Убийца с лицом ребенка

– Я прошу каждого из вас перед докладом о проделанной работе, представляться, – сказал Горпищенко. – Таким образом, мы не только продуктивно поработаем, но и познакомимся друг с другом. Кто руководил обыском рабочего кабинета Снаткина?

С третьего ряда стульев поднялся опер с помятым лицом и в желтом свитере.

– Капитан Пустовойтенко, – медленно сообщил он. – Обыск начался в 13–30 и закончился в 15–00. Протокол составлен и передан Вам. Ничего интересного не найдено.

– В протоколе значится аквариум с рыбками, – нашел на столе протокол следователь. – Воду из аквариума сливали?

– Чего? – изумился капитан Пустовойтенко.

– У вас что-то со слухом, капитан? – нахмурился Горпищенко.

– Нет, не сливал, – ответил опер.

– Рыбок жалко, – хохотнул кто-то из присутствующих.

– Я вторые сутки на ногах, – обернулся на смех капитан Пустовойтенко. – У меня два трупа в разработке. А меня сюда кинули, чтобы аквариумы чистить?

– Свободен, – сказал Горпищенко.

– В каком смысле? – спросил недоуменно Пустовойтенко.

– В самом прямом, – сгустил на лбу складки следователь. – Если понадобится гавно руками разгребать, чтобы найти доказательства, будете разгребать, капитан. Свободен до утра.

Опер Пустовойтеко махнул головой и шатающейся походкой вышел из комнаты. В наступившей тишине Горпищенко обвел взглядом зал, поднял еще один протокол и спросил:

– Кто допрашивал Пермана Юрия Львовича?

– Я.– поднялся круглолицый румяный парень. – Лейтенант Скворцов.

– Ваши впечатления о допрошенном?

– Мутный он какой-то, – начал оправдываться Скворцов. – И потом, он воняет, как сурок. Ни с того ни с сего обливается потом, который отравляет воздух в кабинете. Я считаю, что это у него такой способ защиты.

– Вы допрашивали его три часа, – потрясая протоколом, грозно заметил следователь. – Вы исписали четыре листа своим куриным почерком, который невозможно разобрать. Где подпись допрошенного?

– Он отказался подписывать протокол, – объяснил лейтенант.

– Почему? – поинтересовался Горпищенко.

– Я же говорю, что он какой-то странный. Может псих. Я ему дважды прочел протокол, а он отказался его подписать, мотивируя тем, что мой почерк трудночитаемый…

– Я же выделил вам кабинет с компьютером, – зловеще произнес Горпищенко. – Этот Перман, умнее вас, лейтенант Скворцов ровно в два раза. Вы понимаете, что вы срываете ход расследования? Перман – это взяткодатель. Он должен был показать, за что он передал Снаткину сто тысяч долларов. А что вы с его слов тут нацарапали? Шел в булочную, споткнулся о пакет, увидел американские деньги, испугался и прибежал к начальнику полиции, чтобы их отдать, может хозяин впоследствии найдется.

– В протоколе стоят подписи понятых, которые подтвердили отказ этого… Юрия Львовича подписать протокол, – оправдывался Скворцов, нервничая, отчего румянец, как ожог, поджарил его обе щеки. – И я не виноват, что принтер не херачит, а вы каждые полчаса требовали положить его показания на стол.

– Этими показаниями даже подтереться нельзя, – подвел итог Горпищенко и передал протокол одному из оперативников службы безопасности.

– Вы случайно по маме не еврей? – спросил не поднимая головы представитель государственной службы безопасности.

– Никак нет, – отвечал лейтенант полиции.

– Если к утру мы не получим от Пермана тех показаний, что нам надо, – не поднимая головы от бумаги, негромко сказал мужчина, – мы тебе сделаем обрезание по всем правилам Талмуда. Встал и пошел работать. Петренко, – обратился он к мужчине в последнем ряду, лицо которого обрамляла ухоженная небритость, – дай ему в помощь двух своих пацанов. Но не дай бог, если этот Фердман к утру отдаст богу душу или впадет в кому. Ты меня понял?

– Так мы же не пальцем деланные, Василь Васильевич, – поднялся Петренко и улыбнулся.

– Перман, – поправил Василия Васильевича Горпищенко.

– Перман, Фердман… Для меня они, как китайцы, все на одно лицо, – объяснился оперативный работник службы безопасности.

Лейтенант Скворцов с горящим от волнения лицом в сопровождении Петренко покинули комнату.

И в этот момент зазвонил телефон Горпищенко.

