Маленький книжный магазинчик в Тегеране

К Новрузу, персидскому Новому году, в доме сделали генеральную уборку и вымыли его дочиста. Маман несколько недель засиживалась допоздна, шила дочерям новые платья. В первый день весны семья встала вокруг праздничного стола «Хафт син», на котором лежали семь предметов, начинавшихся с персидской буквы «син». Ройя и Зари надели все новое, вплоть до белья. В точный момент весеннего равноденствия, когда зима уступает место весне, все стали прыгать от радости, обниматься и целоваться, поздравляя друг друга. Потом Баба прочел суру из Корана и несколько газелей из Хафиза. Новый год начался.

В течение тринадцати дней, следующих за первым днем весны, родственники по традиции ходили друг к другу в гости. Сначала навещали самых старших, потом тех, кто моложе. Все магазины и рестораны закрылись на праздники. Дом наполняли ароматы маминых пирожков из рисовой муки с розовой водой, хумуса и фисташкового печенья.

Через две недели, в первый вторник, когда открылись магазины, Ройя буквально побежала в «Канцтовары». Город украсился красочным калейдоскопом из цветов, распускались все новые и новые бутоны.

Когда она, запыхавшись, открыла дверь, зазвенел знакомый колокольчик. И Бахман был там, стоял возле прилавка и разговаривал с господином Фахри, а тот что-то записывал. У нее отлегло от сердца, когда она услышала любимый голос.

– Ройя-ханум, саале но мобарак. С Новым годом! – Господин Фахри увидел ее первым и отложил авторучку.

– С Новым годом вас. Обоих, – ответила она.

Бахман поднял голову, и его лицо осветилось широкой улыбкой.

– Эй! Как дела? Как твоя семья? Вы хорошо встретили Новый год?

Она подошла к нему ближе и невольно охнула. По задней стороне его шеи словно ползли крупные черные муравьи. Это были стежки на зашитой ране. Какие негодяи…

– Не беспокойся, – сказал Бахман. – Отец Джахангира вылил на меня ведро антисептика. У меня все нормально.

Тут вошли другие покупатели, и господин Фахри пошел к ним.

Бахман взял с прилавка что-то завернутое в красную бумагу и протянул ей.

– Вот, – сказал он. – Это тебе. Эйди к Новому году.

– Зачем, Бахман? Ничего мне не надо дарить!

– Мне так захотелось.

Она догадалась, что это книга. Аккуратно развернула бумагу, словно хотела навсегда сохранить и ее, и с удивлением увидела блокнот.

– Чтобы ты писала туда собственные стихи, – сказал Бахман с кротким видом.

Она раскрыла блокнот. На первой странице он написал: «Ройя-джан, любовь моя. Будь всегда счастливой и пусть все твои дни будут наполнены прекрасными словами». Ниже он написал строки из Руми:

Я стал искать тебя, когда впервые услышал о любви,
но я не подозревал, что был и глуп, и слеп.
Любовь свою не встретишь где-нибудь,
Она в тебе все время.

– Надеюсь, тебе понравилось? – нерешительно спросил он.

Ей хотелось поцеловать его, взять в ладони его лицо и поцеловать, чтобы он увидел, как ей все нравится, но в другой половине магазина господин Фахри беседовал с покупателями.

– Все замечательно. Спасибо, – поблагодарила она.

– У тебя есть сейчас время? Ты пойдешь со мной? – спросил Бахман.

– В последний раз это плохо закончилось, – ответила она.

Бахман покраснел.

– Мне ужасно жалко, что тебе пришлось увидеть такое. Но сегодня нет ни одной демонстрации. Люди все еще отмечают Новруз. Я обещаю, что мы пойдем в безопасное место. И приятное.

Они вдвоем вышли на улицу. На этот раз Бахман шел рядом с ней, соразмеряя свои шаги с ее поступью. Среди свежей весенней зелени было проще забыть о политических бурях. Если в Иране и был праздник, приносивший всем счастье, то это Новруз. Все люди на улицах повеселели и посвежели, отдохнув от работы и занятий.

