Прошлое без перерыва. Книга повестей

Он улыбнулся, и напряжение сразу стекло с лиц жены и детей, следивших за ним. Хотя они и догадаться не могли, о чём думает Большой Том.

– Слушай, Никколо! – громко окликнул он человека за стойкой. – Ты принесёшь нам, как всегда: вайт, плейн и пепперронни!

– Ха, Том, ты спешишь сегодня? Расслабься! Неделя кончилась! – ясно было, что говорившие хорошо знают друг друга. – Всё уже поспевает! Ты лишь три минуты, как вошёл! А всё уже поспевает! Смотри! – он говорил весело, ловко перехватывал тесто, явно играя на публику, он видел, что из-за всех столиков люди любовались его работой и невольно улыбались. – Ияхх! – и готовый круг мягко спланировал на посыпанный мукой стол и, чуть скользнув от края к стене, замер.

– А ты знаешь, – обратился Том к жене, – мой дядя – двоюродный дядя со странным именем Джебраил – вернулся с войны с большим трофеем! Все тащили что-нибудь из Европы, и он не оплошал! Ты его видела один раз на нашей свадьбе – он теперь совсем старый: за девяносто перевалило, я думаю! А тогда в письме написал Дженифер: «Скоро я вернусь к тебе, дорогая! И с большим подарком! Уверен: ты будешь очень рада!» А когда она ему открыла дверь, чуть в обморок не упала! Стоит её муж с двумя совершенно одинаковыми девчонками. Им было года по два! Что уж она подумала?! Наверное, заревновала!

– Почему ты это всё сейчас вспомнил, милый? – Дороти вслед за взглядом мужа повернулась к соседнему столику и поняла, откуда у него такие ассоциации.

– Он вытащил их из-под развалин дома, – Том говорил тихо, будто сам вспоминал, как это было. – Из-под дома, который обрушился на его глазах. Говорят, вытащил одну и уже собирался уползать с ней – небезопасно было, осколки, – но услышал какой-то писк и опять полез в подвал через осыпающуюся дыру… Он вернулся со второй… Ни имени, ни родных… Дальше идти надо было, а девчонок оставить не на кого… Вот так и пошло-поехало! У них в батальоне женатых много было – ему все завидовали.

– И что?

– Ничего, так к слову пришлось. Тогда война была, – он снова повернулся к мальчишке и только пожал плечами. – А сейчас?!

– Она никогда не кончается, Том, – Дороти пристально смотрела на него.

Ночью ему не спалось. Он вспоминал, как познакомился с Дороти, потом шумную свадьбу.

Сам не зная зачем, встал и босиком бесшумно отправился наверх. Две девчонки спали, разметавшись на кроватях, точно как он, а чистюля Лизи – вся в маму, она даже спала как-то аккуратно, похоже, в той же позе, как заснула.

Из окна было видно, как где-то над чёрным разливом деревьев сверху вниз по незримой стойке антенны неутомимо сыпались красные огоньки! Он любил смотреть на них. Днём в ясную погоду еле прочерчивалась и сама ажурная конструкция, а ночью по глухой черноте неутомимо сыпались красные бусинки в необъятную вечность. Вдруг возникнув меж бледных звёзд, из черноты, по небу в разных направлениях одновременно заскользили огоньки трёх самолётов, и казалось, что все направились в одну точку. Они так быстро сближались, что Том затаил дыхание и замер, хотя понимал, конечно, что диспетчеры не спят. Он пристально следил за их полётом, а потом, когда они разлетелись, с облегчением провожал взглядом, пока огоньки не растворились в чернильном сумраке.

«Правда, правда… война никогда не кончается… большая, маленькая… и какая разница: кто с кем воюет… Разве малышу не страшнее, когда воюют всего двое, а он из-за этого остаётся один? Совсем один на белом свете…»

Решение внутри человека выстраивается, как сталактит в карстовой пещере: по капельке, по проблеску в сознании, по неожиданной ассоциации наплывает на один стержень мысли и застревает, наслаивается. Потом оказывается в этом образовании много лишнего, и оно смывается всё сильнее каждой удачной толикой, рождённой сознанием или почерпнутой извне.

