Маяк

– Остынь. Ну, сказал. Мало ли, чего он сказал. Кого ты слушаешь?

– А если он прав?

– Драгин, опомнись! Ничего тут не излучает! Сам подумай, если бы здесь было излучение, здесь бы оцепили всё, так? Зелёных бы понаставили по всему периметру, проволока, собаки, секретность. Да нас бы сюда за версту не подпустили бы!

– А если раньше эта хрень не излучала? А теперь начала?

– Какая хрень, Драгин?! Обломок космического железа?

– Она с самого начала излучала, просто это зафиксировать нельзя, и чувствуют не все, – подал голос Артём. – Я же говорю, это не опасно.

– С чего ты это взял?!

– Знаю. Я уже давно это слышу, – едва слышно ответил Артём.

– Здрасьте, вот и приехали, – шумно выдохнул Вася.

Я оцепенело стоял, наблюдая как Вася и Драгин спасают костёр. Помогать им не было ни сил, ни желания. Пальцы рук всё ещё покалывало. Взмокшая спина остывала, затылок ломило как от холода.

– Может, тут какие-нибудь шахты? Иногда в шахтах газ взрывается, – высказал предположение Вася. – Или самолёт. Знаете, когда самолёты переходят звуковой барьер, бывают такие эффекты… Гул такой, на уши давит… Волна звуковая…

– Я никакого гула не слышал, – возразил Драгин, – Я вообще ничего не слышал. Может, у меня со слухом проблемы? Лаперуза, ты слышал гул?

– Нет. А может, и да. Я не знаю…

– А чего тогда это была за истерика?

Я подёрнул плечами.

– Не знаю. На самолёт точно не похоже.

– У меня это когда первый раз случилось, такое чувство было, будто мне доской по затылку заехали, – усмехнулся Артём, глядя в темноту, – если б не лежал – точно рухнул бы. Причем самого удара как будто не было, только горизонт вертикально, а за ним – вечность. А теперь… Уже почти нормально. Это ничего, можно привыкнуть.

Перспектива заставила меня вздрогнуть.

– Привыкнуть?

– Ну… У меня же получилось, значит, каждый может. До меня, правда, тоже не сразу дошло, как надо. Первое время тяжело было, я даже сознание терял. А потом понял – это такая волна. Её надо просто переждать. Как будто через себя пропустить, насквозь. Не дать зацепиться. Она как бы за твои мысли цепляется, но если их нет – то насквозь проходит, и тогда нормально. Понимаешь? – он вопросительно уставился на меня.

– Ты сам-то понимаешь, что говоришь? – вступил Драгин, – Ты бы уже определился, голос, не голос, то излучение, теперь волна. Молчал, молчал, и вдруг заговорил. Лаперуза, вон, слушает, аж рот раскрыл.

– Чего теперь молчать, раз вы сами всё слышали?

– А что мы слышали? Лично я – ничего. У меня, похоже, слух плохой. Тут, говорят, чуть ли не шахты взрывают, а я – не слышу. Ни волн, ни голосов. Ничего.

– Это же не все слышат. Я вообще не ожидал, что кто-то, кроме меня…

– Это почему же? Ты что, какой-то особенный?

– Я так думал, – неуверенно ответил Артём. – Я же, когда это началось, мёртвый был. В смысле, я умер как раз в тот момент, как эта штука с неба упала. Я думал, поэтому я её и слышу, и не ожидал, что кто-то ещё…

– Заткните ему рот, – театрально застонал Драгин.

– Нет уж, пусть теперь говорит, – возразил Вася. – Очень любопытно.

– А что говорить? Я уже всё сказал. Когда этот метеорит упал, я был на том свете. А потом меня на этот вернули. Но пока я был там, я видел не врата райские и всяких апостолов, а этот лес, и эту реку. Как бы сверху, как птицы видят, только более схематично. Мне потом пришлось тонну карт пересмотреть, пока я это место нашел.

– А почему ты умер? – спросил я.

– Дурак потому что.

– В смысле, из-за чего?

– Считай, что-то вроде самоубийства.

– Действительно, дурак, – согласился Вася, – А сюда зачем поехал?

– Разобраться хочу. Что это, почему я видел то, что видел, и слышу то, что слышу. Пока не поздно.

– И как ты собираешься разбираться?

– Найду этот метеорит.

– Как ты его найдёшь?! Военные не нашли, ученые не нашли, а ты такой раз – и найдешь?

– Ни военные, ни ученые не видели того, что видел я. И не слышали того, что слышал я. И вообще, Драгин, это моя проблема. Твоя забота – катамараны, – спокойно ответил Артём, и развернулся, чтобы уходить.

– Стоять! – рявкнул Драгин. – Куда?

– Спать.

– Туда, – Драгин указал на свою палатку. – Чтоб я тебя видел. Сегодня все вместе спим.

Артём только плечами повёл.

И вдруг до меня дошло:

– Артём, ты что же, всё время его слышал?! Не только сейчас? Не только здесь, но и там, у себя дома, тоже?

– Ну, конечно. Я же говорю, у меня это по-другому, – Артём смущенно улыбнулся и покачал головой. – Напугал я вас, да?

Мне показалось, что он сейчас рассмеётся и скажет, что разыграл нас, объяснит, что это было и объяснение наверняка окажется простым и разумным. И тогда я, наверное, врежу ему по лицу. Но он не сказал.

Эту ночь мы спали в одной палатке, в тесноте. Артём и Драгин, лежащие по краям, быстро уснули, а мы с Васей ещё долго прислушивались к темноте. Ночью никаких волн не было, а может и была одна, совсем слабая, уже под утро; я опять проснулся от чувства страха, но то ли оно уже было мне знакомо, то ли я слишком измотался накануне, что я быстро успокоился и заснул снова.

Проснулись мы почти одновременно. Произошедшие накануне события в свете наступившего утра утратили реальность, и я испытывал неловкость за свой вчерашний испуг. Да что там неловкость – то был стыд, усиленный пониманием, что отныне Драгин не будет упускать повода припомнить мне моё немужское поведение.

В палатке было тесно и жарко, Драгин завозился, одеваясь, и растолкал Васю, Вася, по цепочке, меня, я Артёма.