Ройя и Бахман пересекли площадь Фирдоуси. В ее центре у фонтана стояла немолодая женщина, одетая во все красное – в красное платье и даже красные туфли. Она оглядывалась по сторонам, словно ждала кого-то или чего-то. Ее лицо было удрученным, но полным надежды.

– Говорят, что она должна была давным-давно встретиться здесь со своим возлюбленным, – сказал Бахман, взяв Ройю за руку.

– Я видела ее здесь и раньше.

– Да. Но он так и не пришел. Много лет назад. Парень из моего класса даже написал стихотворение об этой бедной женщине.

– Как печально, – сказала Ройя.

– Иногда я просто не могу смотреть на нее, – сказал Бахман, когда они торопливо прошли мимо.

Через несколько кварталов Бахман остановился перед какой-то витриной. Белыми, словно нарисованными пеной, буквами на стекле было написано: «Кафе «Ганади». Ройя много раз проходила мимо этого кафе, но ни разу не заходила сюда. Оно казалось ей предназначенным для более взрослых и рафинированных людей – для тех, кто пил кофе, а не чай, для девушек, у которых уже были женихи, для шикарных пар, одевавшихся как американские кинозвезды.

Бахман повел ее внутрь кафе.

Ряды пирожных в стеклянных витринах, круглые столики, розовые подушки на стульях, стены цвета легкого румянца, цветы в узких вазах, крем, сочащийся из эклеров и маленьких пирожных, – у Ройи даже закружилась голова от увиденного.

В кафе пахло сладостями, кофе и корицей. Бахман повел Ройю за руку в глубину зала, словно они были семейной парой; он прижимался к ней, когда они протискивались мимо столиков. Ройя снова ощутила запах мускуса и чего-то еще, что не могла точно определить, но почувствовала еще в тот седьмой вторник в магазине, когда он впервые взял ее за руку. Ей приходило в голову только сравнение с ветром – с прохладным, свежим, приятным порывом ветра. Теперь она держала его за локоть, и его сильные мускулы напряглись под ее пальцами. Может, из-за запахов кофе и корицы в воздухе или оттого, что она оказалась в таком шикарном кафе с красавцем Бахманом, когда он выдвинул для нее стул и она села, ей показалось, что розовый сладкий зал закружился вокруг нее.

– Что ты хочешь?

– Чай, пожалуйста.

– Ты когда-нибудь пробовала шир-гахвех?

– Что, прости? – Она почти не слышала его. Пары вокруг них громко болтали. Стильные молодые женщины, сидевшие на стульях с розовыми подушками, выглядели как иностранные актрисы, каких она видела только на обложках журналов; их волосы были уложены безупречными волнами (какие так старалась сделать Зари, накручивая каждый вечер волосы на обрывки газетной бумаги). Эти женщины непринужденно болтали с сидевшими напротив них молодыми людьми. Невероятный мир этих изысканных пар заворожил ее не меньше, чем пирожные в стеклянной витрине. Помолвлены ли эти люди? Что сказали бы Маман и Баба, если бы увидели, что она сидит на стуле с розовой подушечкой и беседует с парнем?

– Сейчас я вернусь. – Бахман исчез в передней части кондитерской.

Он отсутствовал довольно долго и вернулся с подносом, на котором дымился в чашках кофе со сливками и стояла тарелочка с двумя пирожными. Он протянул Ройе одну чашечку, поставил поднос на стол, сел и смотрел, как она сделала глоток. Кофе обжег ей губы, он был горячим, крепким и ароматным.

– Ухо тебе, язык мне.

Ройя едва не выплюнула кофе.

– Извини, что? – пробормотала она.

– Пирожные. Слоновье ухо тебе. А мне пирожное-язык.

Он замолчал и усмехнулся. Ройя посмотрела на тарелку. И действительно, одно пирожное было в форме слоновьего уха, а другое – продолговатое, как язык.

– Тебе понравился шир-гахвех?