Сын Петра. Том 4. Потоп

– А где тут мудрость великая? – хмуро спросил царь.

– Так я не против обучения. Но раньше же так не делали. Где это видано? В церкви наставить парт учебных. Сие на грани ереси, мыслю. Люди роптать станут. Это ведь рушит старину.

– Так отчего же в православных церквях орга?нов нет?

– А при чем тут органы?

– Как при чем? В Восточной Римской империи, что столицу имела в Константинополе, органы были широко распространены[20 - Архаичные орга?ны появились в XIX веке до н. э. в Вавилоне. В IV веке до н. э. вследствие завоеваний Александра Македонского они распространились по всему эллинистическому миру. Большой орган современного типа появился в IV веке н. э. в Восточной Римской империи (Византии), где употреблялся широко, в том числе и в христианском богослужении. В VII веке из Византии он стал входить в практику латинского христианства, но повсеместно там распространился только к IX веку. В XI веке из-за военно-политических и экономических потрясений орган начал выходить из практики в Византии, окончательно уйдя с ее завоеванием мусульманами в XV веке. Канон собственно византийского богослужения сочетал большой хор и органную музыку. Именно его и услышали посланники князя Владимира в Константинополе. На Руси органы не применяли в богослужении никогда. Сначала из-за экономических и технологических особенностей, а потом и из-за падения традиции у реципиента (Византии). В начале XX века этот вопрос поднимали на Поместном соборе РПЦ, однако отказались, посчитав латинизмом. Однако исторически орган был изначально особенностью именно греческого канона христианства, названного позже православием.]. И именно оттуда они попали к католикам. А у самих держались до самого их завоевания османами, их применяли, как и у католиков, в службах, дополняя хор. Вот я и спрашиваю – отчего в наших православных церквях их нет? Это ведь рушит старину.

– Это было давно, – хмуро ответил патриарх.

– Церковь меняется. Любая. И православная не исключение. Развивается вместе с миром. Не всегда это развитие здравое. Но отрицать его нет смысла. И сейчас, мыслю, церкви пора сделать новый шаг вперед. И через учебу закрепиться в сердцах простых людей.

– Люди не поймут такой порухи старины.

– Люди? Или отдельные священники? Так ты подай список тех приходов, где «люди не поймут».

– Для чего?

– Чтобы царевы люди отправились туда и поинтересовались – кто воду мутит. Ведь так не бывает, чтобы все разом против. Обязательно есть инициативная группа, что выступает. Вот и выясним. Кто такие и чего им не нравится. И быть может, им стоит язык оторвать вместе с головой.

Патриарх напрягся.

Понятно, что Алексей прямо не указал на священников на местах, что шалить вздумают, но намек выглядел предельно прозрачным. А уж его способность докапываться до истины и находить тех, кто стоял во главе того или иного события, не являлась тайной ни для кого на Руси. Пожалуй, даже крестьяне из медвежьих углов и те знали.

– А чтобы утешить особенно страдающие души, пекущиеся о старине, – продолжил царевич, – займись органами.

– В каком смысле?

– Орган – это красиво. И таков был исконный православный обычай. А значит, что? Правильно. Тебе, как поборнику старины, надлежит подумать над тем, как вернуть их в практику православных церквей…

Стефан Яворский был достаточно неплохо образован. В том числе в формате западной, католической учености. Отчего и приближен был в свое время Петром. Однако человеком оказался на деле весьма консервативным и стоящим на позиции главенства церкви. По сути, продвигая католический канон, хоть и отрицая это на словах. Хуже того – совершая всякого рода нападки на униатов и католиков. Хотя, конечно, открыто продолжить дело Никона он не мог. Силенок не хватало и авторитета, так как был пришлым человеком – из русского воеводства Польши, а потому значимых связей в Москве не имел.

Новый патриарх реформу церковных владений воспринял крайне болезненно. И явно дал понять, что против. Впрочем, дернуться и начать лобовую конфронтацию не мог. Так – потихоньку саботировал, что мог. Но осторожно, чтобы не подставиться. И задабривал царя панегириками в надежде тихой сапой добиться своего…

– Менять его надо, – тихо произнес Алексей, когда они с отцом вышли с патриаршего подворья.

