Темные числа

? всегда преданно следовали линии партии.

Мать когда-то точно так же отвечала на неизбежные вопросы в анкете, и, как ни странно, в КГБ ей выдали свидетельство о благонадежности. Но настроение у Леонида было подавленное: отец уже не считался пропавшим без вести во время войны, и кто знает, что там в документах, которые будут сличать с анкетой?

Спустя пять недель после анкетирования бледного соседа Леонида и еще шесть однокурсников вызвали с лекции. Ни на большом перерыве, ни следующим утром никто из них не вернулся. Остальные студенты несколько недель не занимали их места в аудитории, суеверно избегая этого. Говорили, что семерых студентов перевели в другие институты или даже отправили на производство. Говорили, что лучше не входить в число их друзей. Говорили, что все это на благо Родины. Леонид замирал, стоило ему услышать шаги спешившего мимо аудитории ассистента или опоздавшего студента. Мало того, страх, который сковывал его, когда он пристально смотрел на дверную ручку, постоянно мешал учебе. Преподаватели час за часом демонстрировали советские темпы восстановления. Взмах тряпкой, и сложная производная исчезала, открывался новый мир: «Опуская отдельные факторы при математическом моделировании или полностью выводя их за скобки, мы лишь аппроксимативно отображаем действительность… Вы меня слышите? Да, вы, Птушков, вы. Ворон считать можно и во время перерыва! Или вы размышляете, что значит „аппроксимативно“»?

•

После новогодних каникул Варвара Волкова пересела к Леониду, а свободное место наискосок впереди него заняла Марина Митрохина. Гибкая Марина умела так отклоняться назад, что Леонид мог бы вытаскивать крохотные любовные записки из ленты в косе, если бы прекрасная Варвара не перехватывала их раньше.

Несмотря на гормональный всплеск, Леонид превосходно успевал в учебе. Пожалуй, причина заключалась в том, что посещал не только обязательные базовые курсы, но и занятия у Сергея Алексеевича. Под его руководством Леонид уже корпел над подпрограммой для новой компьютерной программы, работая над образцом, о котором его одногруппники еще даже на лекциях не слышали. Факультативные занятия надежно отвлекали внимание Леонида от притягательных функций кривых и переключали его на электротехнические аспекты прикладной математики. С устройством ввода вычислительной машины он работал целеустремленно и упорно и не позволял чересчур длинной последовательности единиц и нулей поставить себя в тупик.

– Продолжай в том же духе! Это уже не стыдно показать.

– Значит, в следующем семестре я смогу работать над собственной программой?

– Всему свое время. Вернемся к этому вопросу, когда будешь защищать первую диссертацию.

Общежитие, университет и Институт точной механики и вычислительной техники образовывали треугольник, за пределы которого Леонид выходил редко, так что знакомы ему были примерно ноль целых пять десятых процента всей Москвы. В будни он не менее трех часов проводил в электричках, троллейбусах и метро, где внимание порой неожиданно привлекали картины, радующие глаз. Леонид считал, что в этом состоит самое восхитительное коварство студенческой жизни. Ему уже не нужно было читать «Правду» или слушать Первую программу Всесоюзного радио, чтобы понимать, почему Москва считается столицей, где все по высшему разряду. Да, Леонид чувствовал, что оказался в нужное время в нужном месте. И в этом он, конечно, не отличался от соседей по общежитию.

Душем на этаже, помимо Леонида, пользовались еще сорок семь студентов, а комнату он делил с тремя соучениками. На полке над его кроватью стояли несколько книг и тематическая коллекция предметов:

• подстаканник, выпущенный в честь рыбопромыслового флота СССР;

• табакерка с пирографическим изображением лосося, выпрыгивающего из воды, на крышке;

• мятая коробка из-под леденцов польской марки Zlota Rybka;

• металлическая брошка в форме камбалы;

• значок совхоза «И. И. Иванов», занимающегося разведением осетров.

«А кто-то еще утверждал, что математическая смекалка и языческий иррационализм несовместимы», – язвил Слава, старший по комнате. Он умело передразнивал произношение Леонида, в котором причудливо смешивались киевский и ленинградский говоры, что очень веселило остальных. Как только начиналась сессия, Слава, как и все другие студенты, утолял страсть Леонида к собирательству очередными пылесборниками и прочим хламом: этикетками от банок рыбных консервов, резными изделиями, картинками из журналов и даже как-то стеклянной банкой с глазами карпа, которая теперь служила подставкой для книг. Подобные дары окупались хорошими отметками, поскольку Леонид был репетитором от бога. Он лучше всех на курсе разбирался в вычислениях и алгоритмах, структуру двоичных чисел и команд видел насквозь и вдобавок умел понятно объяснять. Однако на комсомольских собраниях временами говорили, что Леониду надо бы тщательнее изучить последние главы сочинения того или иного классика. «К чему приводит ученость без четкого классового сознания? На ниве прикладной математики блистали и архитекторы Древнего Египта, и астрологи инков, и много кто еще. И как они использовали знания? Посредством религиозной пропаганды внушали трудящимся искаженные представления о мире» – и так далее, и тому подобное.

•

После третьего курса Леонида вопреки надеждам и ожиданиям призвали в армию. Любимые экземпляры коллекции он упаковал в картонную коробку, остальные раздарил. Сухие глаза карпа Леонид скормил громадному черному коту, который на мусорном баке за общежитием грелся на солнышке.

На пункте сбора Леониду приказали отойти в сторонку. Он напряженно и внимательно следил, как постепенно уходили остальные призывники. Ветер кружил листву на опустевшей площади, швырял ее в ограду, за которой только что стояла заплаканная девушка, сейчас уже уходящая под руку с каким-то кондуктором. Леонид решил, что можно совершить ошибку по невнимательности или ошибку слежения, вычисляя незнакомого призывника, и задумался, сколько таких ошибочных вычислений видела эта площадь. Заморосил дождь.

Ближе к вечеру Леониду позволили занять место под брезентовым верхом грузовика. Знакомство с несколькими выбоинами на дорогах, ведущих к западному выезду, оказалось весьма чувствительным для копчика. Привезли его не в учебку, а на небольшую военную базу на окраине города. Там его ждал подполковник войск ПВО. Он привел Леонида в кабинет и принялся расспрашивать об учебе.

– И даже диплом начал писать? Молодец, молодец… А над чем ты работал у профессора Лебедева?

– Я… это… классифицировал…

– Еще не проинструктировали, да? – проревел подполковник.

Леонид кивнул.

Получив инструктаж от старшины, Леонид попросил разрешения подать рапорт о своей деятельности в Институте точной механики и вычислительной техники. Подполковник Сапустин махнул рукой:

– Ты работал над подпрограммой для перевода вычислительных программ.

– Так точно, – отчеканил Леонид, хотя на языке у него вертелся вопрос.

Сапустин криво усмехнулся:

– С какой целью?

– Упростить разработку программ, – ответил Леонид.

Подполковник нетерпеливо взмахнул рукой, и недавний студент отбарабанил:

– Управление математическими машинами посредством ввода нулей и единиц – долгий и весьма утомительный процесс, все это чревато ошибками. Такую работу должны выполнять за нас машины. Для этого и нужны переводческие программы. Вводится короткая команда, которая затем автоматически переводится в нули и единицы.

Очередной взмах рукой.

– Цель заключается в том, – продолжил Леонид, – чтобы когда-нибудь можно было давать машине инструкции на русском языке.

– Ага. То есть речь о далеком будущем?

– И да, и нет, товарищ подполковник. На данном этапе уже достигнуты первые промежуточные успехи. Но предстоит еще решить проблему с малым объемом памяти и устройствами ввода данных.

– Ясно, – сказал Сапустин и достал из ящика стола связку ключей. – Тогда, Птушков, к делу.

Подполковник привел Леонида в ярко освещенный бункер и указал на ящики выше человеческого роста, громоздившиеся у грузового лифта. Судя по перевернутым надписям и рисункам, ящики полагалось хранить в вертикальном положении. Этот факт Леонид никак не прокомментировал.

Во-первых, подполковник не спрашивал его мнения.

Во-вторых, Леонид совершил частую ошибку новобранца, разглядев глубокий смысл за обычным пренебрежением к инструкциям.

В-третьих, только Леонид подумал было, что его молчание могут принять за недостаток бдительности, как Сапустин объяснил, что ответственные за разгрузку болваны сидят на гауптвахте и такая же участь постигнет и Леонида, если он допустит хоть малейшую халатность.

Оставалось неясным, почему, если ошибку заметили и виновные строго наказаны, ящики все еще не поставлены как надо. Тем временем Сапустин наконец перешел к делу:

– Здесь у нас небольшая вычислительная машина, которую предстоит приручить. Так что поосторожнее с монтировкой. Поскольку технические специалисты нашего отдела пока выведены из строя, ты займешься наладкой. Подчиняешься инженеру-майору Бубнову. Пока он в больнице, будешь ежедневно подавать рапорт мне.

Леонид проблеял сначала «Есть, товарищ подполковник», а потом попросил разрешения задать вопросы. Сапустин фыркнул.

– Если бы я знал ответы, ты бы тут не стоял, – сказал он. – С документами ознакомишься в комендатуре. Под присмотром, разумеется. И помни о клятве, которую дал!

Сапустин на ходу провел пальцами по ящикам. У лифта он обернулся:

– Да, Птушков… как ты будешь отдавать команды машине, не имеет значения. У нас сначала практика, потом теория. По мне, так хоть песни ей пой, если поможет. Главное – максимально быстро получить результаты.

•

Бетпак-Дала, 1957–1958