Пусть даже ей не хватает пятидесяти трех долларов.
С оттопыренными карманами она зашла в магазин.
Хозяин просиял:
– Ага, пришла.
– Да.
Она тяжело дышала. Насквозь вспотела.
– Нашла тысячу?
– У меня…
Пенелопа вынула банкноты.
– Девятьсот… сорок семь.
– Да, но…
Пенни шлепнула ладонями о прилавок, оставив в пыли отпечатки пятерней, пальцы и ладони стали липкими. Ее лицо оказалось на одном уровне с лицом старика; лопатки едва не вывихнулись.
– Прошу вас. Сегодня мне нужно поиграть. Я отдам остаток с первых же денег – но сегодня мне обязательно нужно его попробовать, прошу.
Впервые хозяин не таранил ее своей улыбкой: его губы раздвинулись лишь для слов.
– Ладно, ладно.
Он указал рукой, одновременно двинувшись с места.
– Идем.
Конечно, он подвел ее к самому дешевому пианино; это был неплохой инструмент орехового цвета.
Она опустилась на табурет; подняла крышку.
Посмотрела на дорожку клавиш.
Некоторые были щербатыми, но сквозь бреши в своем отчаянии Пенни уже влюбилась, хотя пианино еще не издало ни звука.
– Ну?
Она завороженно обернулась, а душа ее теряла равновесие: она вновь стала Деньрожденницей.
– Ну что ж, давай.
И она кивнула.
Глядя на пианино, она вспомнила свою прежнюю страну. Отца и его руки у себя на спине. Она взлетала в небо, высоко в небо – и статуя позади качелей; Пенелопа играла и плакала. Несмотря на столь долгую инструментальную засуху, играла она прекрасно (ноктюрн Шопена) и чувствовала на губах вкус слез. Она втягивала их носом, засасывала и сыграла все верно, нота в ноту.
Девочка-сбивашка не сбилась ни разу.
А рядом пахло апельсинами.
– Ясно, – сказал старик. – Ясно.
Он стоял рядом, справа от нее.
– Кажется, я тебя понимаю.
Он продал ей пианино за девятьсот долларов и сам организовал доставку.
Да только вот беда: у продавца пианино была не только катастрофическая глухота и беспорядок в магазине, почерк его тоже приводил в ужас. Будь он хоть на йоту более разборчивым, ни меня, ни моих братьев никогда бы не существовало: вместо Пеппер-стрит, 3/7 он прочел в собственной записке 37, куда и отправил грузчиков.
Это их, как вы можете себе представить, разозлило.
Была суббота.
Через три дня после покупки.
Пока один из них стучал в дверь, двое стали выгружать пианино. Они сняли его с грузовика и поставили на тротуар. Старший поговорил на крыльце с хозяином, а потом заорал:
– Эй, вы что там творите?
– Что?
– Это не тот дом!
Он зашел в дом, чтобы позвонить, а спускаясь с крыльца, что-то бубнил себе под нос.
– Ну идиот, – сказал он. – Мудак апельсиновый.
– Что такое?
– Это квартира. Номер три. Дальше по улице, дом семь.
– Но, погоди. Там нет стоянки.
– Значит, станем посреди дороги.
– Жильцы не одобрят.
– Тебя не одобрят.
– Ты это к чему?
Старший пожевал губами, изобразив несколько фигур неодобрения.