По номеру звонившего Алексей Викторович сразу же определил, что звонят из радиотехнического кабинета, расположенного рядом с комнатой, где так неудачно началось совещание оперативно-следственной группы.

– Слушаю, – сказал Горпищенко, поглядывая на молчащих в комнате людей.

– Алексей Викторович, это я, – радостно сообщил ему советник прокурора города по компьютерным технологиям Петров. Вся обязанность Петрова и подчиненных ему людей заключалась в том, чтобы прослушивать беседы подследственных с адвокатами и между собой, если вдруг их намеренно оставляли друг с другом.

По прокуратуре ходили слухи, что Петров и его «опричники» пишут и следователей, и помощников прокурора и оперативников, откомандированных в прокуратуру и что эти записи регулярно слушает прокурор, а особо увлекательные, касающиеся интимных отношений или критики действий прокурора, по его указанию распечатываются и попадают в синюю папку. Поэтому с Петровым, худощавым очкариком, преданным прокурору, как собака, говорить приходилось вежливо и уважительно. Не исключалось, что и оперативное совещание по делу Снаткина также писалось.

– Слышу, – поддакнул Горпищенко. – Есть свежие новости?

– В аквариуме Снаткина находится микрокамера. Она установлена уже давно, но что интересно, Снаткин о ней знает…

– Кем установлена? Снаткиным? – удивился Горпищенко. – Или твоей конторой?

– Обижаете, Алексей Викторович. Мы так глубоко не бурим. Это, скорее всего, служба безопасности или наркоконтроль. Если хотите видеть картину дня, несите мне ее вместе с постановлением об обнаружении и изъятии. В суде это будет бомба.

– Благодарю за службу, – похвалил Петрова следователь и прекратил разговор.

– На сегодня все свободны, – объявил он. – Завтра в девять утра продолжим.

Вздох облегчения пронесся по рядам.

Горпищенко повернулся к Василию Васильевичу. Если бы он не знал, что Василий Васильевич Скоморох был майором и исполнял обязанности начальника отдела по борьбе с коррупцией службы безопасности, он никогда не поверил бы, что человек с лисьим выражением лица, глубокими залысинами и глазами навыкате, в скромном помятом сером костюме с серым галстуком, мог трудиться в таком отделе. В толпе Скомороха можно было принять за кого угодно, учителя труда, бухгалтера, безработного. Наверное, безличные внешние данные играли немалую роль в приеме на такую службу, но зацепиться можно случайно, а вот пригреться навсегда означало какой-то талант, который, наверное, был виден тамошнему начальству.

– В кабинете Снаткина, в аквариуме, обнаружена микрокамера, – тихо сообщил он Скомороху. – Это уже, наверное, по вашей части, Василий Васильевич. Я подгоню сейчас понятых, а вы, пожалуйста, оформите изъятие как и положено. Наши технари уже ждут ее с нетерпением.

– Кругом – один бардак, – пожал плечами Скоморох. – Что это за обыск, если микрокамеру сразу не нашли? А по поводу того, кто ее там поставил, мы еще разберемся. И я не удивлюсь, если вдруг выяснится, что Снаткина писали и слушали, вы, прокурорские. С чего бы это ты опера чуть до инфаркта не довел? Почему воду в аквариуме не поменял…, – передразнил он следователя. – Получается, ты целый день знал о микрокамере и водил всех за нос? Василий Васильевич направил свои базедовые глаза как окуляры бинокля на Горпищенко, который вдруг ощутил неприятный холодок в желудке. Так бывало с ним, когда он проплывал в кабине фуникулера над пропастью. Страх высоты подступал к самому горлу и ничего с этим нельзя было поделать. – Если бы камеру ставили мы, – продолжил майор Скоморох как ни в чем не бывало, – мне сообщили бы об этом еще вчера. Мы здесь не на посылках, а для контроля, чтоб все шло как надо. Первым делом надо передопросить этого Фердмана…

– Пермана, – подсказал Горпищенко.

– Вот именно. А заодно и Снаткина. Кто у него адвокат?

– Альберт Кемельман, – ответил следователь.

– Будет путаться под ногами, я лично приму меры. Мне начальник налоговой уже голову прогрыз насчет этого адвоката. Представляешь, нашел в акте проверки налоговой ссылку на закон, который был отменен до начала проверки и требует от государства вернуть миллионы гривень этому проходимцу Ганапольскому. А заодно еще и моральную компенсацию в сотни тысяч. Как это получается, что все дела, которые он ведет в судах, всегда заканчиваются его победами? У нас в судах, слава богу, нет ни одного еврея. Почему же судьи всегда соглашаются с его доводами? Какие у тебя есть на этот счет размышления?