Зеленые, как мох, в минуты счастья,
И голубые, когда новое влечет.
Эти наброски еще мало говорят о гении Тетеревкина, свидетельствуя скорее о стилистической зрелости. Ему удалось искусно завуалировать пол Сашеньки. Элиас Ольссон, изучивший в рамках исследования «Скрытые смыслы поэзии. Стихи без отсылки к полу, расе и возрасту» (2007) все церковные метрические книги волости, называет в качестве вероятных возлюбленных Александра Григорьевича Соловьёва 1814 года рождения и Александру Евграфовну Воробьёву 1819 года рождения. Кончина Александра Григорьевича незадолго до отъезда Тетеревкина совпадает с датой появления стихотворения «Ужаснейший прах» (1831). Эта элегия являет собой шедевр русской траурной лирики. Монотонные двустишия за счет последовательного чередования мужских и женских рифм, усиленных многочисленными ассонансами при очевидном доминировании гласных заднего ряда, создают уникальное минорное звучание. Стихотворение было опубликовано в 1833 году (без указания имени автора), и композитор А. С. Даргомыжский блестяще положил его на музыку. После пребывания Гавриила в Новотетеревкино его юношеское позерство, то самое «равнодушие к жизни», видимо, становится неподдельным. Лермонтов рассказывал, как во время разговора его испугали ледяные глаза на смеющемся лице старого товарища. На это же время приходится и первая дуэль Тетеревкина.
Добычин не пишет, случайно ли капельмейстер М. промахнулся, стреляя в нетвердо державшегося на ногах противника. Секунданты отвели подвыпившего Тетеревкина в сарай и договорились держать дуэль в тайне. Когда чуть позднее Тетеревкина отчислили из университета, он представил это как дисциплинарное взыскание, однако на окончании учебы настоял, видимо, Ефим Кузьмич, имевший иное представление о дальнейшей судьбе восемнадцатилетнего сына.
Место помощника регистратора в Кунсткамере рассматривалось, предположительно, как временное. В музее, основанном Петром I, показывали не только природные редкости и анатомические уродства, но и антропологические, этнографические, минералогические и зоологические экспонаты, собранные «исключительно в целях научного познания». В нескольких письмах Тетеревкин между делом с уважением отзывается об «энциклопедии, где можно побродить», и это, учитывая присущую ему холодность, можно трактовать как восхищение. Тетеревкин никогда не упоминал о причинах, по которым в 1832 году все же оставил службу. Вступить в наследство после смерти отца он вполне мог бы и находясь в Петербурге, поскольку, приехав в Тетеревкино, он все равно нанял управляющего. Есть много свидетельств, что он к тому времени задумал несколько больших стихотворных произведений, написание которых отложил до кончины отца.
Лирическая поэма «Рюриковичи» (1832–1833) знаменует начало нового творческого периода. Обратившись к истории Киевской Руси, Тетеревкин заметно отдалился от пылкой poеsie lеg?re[16 - Легкой поэзии (лат.).] детских лет и сентиментальной любовной лирики. В поэме он описывает «варяжский» род Рюриковичей, принесший на Русь порядок «извне», без которого Тетеревкин не мыслил развитие русской государственности[17 - Варягами на Руси называли пришлых скандинавских воинов и представителей древнерусского княжеского рода Рюриковичей. Рюрик (прим. 862–870) считается родоначальником этой династии, к которой относились великие князья киевские, великие князья московские и цари XIV–XVII веков. В этой связи Добычин приписывал Тетеревкину остатки юношеского тщеславия: подчеркивая собственное происхождение от варягов, он якобы противопоставлял себя Пушкину, прадедом которого был африканец, сын князя. Тот факт, что в обоих случаях Тетеревкин подчеркивает преимущества кровосмешения, ускользнул от внимания немецкого русиста Морица Плешке, указывавшего на «шовинизм мышления империалистического классового общества», от которого Тетеревкин «еще не освободился». См.: Плешке М. О творчестве русского поэта Гавриила Тетеревкина. 1983.]. Попытки опубликовать поэму в журнале «Современник», основанном Пушкиным, или в другом авторитетном издании провалились, вероятно, по этой причине. Сохранились лишь наброски.
