– Печатать можешь?
– Одним пальцем.
– Ничего! Сейчас направим тебя на курсы, а там, глядишь, и в «Правде» работать будешь! – Он засмеялся. Потом достал из стола какой-то листок с телефонными номерами, и, заглянув в него, набрал номер.
– Это Кукушкин из Фрунзенского военкомата. Вы там просили подсылать вам подходящие кандидатуры, так вот у меня такая кандидатура стоит в кабинете. Да! Да! Образование? – он посмотрел на Люсю.
– Среднее, – прошептала она.
– Среднее, да ещё и студентка. Подсылать? Добро! Фамилия! Как фамилия? – вновь посмотрел он на девушку.
– Макеева Люся.
– Макеева Людмила. Понял! Понял! Напишу! – Он положил трубку.
– Тааак, – протянул военком, – образование среднее, – повторил он. – Читать можем, писать – нет! Сейчас мы тебе соорудим направление.
Взяв листок бумаги и узнав её год рождения, быстро и размашисто написал: «Направление! Военный комиссариат Фрунзенского района г. Москвы направляет на курсы машинописи Макееву Людмилу, 1921 года рождения, члена ВЛКСМ, образование среднее, студентку Гнесинского музыкального училища». Затем расписался, поставил дату и, достав из кармана печать, поставил её на направлении.
– Давай «Русланова», двигай на Осипенко 13. Там обосновались твои курсы. Найдёшь?
– Так я же на Осипенко живу!
– Ну и молодец! Давай беги!
Найдя курсы, она отдала направление и уже со следующего дня приступила к учёбе. Занятия проходили целый день, и через месяц Люся успешно сдала экзамен, после чего была направлена в машинописный отдел газеты «Правда». Предвидение военкома сбылось.
По ночам они с подружками дежурили на крышах своих домов и тушили зажигательные бомбы, которые регулярно сбрасывались немецкими самолётами.
В декабре сорок первого года Людмилу призвали в армию и направили в отдельный батальон связи. Там её определили в специальный отдел: ей приходилось на машинах, мотоциклах и конных повозках развозить секретную документацию. Со временем она стала летать вдоль линии фронта и в тыл противника на маленьком самолётике «ПО-2», пилотом которого был лейтенант Буча Гоберидзе.
? ? ? ? ? ? ? Вползает сумрак дымом серым,
? ? ? ? ? ? ? Шуршит позёмка за стеной…
? ? ? ? ? ? ? Как будто снова в сорок первом,
? ? ? ? ? ? ? Как будто на передовой.
? ? ? ? ? ? ? Мы под Москвой тогда стояли,
? ? ? ? ? ? ? За ночью ночь и день за днём.
? ? ? ? ? ? ? Ракеты землю освещали
? ? ? ? ? ? ? Зловещим мертвенным огнём.
? ? ? ? ? ? ? Кругом гремело и стонало,
? ? ? ? ? ? ? И танки шли на нас стеной,
? ? ? ? ? ? ? По полю лихо смерть скакала,
? ? ? ? ? ? ? А жизнь стояла за спиной.
? ? ? ? ? ? ? Друзей погибших не забудем,
? ? ? ? ? ? ? Их имена в сердцах храним…
? ? ? ? ? ? ? Ах, дорогие мои люди,
? ? ? ? ? ? ? Давайте встанем, помолчим!
? ? ? ? ? ? ? Давайте выпьем за погибших
? ? ? ? ? ? ? И песню тихую споём.
? ? ? ? ? ? ? Давайте выпьем за мальчишек,
? ? ? ? ? ? ? Что берегут сейчас мой дом.
Случай на фронте
Однажды в середине декабря им поручили срочно доставить секретный пакет на линию фронта – в дивизию, которая в полуокружении вела затяжные оборонительные бои. Их строго предупредили, что если будут сбиты, то следует немедленно уничтожить пакет, даже если это случится на нашей территории.
– Вам всё ясно, рядовая Макеева? – спросил начальник спецчасти.
