадными лестницами и тысячью фашин. Поручив команду над оставшимися полками под Галацем князю Голицыну, сам он поехал с конвоем из сорока казаков под Измаил, до которого от Галаца было около ста верст. Но вскоре нетерпеливый вождь оставил свой конвой и поскакал с удвоенною скоростью в сопровождении всего лишь одного казака.

В ночь на 2 декабря 1790 года Суворов появился под Измаилом, и войска сразу оживились, повеселели и почувствовали бодрость. По всему лагерю уже шло ликование, так как состоять под начальством Суворова было само по себе как бы боевым отличием.

В землянке Сидоренко шумно справляли праздник по случаю прибытия Суворова.

– Где ж вы пропадали, что ничего не знаете? – спрашивали у Чигиринского с Проворовым.

Но ни тот, ни другой, конечно, не объясняли, почему они сидели, забившись в свою землянку, и никого и ничего не видели. Наевшись и разделив общую радость и прокричав еще и еще раз «ура!», они оставили гостеприимную землянку, чтобы уступить в ней место вновь прибывшим офицерам.

– Знаешь, о чем я все думаю? – сказал Проворов, как только они остались вдвоем, – ведь, значит, этот денщик-молдаванин отравил сухари… вот негодяй!

– Нет, – ответил Чигиринский, – я думаю, ты ошибаешься. Тут дело сложнее, и денщик не виноват. Он и сам не знал, что подает нам.

– Но во всяком случае это – дело масонских рук.

– И очень грубое, как, впрочем, и все, что они делают.

– Грубое или нет, а все-таки они действуют, и в достаточной степени поспешно. Что же мы будем делать, чтобы обезопасить себя?

– Да ничего. Будем жить, то есть постараемся быть живы. А главное, что теперь предстоит нам делать, это – брать вместе с Суворовым Измаил.

Так, разговаривая, они дошли до своей землянки. Первым отворил дверь в нее Проворов и, отшатнувшись, сейчас же захлопнул ее.

– Посмотри, – обернулся он к Чигиринскому, – я говорю тебе, что молдаванин – негодяй: он преспокойно растянулся на твоей койке и дрыхнет, точно нас уже нет на свете, и он тут – полный хозяин!

– Погоди, – стал было останавливать его Чигиринский, но Проворов не слушал и снова юркнул в землянку.