Иван Васильевич. Профессия царь!

Но вот беда – этим проблемы логистики не ограничивались. Ведь если все пойдет нормально, то лет через десять-пятнадцать там уже по сорок-пятьдесят тысяч тонн придется ежегодно возить в обе стороны. А от Вологды речного пути дальше не было. Как все это возить? Подводами колесными да санями? А ведь каждая подвода тянет едва-едва четыре сотни килограммов. Что, и тут создавать армию, только уже возничих? Да уж… дилемма. Можно было пытаться организовать хорошо обустроенный волок от Вологды до притока Волги. Но по затратам сил и средств, а также по пропускной способности он вряд ли был бы лучше возни с подводами да санями. Проблемы. Проблемы. Проблемы. Они тянулись за этим северодвинским торговым путем со все нарастающей интенсивностью.

Иван Васильевич нахмурился и потер лоб.

Очень сложный путь, открывающий столько возможностей и крайне тяжелых, практически неразрешимых проблем. Как поступить? Что сделать? Великому князю уже не первый месяц казалось, что Северная Двина больше дразнится, чем помогает. Через эту узкую, тощую кишку на Русь могли поступать медь и олово, свинец и бронза, графит и бумага, книги и шерстяные ткани, крупные кони и специалисты, а также многое другое. Обратно же Иван готов был вывозить мех, мед, воск, китайский воск[55 - Китайский воск – коммерческое название, данное Иваном Васильевичем стеарину.], пеньку, а также деготь сосновый и березовый. Для начала. Фактически для его государства этот неудобный торговый маршрут становился «дорогой жизни». Оставалось только придумать, как разрешить весь этот чудовищный ворох проблем. Потому что без внятного объема внешней торговли России жизни не будет. А эта крохотная форточка в Мировой океан станет чем-то вроде памятника, указывающего на слабость и тщедушность, на неспособность отвечать объективным вызовам реальности и добиваться успеха не в листовках пропагандистов, а на деле…

Глава 9

1544 год – 23 мая, Москва

Время бежало неумолимо. Раз – и словно в одночасье пролетело пять лет с момента выхода первого каравана кораблей из Холмогор. И это были очень непростые пять лет…

Из своего заграничного турне вернулся дядя – Михаил Васильевич Глинский. Да не один, а с женой из испанских аристократок и парой новомодных галеонов[56 - Галеон – наиболее совершенный тип парусного судна, появившийся в XVI веке. Первое упоминание было в 1535 году, но в моду входит стремительно, за несколько десятилетий становится основой европейских флотов. Как правило, уступал караккам размером, но большая прочность, скорость и вооружение при меньшей стоимости делали их безальтернативным вариантом.], доставшихся ему в приданое. Удивил. Сильно удивил. Великий князь и не надеялся, что Михаил Васильевич сможет разрешить дело столь благоприятно. Да, советовал ему через маму, чтобы жену подыскал из испанских дворянок, но особых надежд на то не питал. Отдельное любопытство вызывал вопрос венчания, ведь в католическом храме вряд ли обвенчают католичку с православным. Но Михаилу Васильевичу о том неудобных вопросов задавать не стал и митрополита отговорил. Галеоны, они на болоте, чай, не растут, а значит, можно принять, понять и простить эту вынужденную хитрость. А потом взять и обвенчать их еще раз, но уже по православному обычаю. На всякий случай.

После нехитрых торгов Иван Васильевич махнул обещанное дяде Смоленское герцогство на Северное, куда включил земли в незамерзающем заливе на Мурмане[57 - Мурманом в те годы называлась северная часть Кольского полуострова.] да архипелаг Шпицберген, известный в те годы среди норвежцев как Свальбард – Холодные берега. Разумеется, с требованием поставить малые крепости и организовать портовое хозяйство по обоим адресам, дабы никто не сомневался в праве владения.

Михаил Васильевич, конечно, сразу своему счастью не поверил и в восторг особый не пришел. Скорее, напротив. Но потом передумал, узнав, как можно поднять на новых землях и водах очень, ОЧЕНЬ много денег. Существенно больше, чем в Смоленске. И быстрее. Великий князь превосходно помнил, что воды вокруг Шпицбергена в те годы просто кишели от моржей и китов, удобных для промысла видов. Из-за чего в XVII–XVIII веках там было не протолкнуться от иноземных китобоев. Даже из Испании и Португалии ходили, хоть и не ближний свет. А кит – это деньги. Нет, не так. Это ДЕНЬГИ! Тем более что потенциальные китобои, то есть поморы, были под рукой и проблем со сбытом не имелось – бери да загоняй товар хоть в ту же Испанию.

