Маленький книжный магазинчик в Тегеране

– Это единственный день, когда я могу здесь бывать, – пояснила она.

– Чем ты занимаешься в остальное время?

– Учусь.

– Правда?

– Да. – Она серьезно посмотрела на него. – Мой отец хочет, чтобы я занималась наукой. Или писала книги… как Элен Келлер. – Конец фразы она пробормотала еле слышно.

– А ты?

– Что я?

– Чего ты хочешь сама?

Вопрос казался нелепым. Ройя даже не могла сказать, спрашивал ли кто-нибудь ее об этом. Не достаточно ли того, что у нее такой прогрессивный отец и он так заботится о своей дочери? Произведет ли это впечатление на такого политического активиста, как этот парень?

– Мои родители хотят, чтобы я окончила школу, поступила в университет и потом занималась наукой.

– А что бы ты выбрала сама, если бы могла делать то, что хочешь?

Ее ошеломила дерзость вопроса.

– Я бы… я бы послушалась отца. Моя мама…

Он шагнул к ней. От смеси аромата мускуса и свежего ветра у нее закружилась голова. Тогда он взял ее за руку. Для нее это было новое ощущение. Он нежно сжал ее пальцы, и у нее учащенно забилось сердце. Его прикосновение поразило ее, но при этом, как ни странно, успокоило.

– Ты любишь романы. Я видел.

– И что?

– Так и читай их. Сколько хочешь.

Сколько раз Маман говорила Ройе, что у нее покраснеют глаза, если она будет читать слишком много? Сколько раз Зари выбрасывала ее книжки и ругалась, что она еще не встречала таких дурочек, как Ройя, которые постоянно сидят, уткнувшись носом в книгу, и что она испортит из-за этого себе осанку? Сколько раз Баба твердил ей, как важно в этой жизни получить серьезную профессию, а если ты не можешь заниматься наукой и читаешь вместо этого романы, тогда уж лучше не читай их, а пиши, как эта самая Элен Келлер.

– Разве что ты и вправду хочешь пойти в науку или стать писательницей. Тогда, конечно, делай что хочешь.

Тревожное ощущение внутреннего несогласия, постоянно терзавшее ее в школе и дома, немного утихло. Ей захотелось побольше услышать таких слов, поговорить с Бахманом, не отпускать его.

Звякнул колокольчик, и в магазин вбежал запыхавшийся господин Фахри в сбившейся набок шапочке. Он увидел их, и его лицо вспыхнуло. Он опустил глаза и кашлянул. Они уронили руки, словно обожглись, словно оба держались за огненный шар. Ей показалось, будто ее застигли за чем-то постыдным, за кражей. Но хотя она уронила руки и глядела на носки туфель, а потом пробормотала «Мне надо идти» и выскочила на улицу, она все равно знала, что будет приходить сюда вновь и вновь, целую вечность, что бы там ни думали господин Фахри или кто-нибудь еще. То, что случилось, случилось бесповоротно, и Ройя не хотела ничего менять.

4. 1953. Удар цепью

Они продолжали встречаться в пыльном и прохладном пространстве магазина среди книг, авторучек, карандашей и пузырьков с чернилами. Другие, ненужные мальчишки появлялись на каждом углу, но того, кто действительно притягивал к себе Ройю, она видела лишь по вторникам в «Канцтоварах». Он задавал ей самые разные вопросы, например что она думает о поэме Саади «Гулистан». Ройя удивилась своему солидному ответу. Ее голос прозвучал увереннее и громче, чем она думала. Вскоре (потому что Ройе было почти семнадцать, она жила в Иране и мечтала о великом) она уже была убеждена, что он самый умный парень из всех, кого она знала, и, пожалуй, самый красивый.

Он активно занимался политикой, поддерживал Мосаддыка и распространял листовки и статьи в Тегеранском университете и в старших классах школ. Он развозил по городу газеты и листовки Национального фронта. Где он их брал? У господина Фахри. В подсобке за прилавком у господина Фахри была обширная коллекция и более опасных политических материалов. Ройя запаниковала, когда Бахман рассказал ей об этом. Она вспомнила день, когда в школу нагрянула полиция и как Залех подпрыгнула, спасаясь от чудовищного напора воды. Как она стояла, промокшая до нитки. Полиция могла так же легко выследить Бахмана и обвинить его в распространении клеветнических материалов, подрывающих власть шаха. Его могли арестовать. И подумать только – господин Фахри помогал ему! Ройя никогда не подумала бы, что хозяин магазина мог участвовать в тайной политической борьбе. Она недооценивала спокойного, тихого торговца, вечно стоящего за прилавком.

Но Бахман сказал ей, что волноваться не нужно.

Между тем напряженность между политическими группировками увеличивалась. Нарастал уровень насилия. Демонстрации разгонялись, полиция применяла оружие, несколько человек получили смертельные ранения. Но хотя Ройя боялась за безопасность Бахмана, невозможно было не восхищаться его мужеством. Он всей душой верил в политику премьер-министра, пожалуй, даже с большей страстью, чем отец Ройи. Ситуация в стране менялась, говорил он. Перед Ираном открылось будущее, светлое будущее, и премьер-министр даст им все, что нужно. Вот только некоторые политики стремились помешать реформам Мосаддыка, свергнуть его, и Бахман был полон решимости не позволить им это.

