Две жизни

Однако Проворов явился к Елагину одним из первых. Было настолько тепло, что окна и двери на террасу стояли отворенными, и Сергей Александрович быстро обежал парадные, освещенные восковыми свечами комнаты дворца и сад, где зажигали иллюминацию разноцветных лампионов, из которых были сделаны красивые декорации, в особенности на плотах на воде, окружавшей остров. Проворов, конечно, ни на что не обращал внимания, сосредоточив все мысли на своей принцессе, на том, что он увидит ее, что сможет заговорить с нею, узнает, наконец, кто она, и это наступит скоро, сейчас, может быть, сию минуту.

Гости прибывали, толпа их, пестрая и шумная, заполняла дорожки сада, в зале гремела музыка, и там, после официального полонеза, начались веселые оживленные танцы. Но «она» не являлась, и ожидания Проворова были напрасны.

Он тщательно вглядывался в окружавшие его маски, стараясь угадать, которая из них скрывает ту, кого он искал. Он не сомневался, что, встреться лишь они, он угадает ее без ошибки, без колебания. Но толпа двигалась, костюмы мелькали мимо него, а принцессы не было.

Вдруг Проворов почувствовал, что под его руку просунулась чья-то рука, и неприятный знакомый голос сказал:

– Серж, наконец мы опять вместе!

Он оглянулся – розовая цветочница держала его под руку. Лицо ее скрывала маска, но шея была открыта, и Проворов сейчас же узнал ее большие руки. Это была опять фрейлина Малоземова.

«Позвольте, почему же вы узнали меня?» – хотел он спросить и тут только заметил, что держал маску в руке, не надевая ее. Он поспешил закрыться маской, но было уже поздно: фрейлина Малоземова прилипла к нему.

Первым движением Сергея Александровича было оттолкнуть ее, но на самом деле он не сделал этого: с женщиной он не мог быть грубым. Он шел, сам не зная, что делает, и не имея возможности даже сообразить, что нужно делать.

– Что же вы молчите? – томно прошептала Малоземова. – Разве вы не рады, что мы опять вместе? Впрочем, зачем говорить, когда так сильно чувствуешь?

«И с чего я вообразил, – думал между тем Проворов, – что и в самом деле можно назначить свидание во сне? Мало ли что может привидеться! Но ведь это не значит, что наяву должно быть продолжение сна. Я все время думал о ней и буду думать, вот и увидел ее во сне, и тут нет ничего странного. Не странно тоже, что мне почудилось, что она назначает мне свидание на маскараде у Елагина. Однако почему же на маскараде, о котором я и не думал, почему от Елагина прислан мне билет и что за странное совпадение относительно костюма? Впрочем, может быть, костюм – это простая случайность. Но надо быть сумасшедшим, чтобы ожидать, что я встречу ее здесь… Конечно, вздор! Я и есть сумасшедший… что выдумал тоже!»

И Проворову самому стало смешно от несуразности, к которой привели его мечтания.

– Вам хорошо? – спросила в это время Малоземова. Но он не ответил ей. Перед ними на дорожке сада, по которой они шли, остановилась другая пара: французский пейзан и Пьеретта.

И невозможное оказалось возможным.

VII

– Мой милый Пьеро, – сказал Сергею Александровичу незнакомец, одетый пейзаном, – не хочешь ли ты поменяться дамами? Право, моя Пьеретта больше подходит к твоему костюму, чем прелестная цветочница, с которой ты ходишь, а цветочница больше под пару пейзану, каким являюсь я.

Кто был пейзан, Проворов не знал, но относительно Пьеретты он не сомневался: «она»! Сердце его билось так сильно, что ошибиться он не мог.

Однако Малоземова, хотя и польщенная, что ее назвали «прелестной», крепко ухватилась за руку Проворова и стала возражать:

– Я не хочу отпускать моего Пьеро, я хочу остаться с моим Пьеро!

Но пейзан оставил свою даму и так властно, спокойно и повелительно подставил свою руку цветочнице, что та повиновалась, а Пьеретта взяла под руку Проворова.

Сергей Александрович схватил ее и побежал вперед, в толпу. Ему хотелось унестись на край света, и ему казалось, что сзади у него выросли крылья, и он летит на них, отделяется от земли и не чувствует самого себя, не ощущает своей тяжести.

– Скажите, ведь это – вы, это – вы? – обратился он к Пьеретте.

– Что за вопрос? – засмеялась она. – Ну, конечно, я – это я! Как же вы хотите, чтобы я была какой-нибудь другой?

– Нет, вы мне скажите… Ведь это вы – моя принцесса?

– А кто ваша принцесса?

– Не знаю.

– Так как же вы хотите, чтобы я знала это, если вы сами не знаете?

– Я ничего не знаю, знаю только, что с ума сойду, скажите, это я вас видел?

– Где?

– Во сне.

– Вы в самом деле с ума сошли: хотите, чтобы я знала, что вы видите во сне.

– Да нет, не во сне… там…

– Где это там?

– В Китайской деревне. Скажите мне, как вас зовут, кто вы.

– Вот странный разговор для маскарада. Согласитесь сами, что так в маскараде не разговаривают.

– Простите, но для меня жизнь или смерть.

– В моем имени? Да? Меня зовут Пьереттой.

– Ну да, это – ваш маскарадный костюм.

– Конечно. Только так я могу ответить в маскараде. А кто я на самом деле – уж это вы должны догадаться. Разве маска когда-нибудь скажет вам, кто она такая?

– Нет, прошу вас, не говорите со мной маскарадным обыкновенным языком! То, что случилось со мною сегодня, так необычно, что тут все условности должны быть оставлены.

– Что же с вами случилось?

– Необыкновенное, сверхъестественное!

– Неужели? Сегодня вы узнали, что должны ехать в действующую армию, и это показалось вам столь удивительным?

– Почем вы знаете, то есть откуда вам известно, что я еду на войну?

– Ну, это не так уж трудно: об этом все говорят, и во всем городе известно, что Платон Зубов устроил протекцию двум своим прежним товарищам – конногвардейцам – вам и Чигиринскому, и вас посылают к туркам. А сами вы как к этому относитесь?

– Сам я? Да, конечно, в восторге! Это – лучшее, что может для меня быть. Там я заслужу… и там стану достойным моей принцессы, то есть сделаю такое, что будет достойно ее!

– Это – та принцесса, которую вы видели во сне?

– Нет, не только во сне: я ее видел и наяву, в Китайской деревне. Скажите, вы бывали в Царском Селе, в Китайской деревне?

– Бывала. Там, я думаю, все бывали. В этом нет никакого чуда.

– Нет, вы там жили, то есть вы там живете теперь?

– Нет, никогда не жила и теперь не живу. «Неужели это – не она?» – мелькнуло у Проворова, и он почувствовал, как краска прилила к его щекам.