Мир Мэроу

Запрыгиваю на Салли и срываюсь с места, оставляя в ворохе пыли очередных глупцов, верящих в то, чего нет.

Проезжая по пустынной местности, вспоминаю Нефел. Как она там без меня? Она снова осталась одна. Не хочу оставлять её, но мы обе понимаем – выбора нет. В тот день, когда я впервые её увидела, я осознала, что не боюсь. На какой-то краткий миг я была совершенно свободна от страха, который преследовал меня все четырнадцать лет. В тот день я многое о себе узнала, обрела верного друга и теплый очаг.

В тот день мы долго разговаривали. За тонкими стенами хибары уже давно сгустились сумерки, а я всё ждала, что кто-то придет. Не может ведь девочка, которой всего девять алых лун жить одна, тем более если люди в городе её, мягко говоря, не жалуют.

Но никто так и не пришел.

Нефел рассказала, что уже несколько дней живет одна. Её мама ушла и не вернулась. Мама Нефел всегда заставляла её покрывать голову, когда та выходила из хибары. И так было до определенного дня. Когда Нефел было семь, из очага выпрыгнул маленький огонек и быстро добрался до соломенной подстилки, на которой она тогда сидела. Огонь съел не много, но девочка испугалась. Нефел в испуге забыла о головном уборе и выскочила на улицу. Она кричала и звала маму, но на помощь пришли две женщины из города. Они бежали так быстро, хотели спасти плачущую девочку, но увидев цвет её волос, остановились и быстро вернулись обратно.

С того дня и Нефел, и её мама стали изгоями – мерзким ведьминым пятном на окраине Ваала. Нефел не знает, как матери удавалось добывать еду, ведь в швейной мастерской, где женщина работала ранее, она больше не была желанным работником. Так продолжалось два года, а потом мама ушла и не вернулась, но появилась я.

В тот момент моей жизни я была сломана. Я ненавидела своё тело и презирала всех и каждого, но тихие рассказы Нефел, её по-детски открытая душа постепенно заставили меня прекратить терзания.

Я не смогу изменить то, что уже произошло.

Правильно тогда сказала главная куртизанка пограничных земель: "Всё забудется. Не сразу, но ты всё забудешь". При свете дня я практически не вспоминаю о мужчине со шрамом, а вот ночью он часто приходит в мои сны, но каждый раз я даю ему достойный отпор. Я бьюсь и сражаюсь с ним на равных, но этого… всегда недостаточно. Каждый раз он одерживает верх. И в самый ужасный момент я понимаю – это сон, открываю глаза и долго лежу, смотря в темноту и думая о том, что тогда я могла бы его одолеть, но в тот момент я не знала, что нужно делать. Да и подсвечник я взяла, будучи в бреду. Я хотела сделать ему больнее, чем он сделал мне. Я помню вкус его крови на своих губах.

Раньше я не знала, как защитить себя.

Теперь знаю.

Пустынная местность постепенно сменяется еловыми деревьями, аромат хвои и свежести бодрит. Приспускаю поводья и позволяю Салли сбавить шаг. Треплю её по гриве и вспоминаю, как украла её. Я две ночи сидела у приличной хибары и наблюдала за лошадьми. Их было три, и все прекрасные, куда лучше и чище, чем большинство населения Мэроу. Но именно Салли запала мне в душу, возможно, потому что она не подпускала к себе хозяина и била его копытами так, словно от этого зависит её жизнь. На третью ночь я пробралась за изгородь, и стоило мне подойти к Салли, я поняла – она для меня. Максимально бесшумно мы сбежали.

Тогда я почему-то считала, что спасаю её, сейчас понимаю – это было воровство чистой воды.

Солнце почти село, мрак опускается на Мэроу. До темноты нужно раздобыть место для ночлега и желательно, чтобы это было не под открытым небом.

Вдалеке виднеется небольшое поселение.

Снова пришпориваю Салли, и мы очень быстро пересекаем невидимую черту деревни. Здесь достаточно мало хибар, большинство из них уже закрыли двери, но я вижу сооружение, которое выше всех остальных. Туда-то мне и нужно. Подъехав, спрыгиваю с Салли, забираю седельные сумки и вхожу внутрь. Меня тут же встречает спина тучной женщины и запах чего-то жареного. Полнота в нашем мире равна роскошной жизни и безбедному существованию, значит у этой дамы постоянно кто-то останавливается и приносит ей много монет.

