Чтоб знали! Избранное (сборник)

Мы с Джули сидели в ресторане, но тогда ещё не были любовниками, а только говорили об этом, как будто это было не в наших руках, а кто-то свыше должен был распорядиться, и мы ждали этого приказа. Джули оттягивала соитие под предлогом, что если она отдастся, то она, мол, отдаст всю себя, а для этого ей нужно лучше узнать меня. Известный женский пиздёж, в который почему-то хочется верить, когда баба очень нравится. С одной стороны, это меня радовало, так как я думал, что уж если она мне отдастся, то всё – она будет на крючке. С другой стороны, меня бесило это оттягивание, которое мне представлялось холодным взвешиванием, примеркой меня к её продуманным планам. Но Джули была так нежна и так восторженна, так не сводила с меня глаз, что у меня не возникало никаких сомнений в её влюблённости. Одной из причин оттяга была её якобы менструация. Я заверил её, что меня это не только не отвращает, а притягивает ещё больше, так как все соки её для меня желанны. Джули сказала, что вообще-то менструация и её не смущает, но в первый раз ей хочется, чтобы всё было без всяких «излишних моментов». Когда в ресторане она поднялась, чтобы пойти в уборную, она попросила меня посмотреть, не протекла ли кровь у неё на юбку. Такая интимность по отношению ко мне, ещё не любовнику, покоробила меня бестактностью. Получалось, что она так опасалась смущения при совокуплении, которое легко уничтожается наслаждением, и в то же время она совершенно не смущалась обстановки вне спасительного наслаждения, где смущенье-то и должно иметь место. Я заверил её, что кровь не проступила, и она пошла мочиться со спокойной совестью. Это была не интимность, а всё то же обещание интимности, которое опять-таки было подловатой оттяжкой.

Наша первая после знакомства встреча с Джули была у книжного магазина, у которого я всегда назначал свидания, так как мог просматривать книги, поджидая бабу. Сначала я не узнал Джули, она оказалась весьма высокой – я познакомился с ней, когда она сидела. И волосы у неё были забраны назад, а не распущены, как тогда. Мы пошли в ресторан и заказали поесть. Ей нужно было якобы ложиться спать в десять вечера, потому что она должна была идти на работу к пяти утра. Поэтому я назначил встречу на четыре часа, а в семь вечера я должен был встретиться с Мэри. Джули заказала омлет, который почти не ела. Я заказал кусок замечательного шоколадного торта, который мы съели вместе. Тогда я и узнал, что у неё два сына, которые живут у бывшего мужа, и она их только навещает. Меня это сразу насторожило – что это за мать, которая оставляет малых детей у мужа и только их, видите ли, навещает. А что же по поводу материнских чувств? Но я был слишком очарован её обликом, чтобы долго размышлять на эту тему.

Когда мы проводили вместе две ночи в отеле, уехав на выходные, Мэри спала на одном конце кровати, а я – на другом, без малейшей попытки прикоснуться друг к другу во время сна. После нескольких оргазмов я в себе не чувствовал никакого желания прикосновений. От похоти сначала бросаюсь на неё, но после каждого оргазма поражает удивление: а на хуя рядом это ненужное, чужое и чуждое тело? Когда у нас свидание, то возникновение этого чувства становится сигналом для спасительной разлуки, а при совместной ночёвке в другом городке остаётся только отодвинуться друг от друга на разные концы кровати.

Почувствовав, что в этот вечер я от неё не отстану, пока не исследую её глубины специально созданным для этого инструментом, Джули сказала:

– Хорошо, я скажу тебе, что волнует меня. У меня перевязаны трубы, и я не смогу иметь от тебя детей, если ты когда-нибудь захочешь. И я всё время боялась, что, узнав об этом, ты больше не захочешь видеть меня.

