Двенадцать размышлений об «анонимных алкоголиках» и о программе «12 шагов»

Предтечей и образцом многих таких ОТ явился так наз. «Дом трудолюбия», открытый ещё в 1882 г. религиозным подвижником св.Иоанном Кронштадтским. Собственно говоря, «Дом» был зарегистрирован как обычный «работный дом», предназначенный для потерявших работу мастеровых, бедствующих одиноких женщин и просто бездомных и обнищавших людей, но имел одно существенное отличие: к св.Иоанну охотно и в большом количестве принимали полностью спившихся алкоголиков, способных выполнять только самую простую и лёгкую работу, например, клейку картузов, трепанье пеньки и т.п., что они и делали, получая за это небольшую плату, бесплатное питание, лечение и ночлег. Кроме того в «Доме» имелась бесплатная читальня, где по воскресным и праздничным дням проводились чтения и разъяснения Евангелия и разных других произведений по русской истории и литературе. Для неграмотных было открыто бесплатное начальное училище (Бачинин, 2011). В общем, «Дом трудолюбия», святейшего Иоанна представлял собой нечто очень схожее с современными реабилитационными наркологическими центрами в системе здравоохранения РФ.

Но так было только в городах; в сёлах всё было организовано совсем иначе, и, как это ни странно, только там и применялись методы своеобразной, но достаточно действенной психотерапии, правда, – только к «верующим» алкоголикам, и эффективность самой терапии находилась в прямой зависимости от глубины и искренности веры пациента. Ниже приведены несколько отрывков из сводного описания этой процедуры, составленного А.Кропоткиной на основе разных источников, относящихся к кон.XIX-нач.XX вв:

«В день открытия Общества трезвости священник либо один, либо с приглашенными почетными гостями в сане служил Божественную литургию, на проповеди еще раз говорилось о вреде пьянства и о необходимости с ним бороться всеми силами. После литургии будущие трезвенники должны были давать обет, или, как его называли в народе, «зарок», перед святым Евангелием и Крестом: “Я, раб Божий, искренно желаю с Божией помощью и по молитвам преподобного и богоносного отца нашего Серафима, Саровского Чудотворца, в течение обещанного времени воздерживаться от всего опьяняющего. В удостоверение обета сего целую святое Евангелие и Животворящий Крест Христов. Аминь” …Пьяные до зарока не допускались… Отношение к зароку было очень благоговейное, люди понимали, что они совершат большой грех, если нарушат свое обещание перед Богом. Тем самым зарок являл собой некое подобие воли, которая должна была сдерживать человека от пагубного пьянства. Можно сказать, что люди пытались обуздать себя извне, чтобы за ними был строгий присмотр; религиозное обещание, страх перед Богом не давали им нарушать этом обет»

«Священник… перед молебном говорил о важности и серьезности даваемого зарока. Батюшка не хотел пугать народ, но предупреждал и сам был уверен, что за нарушение обещания не пить более придется испытать жестокое наказание. Вообще о том, как именно наказывает святой Сергий Радонежский тех, кто нарушил клятву, отец Сергий не говорил, но слухи об этом курсировали по всем близлежащим кабакам».

«…Многие из паломников…, наслушавшись ужасов о том, как карает святой Сергий Радонежский клятвопреступников, нарушивших обет не пить спиртных напитков, и не чувствуя силы исполнить зарок, уходили обратно…, но люди более решительные, понимая, на что идут, укреплялись в том, чтобы принести клятву.

После того, как все члены общества дадут обет трезвости, они должны выслушать молебен святому покровителю общества и получить иконки этого святого. В основном распорядок дня устанавливался такой:

1. Молебен. Перед ним или после него священник произносит торжественную речь.

2. Речи о значении общества трезвости могут быть заменены чтением отрывков из книг и статей о вреде пьянства.

3. Чтение стихов, пение, музыка.

4. Чтение приветствий.

5. Общая трапеза (чаепитие).

Во время трапезы и после нее происходила запись членов общества в книгу трезвенников. И все позднее вступившие в члены общества также вносились в эту книгу: …имя, фамилия, звание, род занятий, семейное положение и наконец отмечалось, давно ли пьет.

Так принимались новые члены, а вот для старых, которые решили продлить свой зарок еще на какое-то время, имелась графа, в которую вносилось при возобновлении зарока, был ли выдержан искус, а если нет – то по какой причине. В этой графе попадались такие отметки: “соблазнили товарищи”, “разрешено по болезни”, “начал пить сам – с горя, после смерти жены”, “был на свадьбе брата и не удержался”. Однако, как сообщает отец Сергий Пермский, этих не выдержавших зарока в общем было немного – менее одной четверти (– М.К.) всего числа членов, причем наиболее неисправными в воздержании были женщины.

…Многие после зарока перестают пить спиртные напитки вообще: из 30 тысяч паломников, записавшихся в Нахабинское Общество трезвости (в Подмосковье – М.К.) в 1898 году, три четверти перестали пить водку.

…Общества трезвости проводили разные мероприятия, направленные на отвлечение народа от пьянства. Самыми распространенными были духовно-нравственные, религиозные и антиалкогольные чтения, которые проводились в воскресные дни после богослужений…: в чайной устраивались публичные чтения с туманными картинами…

…В числе мер против пьянства общества трезвости намечали также совместные экскурсии членов для осмотра музеев, достопримечательностей, учреждений и проч.

…План этих чтений каждое общество имело свой, не было каких-то определенных предписаний по этому поводу. Где-то курс был рассчитан на три месяца, а где-то чтения велись в течение года».

(Цит.по: Кропоткина, 2013а).

Членам церковно-приходских ОТ по их просьбе выдавались составленные по единому образцу своеобразные удостоверения, подтверждающие их членство в ОТ – так наз. «Свидетельства» и «Священные листы», которыми они гордились и охотно показывали всем желающим (Кропоткина, 2013б) .

В упомянутом выше подмосковном Нахабинском ОТ такие свидетельства лично выдавал священник церкви с.Нахабино, известный тогда на всю Россию о.Сергий Пермский. Им же в особой книге велась и своя статистика: «В первый год в состав общества входило 47 человек, причем нарушителей было 15; во второй год в обществе значилось 118 членов.., на 3?м году существования общества в нем было уже 314 человек, на 4?м – 358, на 5?м – 1273, на 6?м – 10 368, на 7?м – 30 945 человек…» Также из этой книги видно, что в Нахабино приходили паломники не только из Москвы и Подмосковья, но даже из весьма отдалённых мест России (Цит.по: Кропоткина, 2013б).

Вопреки общепринятому представлению, которое со временем приобрело силу общественного предрассудка, в российских сёлах в те времена пили немногие и пили не так то и много, – укоренению пьянства препятствовала строгая календарная размеренность самой хозяйственной жизни крестьян, а также относительная дороговизна водки, при том, что деньги в сёлах всегда были редкостью. Поэтому кабаки и рестораны всегда были приметами, главным образом, городской жизни (Антонюк, 2016).

В течение 1914-1917 гг. в России действовал полный запрет на торговлю крепкими спиртными напитками (он не распространялся только на рестораны). Это вызвало новый всплеск трезвенного движения, но только в городах; сельские церковно-приходские ОТ эти новшества почти не коснулись, и они продолжали жить своей, мало связанной с городскими новшествами, жизнью.

С приходом к власти большевистского ленинского правительства в октябре 1917 г. государственная политика по отношению к алкоголю не только не ослабла, но ещё более ожесточилась. В 1917 г. Петроградский Военно-Революционный комитет издал приказ, запрещающий не только торговлю, но и производство алкоголя «всех» видов (закон 1914 г., всё-таки, не распространялся на пиво и виноградные вина), а также ставил под государственный контроль над всеми спиртовыми и винными складами страны. Виновные в неисполнении приказа подлежали Военно-революционному суду, т.е., фактически, расстрелу. Однако, в период 1921-1925 гг. все эти запрещающие акты были шаг за шагом аннулированы несколькими правительственными декретами (Маюров, 2014).