Почему-то теперь чаще, чем прежде, попадались на глаза семьи с усыновлёнными детьми, и статьи, и разговоры об этом, и случайно выплывали адреса агентств, замеченные в газете. И ничего ещё не связывало ни его, ни её с этой проблемой, кроме любопытства. Да и между собой они не говорили об этом. Но вода камень точит, а время – самый удивительный скряга, копит всё: и нужное, и ненужное, и пустое. Кто знает, что потом пригодится? И какому обрывку жизни или слову, затерянному в годах, предстоит новая жизнь и великая благодарность за то, что это было, что с того самого мига что-то затеялось в вечном потоке и проросло на благодатной почве, и оказалось таким ярким и важным?

Вода камень точит… Тоненький ручеёк сочится в трещинке… Бурная река разъединяет скалы…

Решение пробивалось трудно и медленно.

Том ничего не говорил Дороти, но она чувствовала в нём какую-то перемену, внутреннее напряжение и внешнюю скованность.

Он давно и сильно переживал, что у него нет сына, и чем старше становился, тем сильнее мучился от этого. Ему с первого дня женитьбы хотелось, чтобы у него был сын, с которым можно будет так много интересного и важного успеть в жизни, который может быть другом – ведь он будет ненамного старше сына. Но через год после свадьбы Дороти подарила ему дочь.

Правду сказать, Том не расстроился: «Даже хорошо, что дочь, – уговаривал он себя. – Вот вторым родится мальчишка, а сестра будет за ним ухаживать. Это девочке полезно: с детства привыкать нянчить детей…»

Но Дороти снова родила дочку, и Том себя больше не уговаривал. Он решил, что третий будет обязательно сын…

Конечно, Дороти не виновата, что опять родилась девочка, но Том больше не верил, что у него будет сын, и это сильно угнетало его. Он с завистью смотрел на другие «смешанные» семьи, и невольная обида на жену отравляла дни, а потом и ночи.

Дороти чувствовала, что Том меняется, становится другим с годами, но разве могло быть иначе? И ласки его из страстных стали привычными и необходимыми, и слова не такими необыкновенными, и взгляды его на других она перехватывала, и это её очень обижало и настораживало.

«Мужчина, – говорила она себе и вкладывала в это слово все свои переживания и претензии. – Может быть, надо меньше крутиться с детьми и больше времени уделять ему? Дети вырастут и уйдут, а с кем я тогда останусь, если он станет чужим и холодным?»

Она знала, что Том мечтал о сыне, но разве могла считать себя виноватой, что в семью приходили только дочки?

С тех пор, как Том увидел в пиццерии усыновлённого мальчишку, надежда, что у них в семье может появиться Том-маленький, снова возродилась в нём и не давала покоя. Он всё прикидывал, как это будет, как это хорошо будет.

То ему снилось, что они вместе идут на бейсбол, то стоят не берегу озера с закинутыми удочками и ждут поклёвки, то вместе бродят по магазину и выбирают одежду для дальней поездки – шорты ему и себе, кроссовки, ветровку.

Но, когда он задумывался, как сказать об этом Дороти, грустнел. Выходило, что он не доверяет ей, если предложит усыновить мальчишку. Это должно быть ей обидно! Свой – это свой, и почему она должна любить другого… и сможет ли? А он? Он сумеет полюбить чужого, как своего? Том вёл с ней длинные разговоры по утрам, когда просыпался рано, но говорил в уме за обоих. Они были рядом, совсем близко, отчуждённые своими мыслями такими похожими, но даже не догадывались об этом.

А она перехватила его взгляд тогда за столом, и что-то будто толкнуло её в бок, пониже сердца. Она женским чутьём почувствовала, как совершенно необходим в их семье мальчишка, что если он скоро не придёт к ним, Том сам может уйти за сыном… Куда? Хоть на край света… Ведь он такой… такой… Она не находила слова, но знала: если её мужу, что запало в голову, он обязательно осуществит, и добьётся, и найдёт. А если другую женщину, которая родит ему сына?

«А может, ещё раз попробовать самой? Ничего не говорить ему… Разве мужчины знают, когда это случается! А вдруг снова будет дочка? Тогда всё. Тогда – конец».

Она это не могла доказать даже себе, но знала точно, что так будет. Он такой обидчивый и упрямый, она боялась даже в мыслях продолжать, что будет, если Том по-настоящему обидится.

«Нет, нет! Этого не должно случиться! Женщина обязана сохранять семью».