Поначалу волна нежности, радости, умиления и тепла захлестнула меня: «Вот ведь, она так влюблена в меня, что уже планирует возникновение во мне желания иметь от неё ребёнка. Она так влюблена в меня (милый рефрен), настолько дорожит мной, что мысль о возможной разлуке делает её такой противоестественно скованной». И другая мысль пришла мне в голову: «Как здорово, что не нужно будет предохраняться!» Я ринулся её заверять, что она, а не наши не существующие ещё возможные дети, представляет для меня сокровище. Что если мы действительно захотим, то можно сделать операцию по «развязыванию» труб.

– Но это очень дорого, – здраво заметила Джули.

Меня это покоробило, но пизда была так близко, что я решил не принимать это во внимание.

– Деньги не будут проблемой, если мы чего-то захотим, – заверил я её, не переставая целовать в шею – суперчувствительное место, в чем она мне призналась и о чём я догадывался сам, слыша, как учащается её дыхание, когда я добираюсь до шеи.

– Тогда у меня как камень с плеч долой, – сказала Джули, встала с дивана, подняла юбку и стянула трусики. Тёмный лобок засверкал в тёмной комнате, и я припал к нему лицом. Она прижала к нему мою голову. Я подтолкнул её обратно к дивану, снимая её юбку через голову, потому что снять через широкие бёдра было бы невозможно. Джули легла и раскрыла ноги, между которыми я нашёл сочащуюся плоть, дающую о себе знать волшебным запахом. Я стал лизать её эпицентр, и она потянулась к моему, прижимая мои ягодицы. Мы исполнили «69» на пятерку. Судя по её стонам, а также по неслышным приметам. Вернувшись в «66», я любовался её влажным лицом, на которое падал из окна свет уличных реклам. На всякий случай я спросил её, кончила ли. Она закивала, прижимаясь ко мне. Джули, водя рукой по волосам на моей груди, сказала:

– Ты знаешь, каждая женщина мечтает о таком мужчине, как ты.

«Точное попадание», – подумал я, нежась. Диван был узок, спинка мешала – чтобы развести ноги, Джули приходилось опускать одну ногу на пол. В то время мне даже не пришло в голову, что это диван-кровать.

Дети наконец заснули в соседней комнате. Но прежде чем заснуть, они несколько раз прибегали взять какую-нибудь игрушку. Мы сидели на диване и смотрели телевизор. Набеги детей стали меня раздражать. А Джули спокойно спрашивала их, что на этот раз им понадобилось, а несколько раз вообще ничего не спрашивала, а просто следила за ними спокойным взглядом. Наконец они угомонились.

– Я не хочу раздеваться, вдруг кто-нибудь проснётся и прибежит сюда, – сказала Джули заговорщически.

– Хорошо, давай не раздеваться, – согласился я, обнимая её.

Джули сняла джинсы и трусики и надела юбку на голые бёдра. Она встала надо мной, приподняв руками юбку, как полусветская дама. Я приспустил брюки, и она насадилась на меня, мокрая и легко проницаемая. Она явно наслаждалась своей властью надо мной, и в этом, видно, состояло её основное наслаждение. Дождавшись, когда мой пыл иссяк, она соскочила с меня и, прижимая ладонь к пизде, чтобы не накапать на пол, засеменила в ванную.

Я намеревался кончить ещё пару раз и дать ей больше времени, чтобы собраться с силами и дотянуться до оргазма, но она вернулась и напомнила мне, что завтра ей нужно подыматься в шесть утра. «Тебе же хуже», – подумал я, натягивая брюки. Я утешал себя тем, что мы встретимся через несколько дней и детей не будет под боком.

Джули позвонила и отменила наше свидание под предлогом плохого самочувствия. Я не хотел давать ей спуску и сказал, что тотчас приеду её проведать. Она просила не приезжать, а потом, под нажимом, нехотя согласилась. Когда я примчался к ней, она открыла дверь с вялым лицом, и мы прошли в гостиную. Она легла на разложенный диван.

