Смертельный выстрел

Обе тревожились, но как различны были их переживания! Девушка считала себя униженной, покинутой, а мать – мучилась предчувствием, что у нее нет более сына.

Спустя некоторое время – когда в поздний, а точнее, ранний час миссис Клэнси увидела, как в калитку вбежала собака Чарльза, ее мрачные страхи укрепились. А для материнского сердца, уже наполненного тревогой, они казались уже воплотившимися.

Это было сверх ее сил. Истомленная долгим ожиданием и напряженным бдением, она увидела, что улегшаяся на крыльце собака вся перепачкана в грязи и в крови, и упала, как подкошенная.

В дом ее перенесла служанка, единственная остававшаяся при ней.

Глава 15

Передвижения при свете луны

Пока безутешная вдова и мать, осиротевшая вдвойне, сражена ударом и лежит без чувств, препорученная заботам верной негритянки, снаружи доносится звук, который остался незамеченным ими обоими. Это глухой стук колес тяжелой повозки, едущей по большой дороге, перемежающийся щелканьем кнута и звучным «уа-ха» возницы.

Проходит некоторое время, и мимо ворот коттеджа проезжает громоздкий фургон «конестога», груженый чем-то, смахивающим на домашнюю утварь, накрытую брезентом. Повозку тянет упряжка из четырех крепких мулов, а правит ею негр, тогда как еще трое или четверо темнокожих топают следом.

Едва эта процессия, привычная для южных штатов, скрывается за пределы видимости и слышимости, как на дороге появляется другой экипаж. Он легче и катится гораздо быстрее. Это ландо, влекомое парой кентуккийских лошадей. Поскольку ночь теплая и надобности поднимать кожаный полог нет, нам не составит труда рассмотреть ездоков. На облучке восседает черный кучер, рядом с ним примостилась молодая девушка, смуглость которой, заметная даже при лунном свете, выдает в ней мулатку. Ее лицо мы уже видели однажды, под одним знакомым нам деревом в лесу, а именно под магнолией – она прятала в дупло письмо от своей госпожи. Та, что сидит рядом с возницей, это Джул.

На сиденьях ландо мы обнаружим еще одну особу, которую заметили под тем же самым деревом, только выражение ее лица сейчас намного печальнее и тревожнее. Да, это Хелен Армстронг, а двое других пассажиров – ее сестра и отец. Они направляются в Натчез, порт, откуда начнется их путешествие на юго-запад, в Техас. Переселенцы только что покинули горячо любимый старый дом, оставив распахнутыми ворота и одинокие стены, увитые плющом.

Проехавший перед тем фургон везет остатки имущества плантатора: все, что оставил ему неумолимый кредитор. Неудивительно, что полковник сидит в ландо, повесив голову и не оглядываясь назад. Впервые в своей жизни он переживает настоящее, глубокое унижение.

Именно стыд, а не стремление сбежать от кредиторов или страх перед шерифами, побудил его выехать в такой ранний час. Отъезд при свете дня привлек бы множество зевак, среди которых нашлись бы и сочувствующие. Но в этот тяжкий час взоры, выражающие симпатию, кажутся ему столь же невыносимыми, как и выражающие ненависть, и он намерен уклониться от них.

Но, помимо моральных соображений, существует и другая причина столь ранней побудки – жестокая необходимость успеть вовремя. Пароход, который повезет их вверх по Ред-Ривер, отчалит из Натчеза с восходом солнца. На рассвете пассажиры должны быть уже на палубе.

Если обанкротившийся плантатор пребывает в подавленном состоянии, то мысли его дочери носят еще более угнетенный характер.

Хелен Армстронг не спала всю ночь, и теперь, в свете луны, ее щеки ее выглядят бледными и впалыми, под глазами залегли темные круги, а сами глаза горят неестественным блеском, как в лихорадке. Погруженная в собственные терзания, она не обращает внимания ни на что на дороге и рассеянно отвечает сестре, когда та пытается заговорить с ней в стремлении развеселить. Эта попытка обречена на неудачу еще и потому, что Джесси сама в печали. Обычно жизнерадостная, девушка теперь приуныла, явно сожалея о том, что оставляют они позади и тревожась о будущем. Вероятно, оглядываясь на ворота роскошного старого дома, в которые им не суждено больше войти, Джесси представляет себе переход от прежней жизни на широкую ногу к суровому быту в бревенчатой хижине, о котором предупредил их отец.

Если так, то это ее печаль, а не сестры. Ту обуревают другие, и куда более горестные, чувства. Ее мало заботит, где предстоит им жить и что есть. Ни отсутствие удобств, ни грубая пища – ничто не волнует ее сейчас. Она согласна найти приют под самой скромной кровлей в Техасе, напротив, была бы даже рада этому, окажись Чарльз Клэнси верен своему слову и раздели этот приют с ней. Но он подвел ее, и вот все кончено.

Кончено ли? Нет, не для нее. Для него – возможно. Он найдет утешение в объятьях своей креолки и вскоре забудет о Хелен Армстронг. Забудет о клятвах и сладких обещаниях, произнесенных под магнолией, которая в эту тяжкую минуту кажется девушке деревом более унылым, чем тис или кипарис.

Забудет ли она его? Сумеет ли? Нет, разве что в том краю, куда они направляются, ей не встретится легендарная река забвения Лета. Ах, как это горько, как обидно!

Горе ее достигает вершины, когда ландо проезжает к просеке, за которой скрывается коттедж Клэнси. В этих стенах спит человек, сделавший ее жизнь такой несчастной. И как способен он спать после того, что наделал?

В этот миг ей кажется, что никогда в жизни не сможет она сомкнуть глаз, до самой смерти!

Чувства ее кипят, боль овладевает ею с такой силой, что скрыть ее уже невозможно. Хелен и не пытается этого сделать, пока дом не скрывается из виду. Как удачно, что ее отец погружен в свои собственные безрадостные мысли. Но сестра замечает все и способна сделать предположения. Но это излишне – ей все известно. Но она молчит. Эти страдания слишком священны, чтобы вторгаться в них. Бывают времена, когда даже сестра не в силах утешить.

Джесси радуется, когда деревья снова загораживают коттедж Клэнси, да и их собственный особняк навсегда скрывается из виду.

Будь Хелен Армстронг способна пронзить взглядом белые стены домика и увидеть распростертую на постели женщину, умершую или умирающую, а также иную постель, незанятую, несмятую, обитатель который в данный момент лежит среди холодных болот под сенью мрачных кипарисов, это вызвало бы в ней потрясение не менее сильное и ужасное, нежели пережитое недавно.

Горе осталось бы в ее душе, но не обида. Первое переносить легче – ей проще было бы смириться со смертью Клэнси, но не с его изменой.

Но ей ничего не известно о случившемся, о разыгравшейся накануне в кипарисовом болоте кровавой трагедии, которая уже позади, и о скорби внутри коттеджа, которая еще продолжается. Знай она об одной или наблюдай другую, то при последнем взгляде на белые стены продолжала бы лить слезы, но не в гневе, а от печали.

Глава 16

Что случилось с Клэнси

Солнце стояло уже высоко, над вершинами самых больших деревьев, когда вокруг жилища вдовы Клэнси собралась толпа. Ближайшие соседи уже были здесь, а дальние подтягивались. Каждые несколько минут по двое или по трое подъезжали всадники с длинными винтовками за плечом, с патронташами и рогами для пороха на нагрудных ремнях. Спешившиеся были вооружены и снаряжены подобным же образом.

Причина этого военизированного собрания была всем известна. За несколько часов перед тем по плантациям разнеслась весть, что Чарльз Клэнси пропал, причем при обстоятельствах, заставляющих предположить некое несчастье. Мать его разослала по округе гонцов, и соседи стали собираться вокруг ее дома.

В юго-западных штатах в подобных случаях не принято оставаться в стороне, вне зависимости от статуса. Как богач, так и бедняк в равной степени принимают участие в отправлении лесного правосудия – по временам не слишком совпадающего с писаными законами страны.

По этой-то причине все соседи, дальние и близкие, званые и незваные, явились безотлагательно. Были среди них и Эфраим Дарк с сыном Ричардом.

Арчибальд Армстронг отсутствовал, но его и не искали. Почти все знали, что рано поутру он уехал. На дороге виднелись следы от колес его фургона, и если пароход, на который был взят билет, отошел в назначенный час, полковник должен был уже находиться милях в пятидесяти от места событий и удаляться с каждым часом. Но никто о нем и не думал, потому как едва ли бывший плантатор или члены его семьи могли иметь какое-либо отношение к делу, которое призвало сюда общину.

Задача заключалась в том, чтобы разыскать Чарльза Клэнси, до сих пор не вернувшегося домой. Мать уже рассказала то, что ей было известно, историю оставалось повторить для запоздавших. Вдова подробно поведала о событиях предыдущего дня, закончив появлением грязной и окровавленной собаки. Живое подтверждение ее слов в виде самой собаки, пребывало тут же, в описанном состоянии. Все видели, что псина ранена: след от пули, рассекшей ей шкуру, виднелся на шее. Вкупе с исчезновением хозяина это укрепляло подозрения в том, что произошло нечто скверное.

Еще одно, менее серьезное, подозрение пробуждал кусок веревки, завязанной у собаки на шее. Свободный ее конец был истрепан, как будто его разгрызли зубами. Это наводило на мысль, что животное привязали, но оно сумело освободиться.

Но зачем же гончую привязывали? Зачем стреляли в нее? Никто не мог ответить на эти вопросы.

Вызывал удивление и час, когда собака вернулась. Поскольку Клэнси вышел из дома примерно в полдень, он не мог удалиться от него на такое расстояние, чтобы животному понадобилась почти вся ночь на обратный путь.

Не сам ли Чарльз сделал выстрел, последствия которого все наблюдали?

На этот вопрос практически сразу был дан отрицательный ответ. Среди собравшихся имелись охотники, которые без ошибки могли истолковывать следы так же легко, как Шампольон читал египетские иероглифы[16 - Шампольон, Жан-Франсуа (1790–1832) – французский ученый-востоковед, известен расшифровкой египетских иероглифов.]; эти специалисты удостоверяли, что рана была нанесена пулей из гладкоствольного ружья, а не нарезного, тогда как Клэнси ходил всегда с винтовкой. Так что собаку подстрелил не он.

Проведя около часа в обсуждении плана действий, собрание отправилось на розыски пропавшего. Никто в присутствии матери не сказал «на розыски трупа», но она предчувствовала, что не увидит больше сына, хотя соседи и ободряли ее.

Искатели разделились на два отряда, которые отправились на поиски в разных направлениях.

Самый большой отряд поручили старому охотнику Саймону Вудли, который взял собаку Клэнси, рассчитывая, что она сможет оказаться полезной, как только они нападут на след ее хозяина, если это случится, конечно.

Собака действительно оказалась полезной. Очутившись в лесу, она, почти не опуская носа, побежала с такой скоростью, что верховые охотники едва могли поспевать за нею.

Скачка галопом заняла почти две мили через лес и подлесок, и закончилась на краю болота. Только небольшое количество искателей оставалось рядом с собакой – прочие поотстали и теперь подтягивались небольшими группами.

Охотник Вудли одним из первых подошел к трупу, потому как, увидев место, где гончая остановилась, заливаясь громким лаем, обнаружить нечто иное никто и не ожидал.

Они предполагали найти тело Чарльза Клэнси, но обманулись.

Тела там не было, ни живого, ни мертвого. Только ворох испанского мха, явно недавно содранного с деревьев, собранного в кучу, а затем разбросанного.

Собака сделала стойку у вороха этого мха и завыла. Когда охотники приблизились, они заметили на мху и на земле буро-красные пятна – это была кровь. Она была темно-бурой, почти черной, и засохшей.

Из-под мха высовывался ствол ружья. Когда зеленый покров отпихнули в сторону, то обнаружили винтовку, причем не такого образца, какой был в ходу у здешних охотников. Но труда опознать ее не составило – многие сразу подтвердили, что это егерский карабин Клэнси. Когда мох разгребли еще, то обнаружил шляпу. Несколько человек подтвердили, что головной убор принадлежал молодому человеку.

Брошенное разряженное ружье, валяющаяся рядом с ним шляпа, кровь – на этом месте явно произошла перестрелка. Кто-то был ранен, если не убит. И кто это мог быть, кроме Чарльза Клэнси? Винтовка принадлежала ему, шляпа тоже. Значит, и кровь, скорее всего, тоже его.

У посланных на поиски не было сомнений, чья это кровь, как и в том, что молодой человек погиб. Оставался один вопрос: где труп?