На полях Гражданской…

– Девочку тянет к прекрасному… Василий Алексеевич, а не послать бы вам дочь учиться в столицу?

– Если в столицу, то поможем и со столицей, но пусть сначала закончит гимназию.

Я продолжала учиться в Воронеже и все больше привыкала к его укладу, порой даже чувствовала себя неловко, когда упоминали о моем сельском прошлом. Мне почему-то становилось не по себе, потому что большинство моих подружек жили в самых богатых домах города и оказывались в деревне только за тем, чтобы навестить свои имения.

3

Среди приезжавших в Медвежье появлялся сосед из села Трещевки – это в трех верстах от нас, Вячеслав Митрофанович Новиков – лихой наездник и любитель псовой охоты.

Когда мой отец в 1906 году ходил с крестьянами отбирать земли у помещиков, он не дошел до села Трещевки. И ему не пришлось добиваться от Новикова раздачи его угодий. Не был и у Русановых в селе Ерофеевке, где жило «всега две души мужска и три женскага полу». Так было записано в документах. Русановым отдавать крестьянам было нечего, они сами жили скромно и довольствовались результатом своего труда.

Стройный юноша Новиков с высоким лбом, белокурыми вьющимися волосами, сильный в движениях, ловкий в езде на лошади, сразу привлек мое внимание. В нем хранилось то, что редко встречалось в молодых людях и как бы осталось в XIX веке. Обхождение, доброта, щедрость.

Я удивлялась, что мой отец, который не позволял себе поступиться взглядами: не ел ни мяса, ни рыбы, не мог прикоснуться к курице, чтобы отрубить ей голову, загорелся псовой охотой. И мог часами скакать с Вячеславом и его шумной компанией за борзыми. Вряд ли его прельщал состав компании Новикова, сын воронежского городского главы Чмыхов, друзья Вячеслава Мыльцев-Минашкин, Веселаго Всеволод. Видимо, им владело иное – желание слышать звук рожков, лай собак, ощущать погоню, этот испепеляющий мужской азарт, в котором он отказать себе не мог.

Вспоминается, как однажды к нам приехали Русановы (тоже вегетарианцы), и отец, как Лев Толстой, в шутку или всерьез, попросил поставить тарелки с овсяной кашей, а для гостей привязать к ножке стола за бечевку курицу, пусть, мол, отрубят ей голову и приготовят!

– Вы думаете, я с голоду возьмусь за скальпель? – прорвался смехом Русанов.

– Вот именно! Лев Николаевич барские замашки отрицал, а от верховых прогулок отказаться не мог…

Курица всполошенно рвалась, пытаясь взлететь, а мы покатывались со смеху и чуть не падали со стульев.

Вот Новиков появился и у нас. Что творилось со мной, у меня горели щеки, дрожали руки, я вбегала в комнату, где он разговаривал с отцом, и выбегала, проходила под окнами, лезла на дерево и еле сдерживалась, чтобы не кинуть в окно яблоком. Думаешь, он обратил внимание на девушку в голубом платье с белым фартуком? Если бы…

Куда бы я ни ехала, то всматривалась в каждую коляску, не сидит ли в ней Вячеслав Митрофанович, в каждого наездника, не Вячеслав ли Митрофанович? Как-то чуть не спутала Новикова с кавалерийским офицером – но, когда тот обернулся, я шарахнулась от лица с бакенбардами.

Нашла у папы фотокарточки, где среди других был и Новиков, и спрятала. По крупице собирала все о его жизни и все больше думала о нем. Слышала, что на ипподроме он выиграл скачки, что произведен в прапорщики, что пользуется успехом у дам.

Словно ушатом холодной воды окатило меня, когда отец за обедом сказал:

– Могу сообщить вам преинтересную новость. Заезжал к Новикову. У него свадьба…

«К-какая?» – чуть не вырвалось из меня.

– На стол подали торт с тележное колесо! И разноцветными коржами выложено «Любовь и Слава»… Подняли чарки… – продолжал отец, еще не догадываясь, как словами ранит дочь.

«Жену зовут Любовь», – дошло до меня.

Сердце словно уменьшилось вдвое. Дыхание прервалось. Я выскочила из-за стола и скрылась в детской. Упала на кровать, но сразу встала. Прижавшись к двери, вслушивалась, но не могла разобрать слова.

