Polaroid. Хроники Кулуангвы

Ха! Начал просматривать писанину из саквояжа повнимательней. За-нима-аа-ательная, оказывается, скажу вам, хрестоматия! Мне бы такие расклады в моей деревне да агента-издателя получше – давно бы в люди вышел, как моя Катька мне говорила…

Пишу все на тех же обоях. В одной из комнат – там, наверное, жила женщина (врач? подстилка?) – этих обоев в маленькие розочки хватит лет на пять, если писать по странице в день. Вот только хватило бы этих пяти замученных химических карандашей, которые нашел в комнате радиосвязи!

Рядом с печкой посадил табак. Не думаю, что вырастет, но главное – посадить надежду. Это ведь как играть в спортлото. Просто даришь себе надежду – а это не так мало. Хватит курить ягель! Вообще-то – хватит курить! Вредно – мне еще шесть лет, как минимум, жить! Семена нашел в махорке, махорку в пакетике на полке. Пакетик из книги «Диктанты русского языка». Кто-то учился, как я в армии. «Люблю грозу в начале мая…» Долго смеялся.

Стало совсем холодно в моей бумажной одежде. Задача минимум, как у Ленина, одеться! Из песца получились довольно приличные, теплые шорты. На очереди – медведь. В одежде из обоев я выгляжу как большая кукла из папье-маше. Сковывает движения, приходит в негодность за два три выхода в «свет». Еще день уходит на производство нового папье-кутюра.

Ловушка для медведей

Я долго думал, как мне устроить медведям «весёлую жизнь». Они терроризируют моё сознание, не суют лапы в мой прижим. И вот однажды меня осенило – надо построить лабиринт, тоннель и приучить их к переходам, входам, ступенькам, чтобы они не боялись там бродить. А уж потом сверху я буду обрушивать на них массы льда или ранить их из боковых, малых ходов копьём.

Сооружение этого лабиринта заняло у меня два года. Но…

Оно так никогда и не сработало, просто стало ненужным, после того как я нашел более эффективное оружие. А потом… Медведей просто не было! Может они и были, но в лабиринт этот мой никогда не заходили. Почему я их всегда считал тупыми – нет, они мудрее чем некоторые наши вожди, которые просрали Союз Советских Социалистических Республик!

По этому лабиринту мне самому понравилось бродить время от времени. Я даже достраивал его потом для самого себя.

Так люди бродят по своим воспоминаниям, пишут мемуары (где всё переделывают, разговаривают и спорят сами с собой, как тот профессор, который об этом своем мяче писал, как обединственном друге. Они выставляют себя лучше (чище), мудрее или мудрёнее).

Надеюсь, мои записи на обоях к ним не относятся. Эти записи просто служат свою нелегкую службу и не дают сойти мне с ума.

Я труженик. Мне надо было чем-то заняться. Я сделал лабиринт. Когда меня стали интересовать звёзды, я пытался превратить его в ледяной календарь (как Стоунхендж). А в записках профессора Тейхриба я прочитал, что Стоунхендж вовсе не был обсерваторией, а просто футбольным полем, где кельты гоняли футбол отрубленными головами своих врагов и бухали эль за победу!

Что-то вышло похожее с моим лабиринтом, я часто гоняю здесь свой черный мячик под названием Кулуангва, но наматывать здесь километры стало сложнее.

Когда-нибудь я точно вернусь домой!

До сих пор я живу без чувства Страха за свою жизнь.

Настоящего Страха, когда сереешь лицом и проваливаешься в мерзкий, хлюпающий поток холодного пота. Три вопроса возникает у человека, когда он ставит перед собой задачу, пытаясь чего-то достичь.

Сколько я уже отшагал до сегодняшнего дня? Где я сейчас? Сколько еще осталось, если осталось вообще? Но мы не песчинки, мы можем идти против ветра!

Если даже на один из этих вопросов невозможно ответить, в человеке ничего не остаётся кроме бесконечной усталости, неуверенности в себе и бесконечного же Страха. Поэтому я пытаюсь держать в голове ответ хотя бы на один вопрос. Последний.

Календарь из семи зачеркнутых полосок еженедельно пополняет собой графитти на стене моей одинокой комнаты, одинокой полярной станции, одинокой полярной жизни. И дело тут не в физических лишениях или технических трудностях, а лишь в том, сколько еще я смогу себя контролировать.

Домой приеду – будет жарко.

А вдруг бандиты в малиновых пиджаках узнают, что я вырос на Северах? Приедут и шлёпнут, чтобы не сбежал. Зная дом, нужно использовать это, чтобы завладеть их оружием. Выйти незаметно из дома и подкрасться к вертолёту. Нужен маскхалат. К вертолёту можно подкрасться и без оружия (то есть, без огнестрельного, с ножом) и уделать экипаж. На его территории, но это сложно.

Нужно мачете. А у экипажа должно быть оружие.