Дядя, немного подумав, согласился, получив в качестве приятного бонуса звание адмирала. Ну а что? Два галеона в XVI веке – это сила, тем более в таком глухом углу. Великий князь был уверен – с ними дядя разгонит всех иноземных промысловиков да пиратов, оберегая свои во всех смыслах жирные прибыли. Потенциальные, конечно. Но Иван вошел в долю Морского товарищества, организованного по типу Северодвинского, да купцов из Ивановской сотни пригласил. Деньги-то это сулило немалые. Кроме того, торговые и дипломатические связи с Испанией лучше осуществлять посредством хоть и владетельного герцога, но адмирала, а не «сухопутной крысы». Будут ли они или нет – не ясно, но надежда Великого князя не покидала. Да и дядю нужно куда-то аккуратно спровадить, дабы полезным делом занялся… как можно дальше от столицы.

Продолжая свою экспансию на север, Иван Васильевич в 1543 году организовал экспедицию к Обской губе. То есть к тому самому месту, где должна была появиться знаменитая Мангазея[58 - Мангазея – первый русский заполярный город XVII века в Сибири. Стоял на берегу глубокой судоходной реки Лососевой при ее впадении в Таз. Являлся самым мощным и значимым центром торговли, аккумулируя пушной промысел со всего среднего и нижнего течения Оби и ее притоков.]. А главой небольшого отряда поставил приснопамятного и пока еще молодого Андрея Курбского. Того самого, что должен был в будущем пойти на предательство и, сбежав в Литву, пасквили обидные строчить не разгибаясь. Здраво поразмыслив, Великий князь пришел к выводу, что отъехать в Литву с Оби несколько затруднительно. Вот и направил своего потенциального недруга «за мехами и богатствами великими», то есть к черту на кулички.

Но не только вопросами Севера занимался Иван Васильевич. Скорее, это направление было для него факультативным. Ведь гросс-политик для несовершеннолетнего напрямую недоступен. Поэтому приходилось больше советы советовать маме, стоящей при нем регентом. Но так, по случаю. Когда удачно складывались обстоятельства. Сам же он сосредоточился на своей основной деятельности – своей «песочнице», где по малолетству «куличики лепил».

«Потешная слобода» к весне 1544 года раскинулась на берегу Яузы уже довольно широко. Причем, если поначалу она была застроена преимущественно крупными землянками и деревянными времянками, то уже к 1544 году почти полностью оказалась кирпичной.

Это стало возможно благодаря внедрению архаичной, древнеримской формы «силикатного кирпича». Известковый раствор перемешивался с речным песком, формовался, сушился и ставился в сухое, теплое место для набора прочности. Автоклавов у Вани не было, поэтому приходилось по старинке выдерживать месяца по три. Получалось очень просто, доступно и дешево.

«Потешные мастерские», нацеленные на переработку отходов известняковых каменоломен и речного песка, появились на берегу Оки еще в 1540 году. Но первый год все шло как-то ни шатко ни валко. Землянки технологические рыли да обустраивали склады-навесы, причалы и многое другое. А вот на следующий, 1541 год каждая такая мастерская сдала по пятьдесят-шестьдесят тысяч больших силикатных кирпичей стандартного размера. Да не монолитных, а со сквозными полостями, а потому не очень тяжелых для своего размера.

Выходило дешево. ОЧЕНЬ дешево. Каждый такой блок заменял добрый десяток обычных красных керамических кирпичей в кладке, а стоил едва в шестую часть от одного. И это с учетом амортизации подготовительного периода! Да еще и людей отвлекал совсем немного – по дюжине на каждую мастерскую.

Вот Иван Васильевич, опираясь на этот дешевый и удобный строительный материал, и превратил пойму Яузы в «силикатную долину». Большие, просторные казармы для потешного полка, мастерские, склады, общежития и прочие постройки. Все это двухэтажное великолепие выросло буквально за пару лет. Раз – и готово. Более того, для пущей красоты и эффекта Иван велел обсыпать все дорожки речным песком да щебенкой. Да не просто обсыпать, а потом еще и уплотнить, катая поверху большую бочку, полную сырого песка[59 - Такой тип дороги возник в XIX веке (1815) и назывался Макадам по имени изобретателя. Простой и очень толковый тип дорожного покрытия.].

Слобода на глазах обретала вид зародыша настоящей цивилизации, а не той старой, разухабистой деревни. Серые силикатные стены всех домов побелили как снаружи, так и изнутри, предварительно оштукатурив глиной. Появились бесплатные общественные сортиры, одновременно с запретом гадить где попало в пределах слободы. «Народилась» коммунальная служба, которой вменили в обязанность вывозить всякий мусор и отходы, а также следить за чистотой улиц круглый год. Поставили большую общественную баню, пожарную каланчу и прочее. В общем, слобода получалась не только каменной, но и чистой да аккуратной. Для полноты идиллической картины оставалось только ночное освещение на улицах ввести да клумбы разбить с цветами. Но этого себе позволить Иван Васильевич пока не мог. И так вся эта возня с чистотой, гигиеной и противопожарной безопасностью сжирала немало средств.

