Сначала она не поняла, узнал ли он ее, но тут Клэй нерешительно спустился с крыльца, так и не выпустив тарелки из рук.
С этого расстояния, близко-но-настороженно, она его разглядела: деловито, с радостным любопытством.
Самым первым словом, которое он ей сказал, было «извини».
Он произнес его, потупившись в тарелку.
Выждав положенную недлинную паузу, Кэри вновь заговорила. Подбородком она касалась его ключицы, и в этот раз заставила Клэя смириться.
– В общем, – сказала она, – когда он приехал.
Здесь их голоса никогда не сходили на шепот – просто негромкие, по-дружески, без испуга, – и она призналась:
– Мэтью мне сказал.
У Клэя засвербила ссадина.
– Ты видела Мэтью?
Она кивнула едва заметно, ему в шею, и продолжила его ободрять:
– Я шла домой в четверг вечером, а он выносил мусор. С вами, бандой Данбаров, не запросто разминешься, знаешь ли.
В этот момент Клэй почти сломался.
Фамилия Данбар, и скоро уезжать.
– Наверное, просто жесть, – сказала она, – видеть…
Она устроилась поудобнее.
– …видеть его.
– Есть вещи и похуже.
Да, есть, и они оба это знали.
– Мэтью что-нибудь сказал про мост?
Она не ошиблась, я сказал. Это было одно из самых неудобных свойств Кэри Новак: ей всегда скажешь больше, чем следует.
Вновь молчание. Один танцующий мотылек.
Теперь она лежала ближе, и Клэй, когда она заговорила, чувствовал ее слова, будто ему их вкладывали в горло.
– Клэй, ты уезжаешь строить мост?
Этот мотылек будет виться вечно.
– За что? – спросила она тогда, давно, у крыльца. – За что ты извиняешься?
Вся улица уже почернела.
– Ну, знаешь, надо было слезть вчера и помочь вам с разгрузкой. А я сидел там себе.
– На крыше?
Она уже ему нравилась.
Нравились ее конопушки.
Их расположение на лице.
Их видел только тот, кто по-настоящему смотрел.
Теперь Клэй повел разговор в область, никак не связанную с нашим отцом.
– Это… – сказал он и обернулся, – покажешь, может, наконец, свои списки?
Она подобралась, но простила ему.
– Что за слова при мне. Будь джентльменом, черт побери.
– «Списки», говорю, не…
Она растаяла – всё, как заведено, как всякий раз на Окружности. И не важно, что конец субботы – наихудшее время просить подсказок на тотализатор, поскольку все крупные состязания проходят в субботу после обеда. Был еще один, не столь престижный, день скачек, в среду, но, как я сказал, вопрос был чисто ритуальным.
– Что там поговаривают в конюшнях?
Кэри уже почти улыбается, довольная игрой.
– Да-да, списки у меня есть, еще бы. Такие, что тебе не унести.
Ее пальцы коснулись его ключицы.
– Матадор в пятой скачке.
Клэй знал: как ни приятно ей это говорить, в глазах у нее почти стоят слезы, и он чуть крепче обнял ее, а Кэри, воспользовавшись этим движением, сползла чуть ниже и положила голову ему на грудь.
Его сердце понеслось галопом.
Клэй гадал, насколько это слышно Кэри.
У крыльца они разговорились. Кэри перешла к статистике.
– Сколько тебе лет?
– Считай, что пятнадцать.