Хотя, вертолёт мне всё равно не поднять. Навыков нет. Бомбардировщик бы поднял, видел, как в армии летёхи идут на свой первый полет. Лица белые, ноги полусогнуты.

Значит, снова биться с бандитами среди валунов? А ведь они профи, и, скорее всего – суперпроффи. Это будет Норстерн! Были вестерны, был истерн – «Белое солнце пустыни», а у меня будет Норстерн! «Поляроид» – норстерн! Закидаю их – мячем!

Молодцевато
Взбирается по вантам
Влюбившаяся
В обаятельного Нельсона
Замаскированная
Девочка-юнга

Я никогда не говорил, да, и Потапов и не спрашивал, что их покорный слуга вырос в глуши. Наоборот, кричал им, что я учился в Москве.

А приземлиться они смогут и так, чтобы я не услышал, потом подойти и шлёпнуть через окошко из склеенных стёкол.

А песца я убил. Сов я не видал, а, значит, и леммингов нет, и песец этот был бродячий. Тогда, есть и медведи, за которыми бродят такие песцы-шакалы. Значит, есть и нерпа. Песец бы их за версту учуял.

Против человека и свинцовый шарик – оружие. Аккумуляторы все на дне, в баркасе.

Труд всюду труд и здесь не заляжешь в спячку, хотя жратвы навалом.

Придет косолапый, зажмет лапу меж брёвен, и на нём я буду тренироваться убивать. Только бы шкуру не испортить. Моими топорами тушу не разрубить, и пилы нет. Обставить её бочками, насыпать в них уголь и перекрыть брёвнами.

Вот как я пишу и правый край строки вверх, так и при ходьбе человек забирает вправо. Очень просто можно в туман потерять Остров. В туман и снегопад. Еще и одежды нет! Говорят, что, если строки уходят вверх, значит человек позитивный, верит в себя!

Как люди в тюрьме сидят? Мы в армии арестовали в патруле одного лейтенанта-медика. Он шёл, надев форму товарища, похохмить в другой посёлок. И тут, мы! Хотел сказать своей девке, что его по спецнабору в Афганистан берут, ну и… Мы служим, а он от армии спасается… Короче, ему от нашего караула досталось.

Вот так и я. Какая у меня вина? За что меня сюда?

Сварить в баке клей, шило, проволока. Штаны, куртка, валенки – программа-минимум. Потом лыжи.

Дома у меня всё, кроме ружья – я ведь хорошо зарабатывал. Ездил проводником в почтовых вагонах по всей стране, книги писал. Одну издали даже! Но, однажды, появились они…

В армии у нас в эскадрильях были карабины. На разводе – летчики, человек двадцать и пара солдат в эскадрилье. Смех!

Сейчас бы лётное обмундирование и реактивную пайку!

Я бы пошел на юг. Хрен с этим Островом! Ну, и заблудишься! Со штурманским планшетом не заблудишься. На самолётах механические ЭВМ, компьютеры стояли – не одной лампы! Вот техника! Мне бы сюда такой-же музейный телек. Сколько было всего!? Зачем человек рождается?

Поиграю в поезд: «Тук-тук-тук! Станция «Бологое»! Теперь до Малой Вишеры, а оттуда в Питер! Рисовать белыми ночами, жить в мезонине. «Петра унылое творенье…» Стоп! Не «унылое» – «любимое»! «Петра любимое творенье! Что тебе в вымени моём»? Ля-пота!

Так, надо останавливаться, крыша определенно слетает на юг!

Появилась Система, не стало Вооруженной мощи. Как вороны на авиационной свалке. Вот где полярность! Я единственный умел запрягать лошадь и вывозил в наряде отходы с кухни. Мимо красавцев самолётов. Вот на чем держалась мощь. Или прятался в коробах вентиляции. Мощь рушилась на глазах – в цехе «летающих тарелок» (посудомойке) – застой.

Лейтенант из училища хватает всех мыть тарелки для второй смены. Смена – стройбат. Если их быстро не покормить, они в столовой столкнуться с русскими и быть драке. Еще бегают какие-то, не подчиняющиеся никаким сменам штабные, караульные, всякие объектные, командированные и гора мытой посуды тает на глазах. Лейтенант сам с пистолетом встаёт на охрану и некому подгонять мойщиков. Из пистолета он еще сегодня будет стрелять, разнимая побоище из-за какого-то чурки, обиженного в какой-то эскадрилье.

Славься, авиационная мощь империи!

Лейтенант не знает, что я сплю над ним в семи метрах, а то и дрочу, так как пью кисель до того, как в него засыпают бром.

На кого мы дрочили?

Это сейчас надо, чтобы девушка вышла из шикарного авто, мустанга или пежо, «на худой конец» (как к месту!), упакована, крутые парни её домогаются, она актриса, модель. А тогда главное была форма, а не содержание. Еще представляешь, что она девушка, даже если на лице у неё написано, что она только из-за этого фото в журнале легла под десяток.