Дороти смотрела на своё отражение в зеркале и спрашивала: «Что делать? Да, скажи, посоветуй, что делать?! Десять лет мы вместе… И это заметно, что троих родила, – она повернула голову влево, вправо, подпёрла снизу ладонями свои груди, провела пальцами по морщинкам под висками у глаз. – А он всё такой же. Что она не видит, как на него заглядываются? Обидится – ничем не сотрёшь потом такую обиду. А, взять чужого! – кровь ударила ей в голову, и она почувствовала, как покраснела. – Что я, ущербная какая-то! Почему чужого!? И как его примут девчонки? И откуда его взять, и чей он? За что, за что мне такое?.. О, Господи…»

Она молилась истово и просила: «О, Господи! Услышь меня, Господи! Никогда ничего не просила, кроме здоровья мужу и детям, так дай же мне ещё одного здорового мальчишку и спаси нас всех!»

Теперь эта мысль о сыне стала постоянной и главной. Она догадалась, что и Том переживает и думает об этом не меньше, но не знала, как с ним заговорить. Только без фальши: юлишь – значит врёшь, скрываешь, а недоверие что хочешь разрушит.

Но ведь не в пустыне живут люди! Может, посоветоваться с кем-нибудь? Как быть?

Нэнси, школьная подружка, потягивая капучино, предложила сразу радикальные меры – сходить к ясновидящей и снять порчу. Обязательно снять порчу, а идти только к индианке, остальные – шарлатаны: незаметно у посетителя же выпытают, что и как в жизни было, потом перескажут и ошеломят, ничего не сделают, а только деньги сдерут.

Лилиан, сокурсница по колледжу и бывшая соседка по комнате в кампусе, приехала специально из другого городка, выслушала исповедь и сказала, понизив голос и глядя Дороти в глаза: «Только не вспыхивай сразу, как ты умеешь. Смени донора – у вас несовместимость. Том ничего знать не будет! Ты что, не знаешь, как это сделать?»

Дороти не спала всю ночь и решила больше ничего ни у кого не спрашивать.

«Какие советы, когда Бог не даёт счастья?!»

Если оглянуться назад, на свою жизнь, каждый вспомнит, что случай повернул его судьбу. Скорее, даже наоборот: судьба поставила на жизненном пути случай, который обойти не просто, а «ищущий да обрящет» – сказано в Книге книг, и мудрость тысячелетий никогда не даёт сбоя. Надо только услышать. И поверить в неё.

Средней дочери – Мэри – устроили день рождения на общем празднике, где собирается много семей со своими гостями. За столиками сидело сотни две ребятишек разного возраста. Было, как всегда, официально весело, заорганизованно и безынициативно. Кричали все вместе и одинаково, отвечая ведущему, стоявшему у микрофона: «Кто счастливый за столом? – Мы счастливыми живём!» Мальчишки и девчонки хрустели «куками» и чипсами, прихлёбывали из бумажных стаканчиков сок и колу, болтали ногами до упора, со стуком: вперёд – носком в стол снизу, назад – пяткой по пластиковому выпуклому сиденью! От этой тряски жидкость выплёскивалась через край на стол, на нарядные платья и майки. Подумаешь! Родители улыбались друг другу во всю ширину неестественно ровных зубов. Большинство из них видели друг друга впервые, но детям было весело! Их смешливость передавалась от одного к другому, и все они оказывались в облаке радости на поле беззаботности и бездумья: дурачься, кричи, танцуй со всеми вместе, смейся ужимкам клоуна и подпевай неизменное «Хэппи бёздей ту ю!» десятки раз для каждого поздравляемого.

Когда Том и Дороти подошли к стоявшим в сторонке родителям, их встретили обычным щебетом: «Привет! Как дела? Как приятно видеть вас!»

– А где ваши детки? – радостно спросила их экзальтированная блондинка. – Я – Кэрэн, а мои вон там, видите: втроём в обнимку!

– А наши две девчонки там, в общем круге танцуют, а малышка Лизи – вот, за столом рядом.

Дороти увидела, как напряжённо всматривается Том в тех троих: два белобрысых мальчишки, наверное, погодки, держали за руки с двух сторон раскосую смуглую девочку их же возраста, они заливисто смеялись и вдруг свалились на пол, не расцепляя руки.

– Что делают, что делают! Как им весело! – приговаривала новая знакомая, гордо обращаясь ко всем сразу.

– Это все ваши? – переспросил Том.

– Ну, конечно! – откликнулась блондинка. – Джек, Фостер и Джейн-Наиля. Мы решили сохранить её настоящее имя. Оно такое красивое!

– Настоящее? – удивилась Дороти.