Та же судьба постигла оду «Против ветра» (1833), в которой Тетеревкин снова на все лады подчеркивает роль внешнего влияния на развитие России. В первой строфе Пётр I восторгается голландской лодкой, которая может идти под парусом против ветра. В следующих строфах Тетеревкин пишет о свершениях царя «в стране, где в прошлое дуют ветра». Шестнадцатилетнего государя он изображает как «Адама, своими руками срывающего яблоко с дерева познания добра и зла» и бросающего за борт византийско-московитский балласт, выводя русских из «прогнивших руин ложного рая». Текст, отправленный цензору, вернули Тетеревкину с требованием опустить последнюю строфу, где описывается опустевшее место у штурвала. Помимо этого, ничто не мешает «переработать прочие стихи указанным образом».
После неудач Тетеревкин снова обратился к poеsie lеg?re. Стихотворение «О крылья – ах» (1834), написанное предположительно в нетрезвом состоянии, представляет собой язвительную пародию на «Панораму Москвы» Лермонтова (1834). Довольно остроумно Тетеревкин переносит точку обзора с колокольни Ивана Великого еще выше. Лирическому герою, которого порывы ветра подхватили и кружат над московскими крышами, не удается описать общую панораму города. Непонятно, кто скрывается за образом героя «с прозрачными крыльями» – муха или стрекоза, поскольку это стихотворение в прозе отличается бессвязностью и не окончено[18 - М. А. Булгаков в 1939 году во время чтений в узком кругу признавался, что обязан Тетеревкину идеей эпизода с полетом ведьмы в романе Мастер и Маргарита (1928–1940, публ. 1966–1967).]. Несколько десятилетий «О крылья – ах» оставалось почти никому не известным произведением. Принципом его построения заинтересовались лишь в Обществе изучения поэтического языка (ОПОЯЗ)[19 - В. В. Маяковский обнаружил это стихотворение в архиве в конце 1928 года и предложил напечатать в Новом ЛЕФе. По причине разногласий в редакции издание не состоялось. Британский русист Иэн Макгаффин в работе Золотой, серебряный и красный. Три века русской литературы высказывает предположение, что О крылья – ах написал сам Маяковский и пытался выдать за стихотворение Тетеревкина. Впрочем, неопровержимых доказательств Макгаффин не приводит.]. В 1929 году Виктор Шкловский привел это стихотворение в качестве примера в докладе об остранении как литературном приеме, а Осип Брик назвал Тетеревкина предшественником русских футуристов. Яростные нападки на модернистские течения вынудили эти благожелательные голоса умолкнуть и переключиться на самокритичные высказывания о собственных методических ошибках. После этого научные исследования творчества Тетеревкина в СССР надолго прекратились[20 - Постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) О перестройке литературно-художественных организаций ОПОЯЗ был распущен, а в 1934 году возник Союз писателей СССР. Его положениями социалистический реализм закреплялся в качестве обязательного художественного метода, в том числе для советской литературной критики. Положительная оценка от лица представителей ОПОЯЗа стала темным пятном на репутации Тетеревкина. Официально в советской языковой практике «формализм» стал ругательством, за это можно было попасть в ссылку или получить смертный приговор.].
Лишь в «Парусии»[21 - Парусия здесь понимается не столько как пришествие Христа в конце света, сколько как деятельное существование властителя в духе платоновской теории идей.] (1835) Тетеревкин снова обращается к серьезному сюжету. Главный герой стихотворной новеллы – иконописец в лагере Пугачёва[22 - Донской казак Емельян Пугачёв выдавал себя за царя Петра III и в годы правления Екатерины II руководил крестьянским восстанием (1773–1775).]. Неизвестный художник закрашивает портрет Екатерины II, рисуя сверху черты самозванца, но когда краска высыхает, на картине снова проступают черты императрицы. Этот демонический образ с двумя лицами неоднократно связывали с Александром I. Новелла резко обрывается, и это расценивали как метафору отказа видеть в России возможность изменений путем переворота. Вывод, что Тетеревкин скептически относился к проектам общественных изменений, не выдерживает критики. Хотя в произведениях он не высказывается однозначно о достойном государственном устройстве или об отношениях собственности в будущем, это может пониматься как программный недостаток. Из дневников Тетеревкина за период 1840–1841 годов становится очевидным, что оправданными он считал только общественные изменения на основе «железного Голема». Ключ к этому содержится в последнем его произведении.