Когда Бахман говорил об этом, Ройя прислонялась спиной к полкам и чувствовала спиной корешки книг – поэзию и политику. Если он слишком долго рассуждал о налогах и торговле, она просто смотрела ему в глаза, но такое случалось редко. Господин Фахри все чаще и чаще уходил под всякими предлогами в подсобку, и Ройя с Бахманом оставались одни. Но тогда сохранялась опасность того, что войдут другие покупатели, да так и бывало – появлялись старики в очках и со списком канцтоваров, которые они намеревались купить, или молодые студенты-коммунисты просили труды Маркса, или сторонники Мосаддыка спрашивали книги по философии и демократии. Некоторые узнавали Бахмана и кивали ему; по их взглядам Ройя видела, что они уважали и ценили его.

Она таяла от страсти, и он шептал ей на ухо слова любви, а когда они оставались одни, прижимался к ней всем телом, ласкал ее. Вскоре для нее не было на свете места желаннее, чем магазин канцтоваров.

* * *

Ройя листала в углу торгового зала переводные романы и ждала. Дверь распахнулась. Появился Бахман. В белой рубашке, штанах цвета хаки, с раскрасневшимися щеками и взъерошенной от ветра шевелюрой, запыхавшийся от быстрой ходьбы. Он обвел взглядом помещение, и когда его глаза остановились на Ройе, лицо расплылось в широкой улыбке.

– Привет, Бахман-джан! – поздоровался из-за прилавка господин Фахри.

– Как вы поживаете, господин Фахри? – спросил Бахман, не отрывая глаз от Ройи.

Господин Фахри застыл, видя, как смотрят друг на друга юноша и девушка. В какой-то момент Ройя даже подумала, что он хотел их отругать. Но потом он вздохнул и сказал, что ему нужно провести инвентаризацию. При этом его голос звучал странно.

– Читори? Как дела? – спросил Бахман, употребив на фарси форму глагола, использующуюся для общения с близким человеком, и отбросив формальное «ты».

– Нормально. – Ройя вздохнула и вернула на полку «Анну Каренину». Когда она выпрямилась, Бахман стоял рядом и тут же обнял ее за талию. Она застыла, как статуэтка.

– Пойдем на улицу, – сказал он. Его сильная и властная рука лежала на ее тонкой талии. – Сегодня роскошная погода!

Она что-то пробормотала, возражая из скромности, но позволила ему вывести себя на яркий солнечный свет.

Он был прав. Весна бушевала, город утопал в цветах. Но Ройя беспокоилась, и ей не верилось, что они пойдут вдвоем по улице. Ведь они не помолвлены и не муж и жена; она даже почти ничего не говорила родителям про Бахмана, упомянула только, что познакомилась в магазине канцтоваров с умным парнем из хорошей семьи, страстным сторонником премьер-министра. Она знала, что такая информация произведет на отца впечатление. Конечно, Зари она рассказала больше, подробно описала их первую встречу, упомянув том числе и слово «огонь», которое он назвал, когда она спросила про стихотворение Саади. Зари проявила любопытство, но отнеслась ко всему скептически. Она сказала, что все политически активные парни – сумасшедшие, ей плевать, богата ли его семья, и, на ее взгляд, он идеалист, одержимый премьер-министром; что никто, кроме шаха, не может изменить политическую ситуацию в Иране, а Ройя должна повзрослеть и понять, что если уж она хочет заарканить парня, то надо выбрать самого лучшего. Но все-таки она с любопытством выспрашивала сестру о чувствах.

– Бахман, иди медленнее! – Он шел так стремительно, что ей пришлось бежать почти вприпрыжку, чтобы не отставать от него.

– Ой, извини. Да, конечно. – Он остановился, потом пошел гораздо медленнее, и вскоре они зашагали нога в ногу.

– Все нормально? – спросил он.

– Да, то есть нет… Что я скажу сестре? Родителям?

Казалось, Бахман удивился.

– Скажи им, всем-всем, что ты вышла на прогулку с твоим любимым. – Он сжал ей руку.

Сердце Ройи готово было взорваться от переполнявшей его любви. Ей нравилось, что они держались за руки. Нравились его слова. Любимый… Любимый…

Когда они свернули за угол и вышли на одну из главных площадей, раздались крики.

Там шла очередная демонстрация. Страсти накалились, площадь перегородили баррикадами. Люди скандировали лозунги в поддержку Мосаддыка, мегафон надрывался. Рука Ройи напряглась в пальцах Бахмана, кровь зашумела в ее ушах. Инстинкт подсказывал ей, что нужно бежать подальше от толпы.

– Бахман, пойдем отсюда.

– Неужели тебе не хочется поглядеть, что тут происходит?

– Нет, это опасно.