– Есть комната на одну ночь? – спрашиваю я.

– Да. – говорит женщина и, обернувшись, тут же отворачивается и взвизгивает. – Нет!

Закатив глаза прохожу мимо неё и поднимаясь по ступенькам, спрашиваю:

– Какая свободна?

– Там ещё не убрали после бывшего постояльца. – запыхавшись кричит мне в спину женщина.

– Это неважно. – мне нужна только крыша, дверь и маломальская постель.

Женщина поднимается по ступеням, держится на приличном расстоянии от меня и причитает:

– Я не могу пустить тебя, ты ведь…

Резко останавливаюсь и оборачиваюсь. Придаю голосу более тёмные нотки и тихо шепчу:

– Я могу проклясть тебя и весь твой род. Твоя душа будет вечно гореть в огне и никогда не найдет из него выход. Хочешь?

Конечно, я не могу это сделать, а даже если могу, то не умею. Но об этом женщине знать совсем не обязательно.

Краснощекая светловолосая дама останавливается у двери и, прислонив пальцы ко лбу, быстро молится, пару раз перехватив новую порцию воздуха, сплевывает на свой же пол, который ей потом убирать.

– Эта комната, – указывает себе за спину, – но там не убрано.

Отодвигаю хозяйку ночлежки в сторону и открываю дверь. Очень маленькая комната, узкий настил для сна, глиняный горшок в углу, рядом с ним догорающая свеча и всё.

Если не считать тело женщины, которое наполовину свисает с кровати, то это идеальное место для ночлега. Пробегаю глазами по мертвецу, замечаю на шее борозды от веревки. Задушили.

– Я же сказала, тут не убрано. – пыхтит владелица постоялого двора.

– Уберите её, пока я буду есть.

– Но на улице уже темнеет.

– Меня это не волнует. – скидываю всё, что у меня есть, на кровать, оставив себе только меч и нож, что всегда со мной, выхожу из комнаты и, спустившись вниз, кричу женщине. – Я быстро ем, у вас не так много времени. И возле входа стоит моя лошадь, отведите её туда, где будет тепло и сытно.

Оказавшись внизу, сажусь за длинный деревянный стол, из-за соседнего сразу же встают люди и быстро уходят. Они хотя бы не плевались и не молились, и на этом спасибо.

Хозяйка быстро приносит похлебку и отменный кусок хлеба. Пока я ем, мимо меня проходят двое мужчин, они несут тело женщины из моей временной комнаты. Провожаю их взглядом и наблюдаю как тот, что держит тело за ноги, неумело пытается открыть дверь ногой, у него ничего не выходит, он громко возмущается. Хозяйка помогает им и быстро исчезает из поля моего зрения. А мужчины даже не потрудившись отнести мертвеца подальше, выкидывают тело за порог, закрывают дверь и уходят по своим делам.

На Мэроу нет никакого уважения или жалости к умершим. Если верить служителям Отца и Матери, теперь эта женщина в другом мире, там, где её лично встречает прародительница, думаю, она разберется, заслуживала девушка смерти или нет. Похвалить её или покарать.

Почему я вообще думаю о ней?

Достаю две монеты и, отдав их в мясистую протянутую руку хозяйки, спрашиваю:

– Моя лошадь?

– В безопасности.

Поднимаюсь в комнату. На полу стоит кувшин с водой. Умываюсь и, скинув лишнюю одежду, ложусь спать, предварительно потушив новую свечу.

В ночи я отчетливо слышу крики людей, которые не успели спрятаться до того, как последний луч солнца не скрылся за горизонтом.

Суртуры сегодня явно устроили пир.

4. Первая встреча

"И только истинное дитя Матери вернет её домой… И придется ей пасть, как и детям её. Иначе, будет Матерь закована навеки…"

(Книга Матери и Отца. Глава двести пятнадцатая).

***

Настроение омрачено ужасной картиной оставленного позади поселения. Я насчитала пять растерзанных тел, а ведь я проехала только половину деревни. Суртуры постарались на славу. Поговаривают, что они стали более сильными, чем были раньше. Они, как темная стихия, выходят под покровом ночи и отправляются на поиски бедолаг, которые не успели спрятаться. Никто не знает почему, но суртуры не могут войти в жилище, какое бы оно ни было. Если даже в самой захудалой хибаре есть дверь и она закрыта, то суртур никогда не сможет проникнуть внутрь, но если ты остался на улице, или дверь твоя не заперта, то жди беды.