Неужели?! – клокотало во мне.

Пыталась забыть Новикова. Заставляла себя не вспоминать его минуту, другую, десять минут, час, но получалось наоборот, только чаще мои мысли обращались к Вячеславу Митрофановичу. За мной ухаживали гимназисты, но какими смешными выглядели они в сравнении с Новиковым.

Выясняла о нем все до мелочей. Узнавала, что Вячеслав Митрофанович тоже из рода Русановых, но не рода Сергея Гавриловича, а Русанова, героя войны с Наполеоном. Полк под командованием генерала Русанова отличился в сражении при Прейсиш-Эйлау.

Мое поведение покажется странным.

Но такое было!

После известия о битве я избегала всех знакомых, перерыла полки всех книжных магазинов и только в библиотеке кадетского корпуса нашла заметку о сражении на прусской земле. Перечертила в ученическую тетрадку карту и с линейкой в руке носилась по комнате и воображала, что это Новиков ведет на французов в атаку батальоны.

В такие минуты я готова была вместо одежды гимназистки натянуть на себя военное обмундирование!

Мне рассказали, что генерал Русанов женился на собственной крестьянке.

– Зачем? – сначала покоробило меня.

Но, зная отношение к крестьянам отца и деда, я ничего плохого в этом не увидела.

У крестьянки родился сын Митрофан. Ему генерал Русанов отписал имение в Трещевке.

Выглядело благородно.

Митрофан выкрал у орловского князя Кекаутова дочь и женился на ней.

Вот это было по мне!

Я загорелась желанием о своем похищении. И представляла, как Новиков стремительно появляется на хуторе в Медвежьем, как увозит меня. Или, не найдя в Медвежьем, незаметно проникает в гимназию – вот чем переполняло меня.

– Какой отец у Вячеслава Митрофановича! – восхищалась я. – А ведь яблоко от яблони падает недалеко!

У Митрофана с дочерью князя Кекаутова родился сын Вячеслав.

Уже спустя много лет я услышала легенду о том, как одна гимназистка совершила отчаянный поступок. Переходя улицу, специально споткнулась и упала под копыта коня, на котором ехал ее любимый. Мастерство седока спасло гимназистку. Он поднял девицу на руки…

Если имели в виду меня и Новикова, то они ошибались. Но подмечено верно: я была готова броситься не только под коня, лишь бы обратить на себя внимание.

4

Нежданно-негаданно вспыхнула Первая мировая война. Я знала, что мой отец был против муштры и солдатчины, и думала, что это отразится на моем брате, но отец не стал вмешиваться в его жизнь и предоставил возможность выбирать свой путь.

Тогда молодежь охватил небывалый подъем, она стремилась на фронт. Мой брат Сергей записался в 25-й Смоленский полк, который формировался в Воронеже и вскоре вместе с однополчанами оказался на австро-венгерском фронте.

Как взволновало меня, когда он прислал письмо, в котором сообщал, что служит вместе с Новиковым.

Мы получали вести от брата и радовались успехам русских войск в Карпатах, переживали, услышав об их поражении в Пруссии. Я до дыр зачитывала письма брата, ища в них хоть какое-то упоминание о Вячеславе Митрофановиче. Стала серьезнее относиться к урокам, особенно к иностранным языкам. Дополнительно занялась французским, почему-то решив, что когда-нибудь попаду в Париж, до которого непременно дойдут русские войска.

С подружками писали письма на фронт солдатам, полные веры в победу, и представляли, как они после изнурительных боев читают наши юные послания. И сотни раз начинала письмо, адресрованное Новикову, доходила до половины и рвала.

Я уже не связывала свое будущее с Медвежьим, где продолжали жить отец и мать. Теперь оно казалось мне крошечным в сравнении с тем миром, который увлекал меня.

Отец часто говорил:

– Прислушались бы к Толстому, занялись нравственным совершенствованием, и не было бы ни разрушений, ни раненых, ни убитых…

Я соглашалась и вместе с тем не соглашалась с отцом. Все мои познания говорили о том, что история человечества полна войн, и что-то более сильное, чем нравственное совершенствование, руководило людьми. Я объясняла это тем, что всегда были люди, которые желали подчинить себе других, воспользоваться чужими благами, но и эти суждения не могли погасить мыслей Льва Толстого.