– Э, так он раскладывается! – удивился я и почувствовал, что она отняла от меня значительную часть наслаждения – лежать рядом с любовницей, а не втискиваться в сидячую часть дивана. Джули нарочно скрывала пространство дивана, чтобы вытеснить меня, чтобы не давать мне слишком много места в своей жизни. Она не хотела, чтобы я оставался у неё на ночь и вообще задерживался. А я-то думал, что диван не раскладной и она спит скрючившись, и мне тогда не хотелось вслух удивляться такому неудобству, чтобы не оскорбить её замечанием о плохой мебели. А теперь я был оскорблён.

Она лежала в стороне от меня, закрыв глаза, но тотчас открывала их при любом моём движении. Она была в джинсах, которые послушно повторяли каждый изгиб роскошных изъявлений её бёдер и крепких стройных ног.

– Я просто устала, и у меня болит живот, – сказала она, глядя в сторону. – У меня, наверно, температура.

Я положил руку на её лоб, но он не был горячим. Я стал гладить её волосы, но она сделала движение головой, уходя из-под моей руки, показывая, что моя рука ей мешает. Я убрал руку. Джули сказала, что она весь день ничего не ела.

– Тебе нужно побольше пить, – сказал я врачебно.

– У меня пустой холодильник.

– Я сейчас сбегаю, куплю тебе еды и питья, – резво предложил я.

– Нет, не надо, спасибо, – твёрдо сказала Джули, – я просто хочу спать, сон для меня – лучшее лекарство.

– Я лягу с тобой, и мы заснём вместе, – предложил я, предвидя её протест, который незамедлительно и был высказан.

– Нет, я хочу спать одна. Ты знаешь, я не хочу быть невежливой, но я хочу, чтобы ты ушёл.

– В чём дело? Что с тобой приключилось?

– Ничего, просто я плохо себя чувствую и хочу спать. Мы с тобой встретимся через несколько дней, и всё будет в порядке.

И тут я не выдержал, вытащил пистолет и ткнул его ей в рот.

Она раскрыла глаза в два приёма: сначала, чтобы увидеть, что это ткнулось ей в губы, а потом в два раза шире, когда поняла, что это.

– Заткнись, и ни звука, а то вмиг сдохнешь.

Джули лежала с приоткрытым ртом, боясь пошевелиться, чтобы пистолет не кончил.

Я вытащил из кармана глушитель, навинтил на ствол и снова ткнул ей в рот.

– Это глушитель, – пояснил я, – выстрелю, и никто не услышит. Поняла?

Джули смотрела на меня в ужасе и тряслась.

– Поняла? – переспросил я более грозным голосом.

– Да, – проговорила посмевшая отвергнуть меня возлюбленная.

– Рассказывай, что произошло, я же вижу, что ты крутишь. Уж не думаешь ли ты, что я поверил в твою болезнь? Только правда спасёт тебе жизнь, – сказал я и, чтобы снять возникшую помпезность, левой рукой ударил её по щеке. Впрочем, это тоже оказалось мелодраматично. Но тут она со страху громко выпустила газы, и тогда на сцену вступил махровый реализм. Краска залила её лицо.

– До конца, до конца, всю правду, – ухмыльнулся я, уперев глушитель ей в лоб, чтобы высвободить ей рот для речи.

– У меня свидание с другим мужчиной, – сказала она запинаясь.

– А какого ж хуя ты мне врала?!

– Я боялась, что ты рассердишься.

– Правильно, что боялась. Раздевайся.

Она хотела подняться с кровати.

– Раздевайся лёжа, – приказал я, убирая пистолет от её лба, но держа направленным на неё. Если бы дать ей хотя бы сесть, то она обрела бы большую подвижность и смогла бы попытаться бежать или сопротивляться.

Джули лёжа сняла рубашку, стянула джинсы с таким усилием, будто сдирала с себя кожу, – так плотно они её облегали. Щёлкнула застёжкой лифчика, и он обвис, открывая плотные большие груди. Я сорвал с неё лифчик и бросил на пол. Она приподняла бёдра и стянула вниз трусики. Всё это время она не сводила с меня взгляда, в котором я различил помимо страха и ненависть. Наконец-то я видел её бёдра при свете дня. Они были бездонны.

– Разведи ноги!

Она развела, и слёзы потекли у неё из глаз: