Пленница Дикаря

Я подхожу ближе и, подняв тряпку, выжидающе упираю руки в бока, всем видом показывая ему своё недовольство, на что уголки его губ подрагивают и лениво поднимаются вверх. Но Дикарь выполняет мою просьбу и медленно присаживается на край кровати. Я тут же приступаю к обработке ран. Не церемонясь, дезинфицирую израненную грудь и спину, а затем начинаю перевязывать бинтом, не обращая внимания, как из его мощной груди вырываются редкие стоны.

– Потерпишь! Как в постель тащить, так ты здоров, а как боль потерпеть – скулишь, – бурчу себе под нос, смахивая с лица выпавшую прядь волос. Замечаю, как он смотрит на меня с затаенной усмешкой. Но хотя бы руки больше не распускает. – Меня здесь держит только то, что ты спас мне жизнь… Как только отблагодарю тебя, я вернусь домой! Ты понял меня? – заканчиваю перевязку и отстраняюсь от него.

Молчит. Только густые брови искажают лицо хмурой гримасой. А в следующее мгновение он хватает меня руками и заваливает на кровать.

– Истима йо [Спать], – прибивает он своим хриплым басом. И, только приняв горизонтальное положение, я понимаю, насколько устала. Cил отбиваться больше нет.

Почувствовав мое расслабление, он с шипением устраивается на боку поудобней и, притянув меня ещё ближе, зарывается в мои волосы.

Чувствую, как локоны цепляются за его жесткую бороду, а затылок опаляет жаркое дыхание Конора, отчего мне становится немного не по себе. Шея и затылок мои самые слабые места, а уж с таким необузданным мужчиной все ощущения усиливаются во сто крат. Но последние события вымотали меня до изнеможения, и я отдаюсь во власть сна…

Глава 18

От удушающего жара я не могу даже пошевелиться, дыхание даётся с трудом и каждый вдох отдается паникой в моём сознании. Ощущение, что я в самом пекле вулкана. Но чужие хриплые стоны и шероховатая ладонь на моем бедре прогоняют остатки тяжёлого сна.

Я с трудом выбираюсь из рук Дикаря и отскакиваю на край кровати. Судорожно хватаю ртом воздух, который мне жизненно необходим после горячих объятий, и замечаю, что рубашка на мне влажная и прилипла к телу. Подбегаю к окну и, раздвинув плотные шторы, жмурюсь, когда спальню заливает яркий солнечный свет.

Проморгавшись, я оборачиваюсь, чтобы осмотреть Конора, но потрясённо замираю, разглядывая его пальцы с запекшейся на них кровью, которыми он с силой сжимает простыню и стонет, стискивая зубы до скрипа. На измученном лице выступают крупные капли пота, а на влажных бинтах кое-где заметны бурые пятна просочившейся крови.

Подойдя ближе, я вижу, что он насквозь мокрый, и всё, что касалось его тела,– тоже, включая мою рубаху… Дотрагиваюсь до его лба и тут же отдергиваю руку. Кипяток. С такой температурой обычно люди не выживают.

Не медля ни секунды, я выбегаю в главную комнату и кричу:

– Бабушка Тиса!

Тишина.

Вот когда она нужна, ее нет! Бегу на кухню – и там никого. Хватаю первую попавшуюся тряпку и, намочив ее холодной водой, возвращаюсь в комнату.

Прикладываю ко лбу Конора, чтобы хоть как-то облегчить его состояние. Думаю, если сейчас поставить градусник, то он закипит как чайник, а ртутный столбик мгновенно взорвется. Нужно срочно найти бабушку Тису.

Я поднимаюсь с кровати, но Дикарь слабо хватает меня за руку… и останавливает хриплым голосом:

– Не уходи…

До меня не сразу доходит, что я понимаю его речь, но когда осознаю это, сердце болезненно сжимается, словно острые, как иглы, шипы прокололи его насквозь.

В полной растерянности, я сажусь на край кровати и стискиваю его влажную ладонь руками.

– Что ты сказал? – переспрашиваю, чтобы убедиться, не сошла ли я с ума.

– Я хочу… – он сглатывает и с усилием продолжает, – чтобы ты осталась. – Его глаза закатываются, словно в бреду, и он снова отключается.

Я незаметно высвобождаю свою руку. У меня нет сил наблюдать, как человек пропадает от лихорадки. Ему нужна помощь и как можно скорее. А шаманские способности Тисы – единственное, что сейчас спасет Конора.

Выбегаю на улицу, жадно хватая ртом свежий воздух. Вид у меня, конечно, непрезентабельный, но мне нужно найти старушку.

– Бабушка Тиса! – кричу с крыльца, оглядываясь по сторонам, потому что не знаю, куда податься. – Конору плохо! – не прекращаю кричать в надежде, что меня хоть кто-нибудь услышит, но всё тщетно.