Мастеровая часть слободы тоже преобразилась.

Здесь уже крутилась дюжина водяных колес, соревнуясь с десятком ветряков. Скрипели кабестаны, вращаемые людьми и лошадьми. Неутомимо стучали механические молоты, которых уже насчитывалось больше полутора десятков. Казалось, что вся «деловая» часть слободы непрерывно громыхала, скрипела, гудела, парила, дымила и пыхтела, то есть жила полной, насыщенной и совершенно непонятной для стороннего обывателя жизнью.

Здесь Иван Васильевич всеми силами пытался конвертировать свои теоретические знания в практические навыки подчиненных. Используя для того не только нанятых мастеровых и ремесленников, но и личный состав «потешного полка». Они ведь не всегда были заняты тренировками и учебой. А бойцов оставлять наедине с собой не следовало, тем более что «подсобное хозяйство» при полку стояло большое и работы хватало на всех.

Чего здесь только не было! Совершенно дурацким образом, но удалось наладить прокат низкоуглеродистой стали. Пока что нешироких полос, катаемых между двух чугунных бобин водяным колесом. Но и это было прорывом, открывающим очень широкие перспективы! Удачей закончились и опыты по выплавке тигельной стали по старинной персидской методе. О ней Иван Васильевич много раз слышал, читал и даже видео смотрел. Вот и освоил. Разве что с тиглями из белой глины пришлось повозиться, да «замес» подбирали опытным путем. Не остановившись на этом, он поставил маленькую печь для опытов по пудлингованию. Ваня слышал о нем, читал, видел схемы. Вот и пытался понять на практике, как это все работает. Не сам лично, разумеется, а силами «добровольцев» под его чутким руководством. Здесь же разместились и перегонные кубы, и пиролизные печи, и сапожные, столярные да портняжные мастерские, и пороховая мельница, и прочее, прочее, прочее. «Каждой твари по паре». По чуть-чуть, но разного, чтобы отрабатывать и набираться опыта. Да людей учить. Заодно присматриваясь, кто к чему более способен.

А под самым боком слободы стояла Большая Москва со своим огромным деревянным посадом…

– Пожар! Пожар! – истошно крича, влетел на территорию Потешной слободы всадник, щеголяя мундиром «потешного».

– Пожар? – удивленно переспросил Иван Васильевич, скосившись на Елизавету. Эта девица не усидела в Кремле и довольно скоро стала «хвостиком» будущего мужа, проводя много времени в Потешной слободе среди его задумок. Ведь он был тем единственным, кто относился к ней как к человеку, а не как к женщине, оную в те годы и полноценно разумной не вполне почитали. Вот и сейчас она была рядом.

– Посад горит!

Это была плохая новость. ОЧЕНЬ плохая. Пожары в Москве были жуткие из-за сплошной, очень плотной деревянной застройки и крайне узких улиц. Каждый раз гибла куча людей. Уцелевшие оказывались на улице без средств к существованию. Но главное, в каждый крупный пожар какая-нибудь сволочь обязательно пыталась поднять бунт в своих интересах.

Минуту Иван молча смотрел куда-то в пустоту.

Наконец он громко, отчетливо произнес:

– Выступаем!

– Что? – удивилась Елизавета.

– Полк поднять по тревоге! Выступаем в полном составе! Пики не брать!

– И обозным тоже выходить? – переспросил Юрий Васильевич Глинский, второй брат матери, приставленный после эпизода с нападением татар присматривать за Иваном Васильевичем постоянно. Оберегать его не только в еде и питии, но и вообще. Мало-помалу он стал втягиваться в текучку «потешной» жизни, докладывая о ней сестре.

– Всем! – отрезал Иван Васильевич и быстрым шагом направился к своему «летнему домику» в этой слободе. Требовалось облачиться в доспехи от греха подальше. В той толкучке всякое может произойти.

Полк вышел очень быстро. И, решительно зайдя к посаду с нужной стороны, взялся за дело со всей возможной яростью и страстью.

Артиллерия, выкаченная в упор, била ядрами по деревянным срубам буквально шагов с пятидесяти. И те разваливались, не выдерживая столь «ласкового» обращения. А молодые, неплохо откормленные ребята быстро растаскивали эти обломки в разные стороны. Зачем? Чтобы просеку искусственную организовать в плотной деревянной застройке Москвы.

Поначалу «потешным» пришлось даже оружие применять, чтобы разогнать больных на голову обывателей. Некоторые горячие головы с саблями на них бросались. Но обстановка была не та, чтобы уговаривать кого-то. Приходилось действовать очень жестко, чтобы не терять время. Зато потом, когда стала ясна задумка молодого Великого князя, посадские активно включились и начали помогать.