Первые наброски произведения «Свет» (1836–1841, 2015)[23 - Первое посмертное издание полного корпуса текстов в 2005 году стало возможным благодаря фонду Моршакиных. Представленный перевод Эбигейл Громмет на английский основывается на этом исторически важном первом издании.] относятся к 1836 году. В концептуальном плане Тетеревкин опирался на энциклопедистов. Он ни в коем случае не хотел ограничиваться систематизацией всех общественных групп в русле пушкинской «энциклопедии русской жизни» или бальзаковской oeuvre gigantesque[24 - Так Евгения Онегина Пушкина назвал литературный критик В. Г. Белинский, а Человеческую комедию – ее автор, Оноре де Бальзак.]. Moi, j'aurai portе un monde tout entier dans ma caboche[25 - Я бы пронес в голове целый мир (франц.).], – писал он своему бывшему гувернеру, рассказывая, что изобразит весь белый свет в одном стихотворении, от «зубика блошки в шерстке мышки, живущей в дырке в плинтусе под кроватью», до звезд и комет. Но это еще не все: он надеялся создать историю бытия, включая время после его смерти «вплоть до Страшного Суда»[26 - Вся палитра значений слова «свет» – земля / мир, освещение / источник света, тот свет (загробный мир) – включает в себя как искомую генеральную инвентаризацию мира в задуманном Тетеревкиным просветительском смысле, так и перспективу, выходящую за рамки его времени. Понятие «большой свет», в свою очередь, в 30-е годы XIX века охватывало столичное аристократическое общество. Под «светом», таким образом, декабристы понимали устаревшие общественные отношения, которые стоит изображать только в сатирическом ключе. Так что разочарование читателей было неизбежным.].
Де Кельк-Пару не удалось выяснить у Тетеревкина, почему это должно быть непременно стихотворение. При этом гувернер, несомненно, имел в виду шансы на успех бывшего ученика. В связи с коммерциализацией русской литературы в 30-е годы XIX века упор стал делаться на прозу. Тетеревкин не мог не замечать стремительного развития реалистической прозы, начавшегося под влиянием романов М. Ю. Лермонтова и Н. В. Гоголя, поэтому до недавних пор считалось, что он проявлял упрямство, придерживаясь стихотворной формы[27 - «Пока основоположники реалистической прозы боролись с формализмом и ограничениями и избавлялись от поэтики романтизма, стремясь создать мозаичную картину русской действительности, Тетеревкин с его манией величия помешался на рискованной затее», – делает вывод литературный критик Даниил Резатников в рецензии на первый в СССР сборник произведений Тетеревкина. См.: Расточительство бумаги? // Аргументы и факты. 29 мая 1990.]. Однако для выработки обоснованного мнения о мотивах автора необходимо ознакомиться с историей произведения.
Непрерывное расширение поэтической вселенной, предусмотренное сюжетом, утомило Тетеревкина. Спустя два года после начала работы над «Светом» он осознал, что невозможно охватить «обширнейший материал» традиционными методами. Список деталей, которые необходимо было включить в произведение, рос быстрее, чем появлялись готовые отрывки. «Еще до завтрака мне пришло в голову столько новых слов, что дня не хватит их записать».
В итоге Тетеревкин разочаровался в жизни. «Дуэлемания» поначалу не причиняла ему вреда, и в этом предположительно была заслуга его свата Матвея Мордюкова, благоразумного секунданта. «И все равно все кончилось так, как должно было, – пишет Наталья Ефимовна. – Когда Гавриил Ефимович безуспешно вызвал на дуэль уже всех наших друзей и соседей, один проезжий гвардейский офицер изъявил готовность обменяться с ним выстрелами. Деликатный характер полученного братом ранения вызвал грандиозный скандал, а лейб-гвардия недосчиталась одного офицера».
Лишь благодаря покровительству бывших коллег отца Тетеревкин легко отделался. Ссылку в Сибирь заменили высылкой за границу. Через Францию он отправился в Англию. В документах русской делегации 1839 года Тетеревкин значится личным переводчиком хранителя Кунсткамеры. По сей день ведутся споры, стоял ли за поиском аппаратов и машин для императорской коллекции промышленный шпионаж; сам Тетеревкин не вел записей о служебных делах.
В Лондоне он познакомился с Чарльзом Бэббиджем. Профессор математики показал ему демонстрационную модель разностной машины и схему аналитической машины[28 - Разностная машина Ч. Бэббиджа представляет собой механический аппарат для вычисления функций многочленов. Аналитическая машина была задумана как универсальный программируемый механический аппарат с десятичной арифметикой с плавающей запятой, вводом данных с перфокарт и оперативной памятью 17кБ. См. также диссертационное исследование Майкла Линдгрена Слава и неудача. Разностные машины Иоганна Мюллера, Чарльза Бэббиджа, Георга и Эдварда Шутцев (Glory and failure. The difference engines of Johann M?ller, Charles Babbage and Georg and Edvard Scheutz, 1987).]. Понять возможности этих машин Тетеревкину помогли беседы с графиней Лавлейс, Августой Адой Кинг. Благодаря ей он увидел в машинах «внешнее вспомогательное средство»[29 - Это понятие Тетеревкин несомненно заимствовал из статьи Гёте Введение в Пропилеи (1798–1800). В предисловии немецкий писатель и мыслитель выражает такую мысль: даже гению не под силу проработать «сырой материал» и перебросить мост через «необозримую пропасть» между природой и искусством без «вспомогательных средств».] для осуществления своих поэтических планов. «Железный Голем» Тетеревкина обрел форму еще до конца года в многочисленных дневниковых записях и черновиках. Опираясь на «поэтическую науку» Августы Ады Кинг, он именовал новый поэтический подход «научной поэзией», а «Свет» называл не иначе как «автоматической поэзией»[30 - Д. Резатников в статье Расточительство бумаги? рассматривает это как самокритику, попытку Тетеревкина спроецировать автоматизм на характер стихов: «Им действительно не хватает какого-либо внутреннего содержания. Они предстают перед читателем только в форме отношения к окружающему миру».].
В основополагающей статье Сигизмунда Кржижановского «Великий неизвестный» (1928, 2003)[31 - Заголовок не лишен иронии. Сигизмунд Кржижановский (1887–1950) известен тем, что при жизни был незнаком широкой публике. Исследование творчества Тетеревкина вышло уже после его смерти, как и большинство эссе и беллетристических произведений.] говорится, что ни современникам Тетеревкина, ни последующим поколениям оказалось не под силу понять концепцию «автоматической поэзии». «Позднее наследие Тетеревкина осталось (поначалу) непризнанным», поскольку не нашлось читателей с техническим кругозором.
Одним из немногих современников, высказавшихся об отрывках из последнего произведения Тетеревкина (в то время оно публиковалось лишь частями в разных изданиях), был Лев Добычин. При всей благосклонности к автору ему не удалось скрыть непонимание. «Свет», по его словам, не поддается «упрощенному пересказу, равно как и легкому восприятию… Это terra nullius[32 - Ничья земля (лат.).], нечто среднее между эпопеей и энциклопедией и только за счет белого стиха примыкает к плодотворной традиции философской лирики».
Сегодня мы понимаем, что любая подобная интерпретация ошибочна, потому что «Свет» в равной степени представляет собой и лирический текст, и текст, который может быть прочитан машиной[33 - Заимствованного из информатики понятия «исходный текст» здесь тоже недостаточно, поскольку оно не может в должной мере охватить лирические качества сочинения. Программист и исследователь аналитических систем Палина Моршакина предложила термин «дуальный текст»: см.: Пролегомены // Тетеревкин Г. Е. Свет. Историко-критическое издание. 2005.]. Издатель и публицист Лаврентий Филинин в предисловии к статье «Великий неизвестный» формулирует «неизбежные заключения», вытекающие из идеи автоматизации:
«Если понимать буквально, „Свет“ – не что иное, как программное обеспечение для поэтической имитационной машины, причем, более того, машины, которая не только обрабатывает это программное обеспечение, но и постоянно дописывает. ‹…› Следовательно, если Тетеревкин говорит о поэзии, которая поможет прикоснуться к будущему, то с учетом концепции „железного Голема“ логично, что задумывалось стихотворение и как база данных, и как управляющая программа для имитационной машины»[34 - См.: Когнитерра. 11 (№ 4). Доказательств еще не представлено. На 2022 год фонд Моршакиных анонсировал ввод в эксплуатацию машины Тетеревкина. http://www.fm.by/ustaw/ (дата обращения: 19 мая 2018).].
Чарльз Бэббидж. Разностная машина № 2. Проект красочно-печатной и стереотипной машины. 1822
Реализовать планы по созданию машины Тетеревкин не успел. Всего через несколько недель после возвращения на него по неизвестным до сих пор причинам нашла очередная «кошмарная блажь», и он снова принялся затевать ссоры, чаще всего по надуманному поводу[35 - Поведение Тетеревкина сложно объяснить еще и потому, что сборник стихов «Ужаснейший прах» (1849), который Наталья Ефимовна в отсутствие брата издала на собственные средства, пользовался довольно большим успехом в Смоленской губернии. Планировалась печать нового, расширенного издания, которое продавали бы по всей стране. Наталья Ефимовна пишет, что ее брат в последние два года жизни мог считаться весьма востребованным поэтом.]. Льва Мордюкова, который в прежние времена предотвратил не одну дуэль и смягчил условия многих поединков, зимой 1839 года перевели в Варшаву. Стороны упорно настаивали на соблюдении кодекса чести, и это не дало вмешаться властям. Как выразился бывший учитель Тетеревкина Раич, была некоторая ирония в том, что «чудак Т[етеревкин] во время бессмысленного спора случайно выстрелил в себя». Тетеревкин скончался 11 мая 1841 года от ранения: его пистолет разорвался при выстреле[36 - Спустя всего несколько недель, 27 июля 1841 года, состоялась последняя дуэль М. Ю. Лермонтова. Золотому веку русской литературы положили конец три куска свинца, как писал Макгаффин в статье «Золотой, серебряный и красный» (Golden, Silver and Red).]. «Свет» так и не был завершен. Впрочем, история автоматической поэзии Тетеревкина только начинается.
В. Ейглит, М. Б. Завязкин
Оксфорд (Огайо), 2018 г.
Смена парадигм
Анакапри, 1908 год
Родион Воронин, считавшийся внучатым племянником Тетеревкина, по приглашению Горького прожил несколько недель на острове Капри. О нем говорили как о подающем надежды молодом человеке, преданном делу социал-демократии. На вилле Горького он встретился с Лениным. Воронин поделился с ним дерзким замыслом воспользоваться гениальными планами Гавриила Тетеревкина на благо рабочего класса:
– Я намерен дописать до конца chef-d'Cuvre, задуманный двоюродным дедушкой Гавриилом, поэму, которая должна охватить весь мир… и у меня получится!
Ленин глотнул лимонада и только потом ответил:
– Прекрасная идея, мой юный друг. Хотя это невероятно сложная и рискованная затея. Она потребует массу времени, не говоря уж о творческих усилиях. Конечно, при желании все возможно. Абсолютно все! Вот только я не вижу, чем бы вы могли завершить подобное произведение. Действительность не дает материала для концовки. Пока. Поверьте мне, эту поэму можно будет дописать только после нашей революции.
Горький кивнул. Воронин понимал, когда лучше промолчать, но тут возражения нашлись у Александра Богданова. Он предположил, что стремление к божественному всемогуществу, отличавшее произведения Толстого и, э-э-э, Тетеревкина, – не что иное, как эстетический эквивалент иерархий прошлого века. Всезнающий рассказчик считает себя равным Вседержителю, а после революции такой перспективы не останется.
– Нам видится, что для понимания мира необходима энциклопедия, пронизанная идеями социализма.
Ленин ухмыльнулся, потеребил усы и сказал:
– На сегодня достаточно. Кто рискнет сразиться со мной в шахматы?
Юрий Андреевич Желябужский. N? 18. В. И. Ленин в гостях у А. М. Горького играет в шахматы с А. А. Богдановым. 1908
Богданов принял вызов и выиграл у Ленина, который выглядел заметно уставшим. Рядом на корточках сидит Горький, хозяин дома. Воронин в это время пошел за холодным лимонадом – ему нравилось быть полезным и в мелочах. След его теряется в 1936 году в кремлевской столовой. В имуществе Воронина не нашли ни рецептов яда, ни стихов.
МСМП#04
Москва, 29 мая 1985 года
Мирейя помогла отрегулировать водительское сиденье, и беременная Люба смогла втиснуться за руль «москвича». Галина уселась впереди. Выехав из двора дома № 49, они повернули к центру города, преодолевая уличные колдобины: бетонно-стеклянные костяшки домино с помигивающими точками располагались совсем не по правилам игры. Когда Мирейя сказала об этом спутницам, Люба выразила горячую надежду, что никто не протянет с неба руку и не передвинет их дом:
– Довольно с нас этих глупостей.
Чем дальше ехали, тем увереннее вела себя Галина. Она показывала Любе дорогу к гаражам в районе, где они жили раньше.
– Пока Миша не получил по наследству «Волгу», он все время там торчал, возился со своей «Кометой».
Любители мотоспорта, собравшиеся у ремонтной платформы № 3, предпочитали отпускать шуточки, а не отвечать на вопросы. Люба ловко развернула машину, но перед самым выездом дорогу перегородил мотоцикл. Сидевший за спиной мотоциклиста парень в куртке с заклепками и надписью «Приди и возьми все», ухмыляясь, заявил, что противостоять обаянию беременных женщин – выше его сил.
– Попробуйте заглянуть в «Прогресс»…
– Да, Михалыч сейчас чаще там околачивается. Подлизывается к будущему начальству, – буркнул мотоциклист и завел двигатель.
Теперь Галина примолкла и только односложно указывала дорогу. Через полчаса они добрались до электростанции, из труб в ночное небо валили густые клубы дыма. Проехав по мосту через Москву-реку, свернули с набережной улицы к воротам. У предприятия пассажирских перевозок «Прогресс» стояла единственная «Волга». Увидев выкрашенные антикоррозийной краской крылья, Галина сразу безошибочно определила:
– Здесь он!
Мирейя и Люба последовали за Галиной в здание автомойки. Рядом с только что вымытыми «буханками» стоял «ситроен» с поднятым капотом. Созерцавшие двигатель таксисты хотели было выпроводить незваных гостей, но стоило Галине и Любе продемонстрировать животы, как водители мгновенно присмирели. Тощий парень с зачесанной поперек лысины последней прядью волос представился начальником ночной смены. Он отвел женщин на склад запчастей и, приподняв брезент, предъявил им троих спящих. Цвет лиц и клокочущий храп не сулили ничего хорошего. Начальник смены торжественно заверил, что это испытание на прочность имеет исключительное значение:
– Весь коллектив «Прогресса» твердо настроен выполнять постановление о вождении в трезвом виде, и Маканина никогда не взяли бы на работу, если бы он не заслуживал полнейшего доверия! Ну, и между нами: кто помешает без пяти минут отцу пропустить стаканчик? Да еще и после рабочего дня.
Галина открыла было рот, но поперхнулась словами. То ли переволновалась, то ли положенный природой срок подошел: у нее отошли воды. Начальник смены сделал шаг назад:
– Зайцев, Шлыков, Смирнов, быстро сюда. Сидоров – к радиостанции, – рявкнул он и тут же перешел к решительным действиям. Пригладив прядь волос, распорядился:
? застелить заднее сиденье микроавтобуса полотенцами;