– Так точно!
– А Вам, Гоберидзе?
– Так точно! – и добавил, – Нэ валнуйтэсь! Нэ в пэрвый раз!
– Это вы волнуйтесь! – резко перебил начальник спецчасти. – Карту получили? Вопросы есть?
– Ныкак нэт!
– И ещё. Я не пугаю, а предупреждаю: невыполнение задания – расстрел! В лучшем случае – трибунал. Уяснили?
– Так точно!
– Выполняйте!
Повернувшись кругом, они вышли из штабной землянки. Начиналась снежная позёмка, и в таких условиях лететь было очень трудно. Но приказ есть приказ!
Быстро переодевшись в тёплую одежду, а у неё это были ватные штаны, валенки, стёганая телогрейка, под которой был толстый свитер, и шапка-ушанка, Люська забралась на крыло самолёта и оттуда – в кабину за спиной пилота. Гоберидзе уже сидел на своём месте. Вокруг самолёта суетились механики. Подбежал метеоролог и сообщил, что по всей трассе ожидаются снежные, но краткосрочные заряды. Буча в ответ махнул рукой и крикнул: «Спасыбо!»
«Все в парядкэ?» – спросил пилот у механика, стоявшего у винта. Тот молча кивнул головой. «Ат вынта!» – последовала команда пилота. Механик рванул лопасть винта самолёта и отскочил в сторону. Мотор сразу же подхватил и заработал мощно и ровно. Гоберидзе показал механику поднятый вверх большой палец и потихоньку прибавил газ. Мотор натужно заревел, и самолёт сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее заскользил на лыжах в сторону взлётной полосы. Через минуту они были в воздухе.
В таком самолётике, где кабина пилота и пассажира открыта, при работающем двигателе говорить можно было только по переговорной трубе. Гоберидзе условным знаком показал, чтобы Люся наклонилась к ней.
– Лудмылка, – начал он, – мы сэчас палэтым вдоль замёрзшей рэкы. Мынут чэрэз пятнацать будэт ызлучына, сматры вныматэлно. Ат нэё мы далжны палэтэть вправо до кромкы лэса ы вдол нэго до дэрэвны. Ат дэрэвны апят вправо ы чэрэз восэмь мынут далжна быт лыныя фронта. Вдол нэё ыдёт разбамблёная жэлэзная дарога. Нам нэльзя прамахнуца. Кагда будэт наша дывызыя, то далжны увыдэть жэлэзнадарожную станцыю ы бальшую ваданапорную башню. Слэды! Ясно?
Люся выпрямилась и увидела в зеркале, которое висело в кабине пилота, его лицо. Она закивала головой. Гоберидзе улыбнулся и подмигнул ей.
А внизу уже мела нешуточная метель. «Вот ведь напасть какая! – подумал Гоберидзе, внимательно наблюдая за тем, как на земле всё сильнее и сильнее размывались все ориентиры. – Тут не только излучину не увидишь, а вообще землю с небом потеряешь!»
Через пять минут на земле уже ничего не было видно. Он немного снизился и только по известному лётчикам да, наверно, следопытам чутью повернул вправо. В зеркале краем глаза он заметил, что Люся удивлённо и встревоженно смотрит на него. Он улыбнулся ей в ответ и показал большой палец. На лице Людмилы появилась улыбка.
Через пятнадцать минут он понял, что полностью потерял ориентиры и летит наугад. Но, на их счастье, сквозь пелену облаков стало пробиваться солнышко, и появились «окна», сквозь которые была видна земля.
Они летели над густым зимним лесом. Гоберидзе повернул влево, пытаясь отыскать кромку леса. Время шло, а лес не кончался. И вдруг они увидели деревню. Она стояла посреди леса. Буча сделал над ней круг, затем второй и, выбрав ровное место, пошёл на посадку.
Посадив самолёт и подкатив к крайнему дому, он остановился в метрах ста от него, не выключая двигателя.