В начале 1930?х гг. так же постепенно были «аннулированы» и церковно-приходские Общества трезвости, поскольку церковное имущество стало подвергаться секвестрованию, а священники приходов – гонениям (Милосердие, 2008)

Изложенное выше представляет собой достаточно давнюю историю, на которую не стоило бы тратить столько места и времени, если бы не то обстоятельство, что все современные православные реабилитационные наркологические центры, которые стали возникать в нашей стране с сер.1990?х гг., организовывали свою деятельность по образцу описанных здесь церковно-приходских Обществ трезвости и Домов трудолюбия (Бачинин, 2011). Достаточно подробный их перечень с указанием источников в Интернете (что немаловажно) можно найти, например, в: (ПРЦА, 2019) – отдельно для алкоголиков, и (см.: Челищева, 2019) – отдельно для наркоманов.

Однако, многие из таких центров, как, например, Христианский благотворительный фонд «Старый Свет» или Общество трезвости при Никольском храме в с.Ромашково, Подмосковье не имеют такой специализации и принимают к себе химически-зависимых всех видов. Структура терапевтической деятельности в этих центрах весьма типична и представляет два варианта помощи: стационарное лечение («Старый Свет») или амбулаторное лечение (церковно-приходское ОТ в с.Ромашково), могущие объёдиняться в рамках отдельной программы («Душепопечительский Центр св.Иоанна Кронштадтского»). Лечение в таких заведениях предоставляется бесплатно, но, как можно понять из выложенных в Интернет описаний, именно поэтому количество одновременно находящихся там пациентов сильно ограничено – не более 12-15 чел., при том, что сроки лечения и реабилитации могут доходить «до 2 лет и более». Амбулаторная помощь таких ограничений не имеет, поэтому число приходящих пациентов может быть от нескольких десятков до нескольких сотен (см.: Игум.Анатолий, 2007; Милосердие.ru, 2008; Как поступить в Центр, 2015).

Несмотря на то, что эти центры позиционируют себя как «религиозные», в расписаниях режима дня их пациентов не обнаруживается сколько-нибудь выраженного религиозного уклона. В их повседневном расписании (см., напр.: Старый Свет_Расписание_2017) большая часть времени (3 раза в неделю по 7 часов в день) отводится на какие-то занятия, неопределённо обозначаемые как «рабочее время», причём расшифровку этого пункта мне в Интернете отыскать не удалось. (В литературе справочно-обзорного характера сказано обобщённо: «предусматриваются постоянные работы в подсобном хозяйстве». – Статистика лечения, 2018; один бывших реабилитантов, побывавший в нескольких таких центрах, говорил мне в личной беседе, что они «обычно работали на хоздворе»).

На молитвы и чтение Евангелия выделено всего полчаса в день (кроме того, в воскресные дни проводится полуторачасовая литургия в храме); на изучение катехизиса – одно 45-минутное занятие в неделю и столько же – на исповедь у священника; один день в неделю по одному часу проводятся чтения и обсуждения литературы АА/АН (курсив мой – М.К.); два раза в неделю – полуторачасовые группы с психологом; два раза в неделю – вразбивку трёхчасовые «занятия по истории и обществоведению работы по ответственностям, хоз.нужды и занятия по выздоровлению»; ежедневные 10-минутные «летучки» и в воскресенье одна 1-часовая «генеральная планёрка» (Старый Свет_Расписание_2017).

Как видно, расписание не сильно отличается от тех которые предлагают «мирские» медицинские реабилитационные наркологические центры, и оно обнаруживает много сходства с режимами дня в описанных выше дореволюционных «Домах трудолюбия» при храмах (см.: Бачинин, 2011). Единственное важное отличие таких центров от дореволюционных – в том, что у них (впрочем, далеко не у всех) имеются некие программы пост-реабилитационной «социальной реадаптации», предусматривающие обеспечение выпускников временным жильём и работой в принадлежащих центрам мастерских, в основном, по тиражированию икон (Ресоциализация, 2017).

Ещё больше сходства с дореволюционными Обществами трезвости (правда, не с городскими, а с сельскими церковно-приходскими ОТ), обнаруживают современные религиозные центры, практикующие амбулаторный способ освобождения от зависимости.

ОТ при храме с.Ромашково в Московской области его участники посещают 1 раз в неделю, обычно со своими семьями, что всячески приветствуется. Членов Общества всего ок.50 чел., и они поделены на 2 группы, которые собираются вместе не чаще 1 раза в месяц: на торжественные службы или молебны в особо значимые церковные праздники, для совместных паломнических поездок или походов в театр. На собраниях раздаются листочки, в которые приезжающие заносят свои сроки трезвости; священник (бывший врач-психиатр) читает проповедь, знакомит собравшихся с новичками. Желающие дают в церкви «обет трезвости», почти полностью повторяющий описанный выше обряд, сложившийся ещё в дореволюционных ОТ. Имеются свои «консультанты» (соцработники) из числа своих же ветеранов, – это единственная дань опыту АА/АН и Миннесотской модели лечения химической зависимости. В целом, 12-шаговая программа в большинстве таких Обществ не практикуется и не приветствуется.

Следует заметить, что различия в формах деятельности всех таких православных Обществ, Центров и Фондов, поставивших своей целью избавление алкоголиков и наркоманов от их зависимости, не сводятся к одной только разнице между стационарным и амбулаторным формам обслуживания их подопечных. С появлением в России первых обществ АА и АН во 2-й пол.1980?х гг. служители РПЦ разделились на две большие группы – тех, кто поддержал это новое движение, и на тех, кто стал выступать резко против, считая АА/АН некой новой разновидностью протестантской ереси (ср., напр.: Игум.Иона, 2015 и Игум.Анатолий, 2007). Этот «раскол» в среде священников отразился и на общинах их прихожан (см., напр.: 12-шаговые группы. Форум, 2013).

Статистических исследований в этой области никто не проводил, но по утверждению создателей и руководителей таких обществ, среди тех, кто «постоянно приезжает по году и более», ок.75% – полные трезвенники (Игум.Анатолий, 2007; Милосердие.ru, 2008). Примечательно, что в старых дореволюционных Обществах, где вёлся постоянный учёт, мы наблюдаем значения того же порядка, т.е. полностью бросают пить приблизительно три четверти членов ОТ (Кропоткина, 2013а). Для сравнения: в приведённом выше примере медицинской клиники, работающей по Миннесотской модели (Батищев, 2002), устойчивая ремиссия алкоголиков на срок до 2 лет и более, отмечалась лишь в одной четверти случаев (27,3%). Оснований не доверять этим данным у нас нет, но при их сравнении необходимо учесть ещё один параметр – долю верующих в России. РПЦ в лице своих официальных глав и представителей обычно оценивает численность православных в пределах 70-80%, но в эту оценку включены все те, кто «называет» себя православным. Если же исходить из полученных в ходе тех же опросов данных о доле тех из них, кто регулярно (не реже 1 раза в месяц, или, по крайней мере, не реже 1 раза в год) ходит к причастию и к исповеди, то доля действительно верующих («воцерковлённых») людей у нас в стране окажется значительно меньшей: минимум – 3%, максимум – 10-12% (Емельянов, 2019). Повторю сделанное выше замечание: эффективность лечения химической зависимости в любой религиозной общине прямо пропорциональна глубине веры, а показателем её может считаться только участие в предусмотренных этой верой ритуалах и действиях. Расхожие представления о так наз. «вере душой» никак нельзя принимать всерьёз; они были бы ещё более или менее уместны в советскую эпоху, хотя и в те времена сколько-нибудь серьёзные препятствия верующим в исполнении религиозных обрядов существовали только для членов КПСС. В наше время представления о «вере вне церкви» есть не более чем отговорки.

Атеистов в России насчитывается ок.6% (Статистика верующих, 2019). Поскольку атеизм – это убеждение, по силе и глубине равноценное религиозному, уместно предположить, что убеждённых атеистов, как и глубоко верующих людей, в любом светском обществе приблизительно одинаковое количество, т.е. в сумме ок.10-20%. Оставшиеся 80% или 90% следует отнести к одной из двух категорий: либо к представителям других конфессий, либо к функциональным безбожникам – людям, к вопросам веры просто равнодушным. Последних, очевидно, подавляющее большинство, однако, именно они и составляют основной контингент медицинских наркологических центров; для религиозных терапевтических общин эти люди уже НЕ пациенты.

Но поскольку меня интересуют в первую очередь именно «медицинские реабилитационные центры», далее мы займёмся поиском ответа на не очень простой вопрос о том, как их опознать в нахлынувшем на нас ливне рекламной информации, и как отличить такие центры от подделок под них.

Размышление №9. Альтернативные модели лечения алкоголизма и наркомании: коммерческие реабилитационные центры

В среде самих алкоголиков и наркоманов бытует следующее простое представление о видах реабилитационных центров: «мотивационные, где бьют, религиозные, где молятся, и терапевтические, где лечат» (ср. с каноническими формами определений, изложенными напр., в: Советы, 2021).

Представление очень незамысловатое и сильно упрощённое, но я бы под ним подписался.

Начнём наш обзор с важного уточнения: следует строго разграничивать два разных и очень непохожих друг на друга мира: «государственные» и «негосударственные» (коммерческие и благотворительные) реабилитационные центры (Тарасов, 2016; Шуров, 1919). Последние представляют собой явление огромного масштаба и невообразимой пестроты оттенков – от чернильно-чёрного цвета (напр.: Виноградов, 2011, Вся правда, 2018) до вполне приемлемых для глаза светлых тонов (напр.: Дом надежды, 2018). Общее их количество неизвестно. Только легальных, т.е. имеющих лицензию и поддающихся учёту Центров насчитывается на сегодняшний день не менее 750 (Обзор всех РЦ, 2019). Кроме них в стране действует не менее 1 тыс. нелегальных заведений, позиционирующих себя в качестве «реабилитационных наркологических центров», но зачастую представляющих просто группу лиц (иногда она может состоять всего из 3-4 человек), не имеющих никакого медицинского образования, зато имеющих собственный опыт лечения в подобных заведениях, а зачастую и некоторый тюремный опыт. Такие лица, как правило, арендуют для своей деятельности частные дома или загородные дачи, зарегистрированные как «коттеджные центры для предоставления социальных услуг с правом проживания» (Офицерова, 2019). Содержание их рекламных проспектов в брошюрах или на сайтах Интернета может выглядеть чрезвычайно респектабельно и содержать фото дорогих интерьеров и благообразных людей в белых халатах на фоне ультасовременного медицинского оборудования. Однако, на месте чаще обнаруживается обычная жилая постройка с серыми стенами и следами неоконченного ремонта, и выясняется, что реальные контакты таких «центров» с научной медициной лучшем случае ограничиваются приглашаемым один или два раза в месяц платным психотерапевтом, чаще всего из какой-нибудь государственной больницы или поликлиники, находящейся в том же городе. Отсутствие в их штатах дипломированных медиков – эта своеобразная «лакмусова бумажка» всех заведений такого сорта: любой разговор на эту тему моментально вгоняет их в стресс, который они тщательно стараются скрыть. Другим их отличительным признаком является цена и способ платежа. Если от вас требуют платёж только наличными, и если за один день пребывания в таком заведении его владельцы запрашивают менее 7-15 тыс.руб. (в зависимости от региона страны и удалённости от столицы), то пациент гарантированно столкнётся там не только с казарменно-барачными условиями проживания, но и с чрезвычайно эффективными приёмами психологического подавления личности и физического насилия, отработанными несколькими поколениями советских зеков и солдат срочной службы (Решётка и дневник, 2012; За меня мама заплатила, 2021).

Насилие начинается с самой процедуры оформления человека на лечение или реабилитацию. Здесь инициирующей стороной обычно выступают родственники зависимого; они же являются стороной, несущей все финансовые расходы. Насилие носит вполне благозвучное название «интервенции» (см., напр.: Интервенция, 2021), но на практике представляет психическое и (или) физическое – в зависимости от ситуации – принуждение человека к водворению в место, где он должен будет находится до истечения срока лечения или реабилитации. На практике такая «интервенция» может принимать формы грубого похищения (Рассказ приятеля, 2021). Доставленного на место изолируют от внешнего мира сразу и прочно. По словам тех, кто уже имел тюремный опыт, но в подобном заведении оказался впервые, первая мысль, которая приходит в голову: «Здесь как в зоне». Вторая мысль, всплывающая после первого контакта с персоналом: «Здесь ещё хуже» (реабилитант РЦ Минздрава РФ, личное сообщение).

Обнаружить сколько-нибудь достоверную информацию об условиях проживания в подобных заведениях не так-то просто, если не вести специальный поиск. На популярных интернет-каналах такая информация если и встречается, то долго там не задерживается. Тому есть, как минимум, три причины.

Во-первых, посты такого рода очень непопулярны. Большинство выложенных в Интернет свидетельств оставлены достаточно молодыми людьми, которые уже прошли через весь этот опыт, и их психика была подвергнута обработке такого рода, после которой человек хотя и сохраняет привычную систему моральных и этических ценностей, но уже пришёл к выводу, что параллельно с привычным ему миром существуют и какие-то иные миры, в которых господствует совершенно иная мораль и иные ценности, не имеющие с его миром ни единой точки соприкосновения. С нравственной точки зрения, это люди ещё не испорченные жизненным опытом и зачастую наивные. Большинство из них не слишком образованы и не имеют литературного опыта, поэтому их воспоминания изложены простым и бесхитростным языком. Но именно этот стиль и делает их описания настолько страшными, что модераторы интернет-каналов просто боятся оставлять их на своих площадках и нещадно блокируют, несмотря на то, что в них нет ни только смакования сцен жестокостей, но даже нецензурных слов.

«Он отвел меня в подвал, положил на лавку. Двое держали… Пороли ремнем, пока не согласилась подписать. Потом вернули в то же помещение и снова пристегнули к батарее …Решила покончить с собой – выдернула из кофточки шнурок, привязала его к батарее и попыталась удавиться на шнурке от кофточки. Соседка по шконке подняла крик…» (Ройзман, 2015).

«Почувствовал себя плохо, попросил вызвать скорую и позвонить матери… Связали скотчем, вывернув руки назад, и зафиксировали на железной кровати» (Миколайчук, 2019).

«Мотивационные центра – это самая жесть, где ты будешь сидеть на веревке, таскать всякие тяжести (рюкзак с кирпичами, батарею, колёса и т.п), например, ходить в драной одежде и есть из миски на полу (тренинг «Бомж»), сидеть в подвале и всякое такое» (История выздоровления, 2020).

Вторая причина закономерно вытекает из первой. Человек, особенно молодой человек, не имеющий подобного экстремального опыта, просто органически не способен представить, что не где-нибудь в компьютерной игре и не в киношной «страшилке», а в его собственном мире, на одном и том же отрезке времени и в одном с ним городе, существуют «параллельные миры», живущие совсем по другим законам. Поэтому, когда такой текст просачивается на какой-нибудь из общедоступных сайтов, тот буквально взрывается негодующими комментариями: читатели дружно обвиняют автора в грехах самого широкого спектра: от банальной лжи в целях привлечения внимания и лучшей «монетизации» поста, до его причастности к загадочной «секретной службе правительства», созданной для организации «провокаций» с не менее загадочными целями. Можно предположить, что в основе такого неприятия лежит вполне объяснимая боязнь нормальных людей за целостность своей психики. Подобная информация и должна вызывать у людей чувство отторжения, поскольку наделяет таким знанием, жить с которым потом неприятно и больно.

Третья причина заключается в том, что все «ненормальные» люди (а алкоголики и наркоманы, безусловно, являются таковыми) предпочитают не только в реальной жизни, но и в сетях Интернета жить обособленно, поэтому общаются с себе подобными в особо выделенных местах – на сайтах, требующих от посетителей регистрации и авторизации (напр.: Vesvalo, Talk, «Сайт бывшего наркомана», и др.)

Впрочем, чтобы ознакомиться с их опытом, не вступая в прямое общение, достаточно набрать в поисковой строке браузера фразу «Воспоминания о реабилитационном центре». В ответ выскочит множество ссылок, пройдя по которым, можно заглянуть в некоторые из этих сайтов, и увидеть там много такого, с чем человек в обычной жизни никогда не столкнётся.

Но меня в этих заметках интересуют отнюдь не эти маргинальные заведения, вечно живущие под Дамокловым мечом Уголовного кодекса РФ, – их следует всемерно избегать, и только. Гораздо больший интерес представляют только «государственные», т.е. включённые в систему Министерства здравоохранения РФ, наркологические лечебные и реабилитационные заведения на стационарной основе, и именно им будет посвящено наше следующее

Размышление №10. Альтернативные модели лечения алкоголизма и наркомании: государственные реабилитационные центры