Так сообща и прошли город, словно раскаленный нож сквозь масло.

Зарядов извели – ужас!

Да, потушить не потушили. Слишком уж страшен пожар в средневековом деревянном городе. Просто так не управиться. Но успели локализовать и, по сути, спасли Москву. Не всю, но ее большую часть. Впервые, пожалуй, за всю столичную историю.

Елизавета тоже отличилась. В свои десять с хвостиком лет она проявляла характер и должную рассудительность. Ей хватило ума понять важность и критичность момента. А потому, самовольно прибыв к пожару, она приняла на себя командование санитарной ротой. Иван на эту просьбу лишь отмахнулся. Дескать, пускай там сидит и под ногами не мешается. Хоть начальником санитаров, хоть поварешкой, хоть варежкой. Лишь бы в огонь не лезла и не рисковала. Лизе как раз это и требовалось. Рисковать головой она не стремилась. Отнюдь. Она просто хотела поторговать лицом, оказавшись в нужное время именно там, где оказывали помощь раненым во время пожара. И не абы как, а в роли руководителя этого действа. Вертелась там со свитой. С людьми разговаривала, привлекая к себе внимание. Даже сажей где-то перемазалась для пущего антуража. Из-за чего эта малявка сумела заработать очень прилично очков репутации в глазах простого народа. Не хуже своего жениха, ведущего напряженную битву с огнем…

Глава 10

1545 год – 25 августа, Москва

Сигизмунд Герберштейн стоял среди прочих именитых гостей и наблюдал за развернувшимся перед ним действом. Совместив приятное с полезным, Сигизмунд вновь стал послом Императора Священной Римской империи в Москву…

К Карлу V Габсбургу сведения о делах московских приходили из самых необычных мест: из Италии, Франции, Англии. Даже из Мадрида послышались разговоры. Казалось бы, где Москва, а где Испания? Однако же. Вот и решил Кайзер проверенного в деле «старого коня» отправить снова на восток, дабы выяснить, что там такого происходит на самом деле.

Гостей, впрочем, и без имперцев прибыло довольно много.

Делегацию Англии возглавлял лично архиепископ Кентерберийский Томас Кранмер[60 - Томас Кранмер (1489–1556) – один из отцов английской Реформации, архиепископ Кентерберийский (с 1533). Был осторожен при беспокойном Генрихе VIII, однако в1549–1552 годах при короле-протестанте Эдуарде VI, провел важные реформы в английской церкви. Казнен при Марии I Тюдор из-за нежелания вернуться в лоно католичества.], отправленный Генрихом VIII. Торговля с Москвой возрастала и становилась все более значимой. Особенно в связи с тем, что удалось обговорить вопросы транзита английского сукна в татарские земли. За долю малую, разумеется. Но для Англии это было важное расширение рынков сбыта и серьезный внешнеэкономический успех.

Кроме английской и имперской хватало и иных делегаций. Сюда прибыли и французы, и поляки, и литовцы, и датчане, и шведы, и голландцы, и даже представители Ливонского ландмейстерства Тевтонского ордена. Да что и говорить, если сама Курия почтила своим присутствием, прислав кардинала Алессандро Фарнезе[61 - Алессандро Фарнезе (1520–1589) – внук папы Павла III, стал в 14 лет (1534) кардиналом.]. Активная дипломатическая и коммерческая деятельность вкупе с завязавшейся международной перепиской дали свои плоды. О Москве узнали. О ней заговорили. Ею заинтересовались. И вместо мутной и призрачной окраины, где дикие люди-варвары живут бок о бок чуть ли не с псоглавцами, стал проступать совсем другой облик этой державы…

Иван Васильевич въехал в Спасские ворота Кремля на огромном белом дестриэ[62 - Дестриэ – порода лошадей, выведенная для рыцарей в VIII–IX веках во Франции. Отличалась весом (800–1000 кг), ростом (175–200 см в холке) и силой. Была способна на очень мощный и всесокрушающий спринт, но не могла прыгать, плавать и требовала особенно ударного питания зерном.], купленном специально для этого действа во Франции. Богато украшенные седло и уздечка. Непривычные для Руси тех лет большие подковы[63 - В те годы на Руси лошадей или не подковывали вовсе по степной традиции, или ставили крошечные подковы на переднюю часть копыта – этакую подкову-набойку.] цокали по булыжникам мостовой, высекая искры от поступи могучего животного.

Великий князь восседал верхом, облаченный совершенно непривычным для Руси образом – в новенький комплект снаряжения «античного марсианина». Ну, то есть, «железяках», изготовленных с сильной и явной античной стилистикой, но на глазок, ориентируясь больше на визуальный эффект, чем на историческую правду. То есть в лучших традициях кинематографа.