Спускаюсь по ступеням, чувствуя мелкую дрожь в ногах, но я стараюсь не обращать на это внимания, и быстрыми шагами направляюсь вдоль улицы.

В деревне будто все вымерли – никого. Делать нечего, и я иду в единственный знакомый мне дом – жилище вождя.

Бесцеремонно забежав внутрь, я тут же замираю на месте, ощущая сухое, палящее чувство неловкости. За большим обеденным столом, кажется, собралось всё поселение, которое моментально обращает всеобщее внимание на меня. Включая и самого вождя. Старик пристально смотрит мне в глаза и, не выпуская изо рта большую чёрную трубку, оценивающе скользит взглядом по моему внешнему виду. Смущение не заставляет себя ждать и обдает жаром мои щеки, отчего, переминаясь с ноги на ногу, я старательно оттягиваю окровавленную рубашку вниз, пытаясь скрыть обнажённые ноги.

– Конору плохо, – бормочу осипшим от волнения голосом.

Шаманка перекидывается парой фраз с вождём и не спеша поднимается из-за стола, направляясь в мою сторону.

– Что случилось, маленькая? – В попытке идти быстрее она поднимает тяжелый подол платья, который мешает ей передвигаться.

– У него сильный жар… Очень сильный.

– Идем, – взяв меня за запястье, она увлекает за собой. Но я сама беру ее под руку, чтобы облегчить старушке спуск с лестницы.

– Бабушка… он говорил…

– И что в этом удивительного? – тихонько посмеивается старушка.

– Он говорил на родном языке. Я понимала его.

Тиса останавливается, и я замечаю, как на ее красивом, хоть и морщинистом, лице расцветает тёплая улыбка.

– Что? Почему вы улыбаетесь?

– У нас есть шанс, маленькая, – хлопает она меня по руке. – Есть шанс на возвращение его памяти.

– Но как?! Как такое возможно?! Он же… – Закрываю глаза в попытке переварить происходящее и, сделав большой глоток воздуха, продолжаю. – Он же буквально несколько часов назад не знал и буквы по-английски.

– Милая, в иной раз причуды человеческого организма неподвластны никакому рациональному объяснению. Ты даже не представляешь, какому стрессу люди подвергаются под воздействием лихорадки. Один вьетнамец после сильнейшего жара потерял сон. И по сей день живет и бодрствует двадцать четыре часа в сутки. И он абсолютно здоров. Так что нужно всегда верить в чудо.

Это, конечно, всё здорово, только вот я слабо верю в сказки, но после знакомства с Дикарем и его окружением уже начинаю думать иначе, ведь быль становится явью: дружелюбные волки, шаманские проделки, чудесное возвращение родной речи…

Под собственный полёт мыслей я немного абстрагируюсь от Тисы и возвращаюсь в реальность, только когда мы подходим к ее хижине. Я помогаю неторопливой старушке подняться на крыльцо, но резкий грохот, доносящийся из комнаты, заставляет нас ускорить шаг.

– Иди к нему, – бормочет на ходу Тиса, – а я быстро процежу травяной отвар.

Заходить в комнату одной не очень хочется и даже страшновато, учитывая его недавнюю реакцию, когда он вцепился мне в горло. Но я пересиливаю страх и открываю дверь… Конор сидит на полу возле кровати с поникшей головой. Быстро обвожу помещение взглядом, фиксируя погром, который он устроил: прикроватная тумба опрокинута, а всё, что стояло на ней, разбросано по полу.

– Конор, – опускаюсь перед ним на колени и обхватываю его лицо ладонями. Жесткая щетина колет мне пальцы, но я начинаю привыкать к ней. – Конор, ты слышишь меня? – Заглядываю в его полуоткрытые глаза. По всей видимости, жар только усилился, отчего его дыхание стало более тяжелым и хрипящим.

– Ты здесь, – лениво ухмыляется, словно пьяный. – Я думал, ты сбежала… – произносит из последних сил, медленно облизывая пересохшие губы. Сейчас этот громадина абсолютно беззащитный, без привычной брони. Уязвимый, как младенец.

– Я никуда не уйду, – стараюсь вложить в голос как можно больше мягкости и теплоты. Пусть пока думает, что я останусь. В такой момент не время выяснять отношения. – Подожди, я принесу тебе воды.

Только я не успеваю отстраниться от него. Конор касается моего лица своей горячей ладонью, вынуждая меня застыть на месте. Он с несвойственным для него трепетом гладит мои скулы, пытаясь смотреть мне в глаза, но его голова будто не держится на плечах и заваливается вперед. Я бережно опускаю его обессиленную руку и, не задерживаясь, выхожу из комнаты в поисках старушки.

– Бабушка Тиса, – застаю её на кухне, – ему нужно попить.