– Да… – кивнул Петр. – Нету в нем душевного отклика делам моим. Врага во мне видит.

– Да, – согласился Алексей. – Но дивно все, конечно. Так-то учебе детей он не противник. Но… – покачал головой царевич. – Скользкий. Выкручивается. Словно уж. Ведь хотел прямо и по существу возразить, но не решился, перекрутил все.

– Хотел… – тяжело вздохнув, произнес царь.

– Но в одном прав Стефан. Нам нужно что-то с учебниками делать.

– Так у тебя же есть уже.

– Есть. Но тут есть деталь одна. Сам знаешь – в каждой местности говорят по-своему. Диалекты сие зовется. Когда диалекты расходятся слишком далеко – появляются новые языки. Через раскол.

– И к чему ты мне это говоришь?

– Нужно крепко подумать над тем, как и чему учить. Продумать учебник. Счет – понятно. Цифры и основные арифметические действия. Более там не нужно. А вот чтение и письмо – здесь все сложнее.

– Не понимаю тебя, – покачал головой царь.

– Учебник для обучения чтению – букварь. Его надобно дополнять сборником текстов для освоения навыков чтения. Простых. Понятных. Но и в то же время полезных нам. Что они там будут читать? Мама мыла раму? Папа гладил маму?

– Так Евангелие им дать, – пожал плечами отец. – Всегда же по Евангелию учились читать, Псалтырю и Часослову.

– Учить мы будем одному, а закреплять на другом? Там же церковно-славянский язык, сильно отличающийся от русского. Перевести не дадут. Нам нужен текст для чтения, который будет написан по нормальным правилам и соответствовать современности.

– Ну… хорошо. И что ты хочешь?

– Краткую историю России. Крупными буквами и лаконично. Показать в ней, что именно мы молодцы, а не литвины. Да и вообще оформить правильную картину мира. С боярами-мироедами и царями, что за отечество стоят. Через что каждому, изучающему чтение, сие в голову вбить. Он ведь книгу эту прочтет не раз и не два. Хочешь – не хочешь, а запомнит.

– Напишешь?

– Напишу. Но перед тем нужно решить еще один вопрос. А именно новой графики и орфографии. Сейчас ведь учат весьма мудрено. И многое берется из церковно-славянского языка, а потому мертво еще до рождения.

– Патриарх тебя за такие слова проклянет, – усмехнулся Петр Алексеевич.

– Ну тебя с его подачи уже стали тишком называть Антихристом. С него станется.

– Ты уверен?

– Твердых доказательств у меня нет. Но кое-какие косвенные указывают на него. Да и при ответе на вопрос, кому выгодно, он там сразу всплывает.

– Вот… – грязно выругался царь.

– Я же говорю – менять его надо.

– Надо. – покивал Петр.

– Что до графики и орфографии, то их нужно максимально упростить. Нам ведь учить толпы дремучих людей. Чем проще окажется язык, тем легче. И главное, надо сделать так, чтобы написанное слово читалось строго так, как его написали. И продавливать единый стандарт языка.

– И как же ты это хочешь сделать? Сам же говоришь – в разных местностях по-разному говорят. Тут и сомнений нет – перекручивать станут.

Алексей же, немного подумав, описал отцу, по сути, фонематический принцип орфографии. С ним он не был знаком на систематическом уровне, но слышал о принципе эсперанто – «одна буква, один звук».

– Большую работу придется провести, – покачал головой Петр, когда сын ему объяснил свою затею.

– Сейчас у нас очень мало грамотных людей и нет стандарта языка, никакого. Так что в любом случае проделывать большую работу. И я мыслю, надо сразу сделать по уму. Чтобы не морочить голову ни себе, ни людям позже.

– Но такой разрыв со стариной…

– А церковно-славянский язык все равно непригоден для записи современного русского языка. Да и бороться с ним не нужно. Оставим как язык богослужения. Он ведь понятен. Просто другой.

Царь снова покачал головой, но возражать не стал. Лишь скосился на дверь патриаршего подворья. И направился в карету. Царевич же вдогонку ему бросил: