Год обезьяны, или Клад купца Трофимова

– Доброе утро и вам, милый человек, – любезно произнесла та, что сидела справа. Вторая любезно улыбнулась, обнажив великолепный ряд зубов голливудской чеканки и спокойно кивнула головой. – Нам по пути? Так располагайтесь, а мы с Клавочкой вас оставим на пару минут.

Они чинно вышли из купе, предоставив возможность сложить вещи и переодеться попутчику. Скинув джинсы и натянув вольготные шорты, бросив на полку рюкзак и сумку, Маркер приоткрыл дверь, что бы выйти в тамбур покурить, а затем отправиться в вагон-ресторан. Однако дамы уже стояли в проеме и как бы намекали: не спешите юноша, нам хочется пообщаться.

А куда спешить? Дорога дальняя, на платформе он уже накурился и очередная сигарета еще не прикурена. Пропустив соседок к окошку, он устроился рядом. На вид женщинам было от пятидесяти до восьмидесяти лет. Определить точнее при вагонном освещении было сложно. Но ухоженные руки, с правильным маникюром и короткие прически, сделанные мастерски на фоне элегантных брючных костюмов, выдавали не обычных попутчиц, которые двигались на южные курорты. А скорее путешественниц или бизнес—леди, отдыхающих от работы. Подкрашенная седина, неброский макияж, огромные перстни на пальцах у одной, стильные очки и изумительной красоты кулон с золотой цепочкой на груди у другой…

– Как вас зовут, милый человек? – его наблюдения прервала та, что была с приятным голосом и оттенком чего—то королевского в манерах.

– Ненавязчиво. По кличке или по имени.

– Ваша кличка?

– Маркер.

– А имя?

– Олег, – ему захотелось добавить «Ваше величество» или «миледи». И, совсем не робея, он не удержался. А чего терять? Пошутить в поезде, как и в жизни, можно вполне, тем более, что через несколько часов судьба опять всех разбросает. – Миледи…

Дама улыбнулась.

– Но с «миледи» вы, молодой человек, погорячились. А то, что я – княжеской крови, внучка белого генерала, так это точно. Зовите меня Марина Эрнстовна. А это моя близкая подруга и помощница Клавдия Васильевна. – Соседка справа так же молча одарила Маркера ослепительной улыбкой. – Мы возвращаемся после лечения из Карловых Вар.

– Очень приятно. – Олег опять не удержал свой порыв и привстал, что бы поцеловать дамам руки. Но верхние полки купе не предполагали галантного общения пассажиров, поэтому звон удара его головы совпал с отправлением железнодорожного состава. А ему не оставалось ничего, как рассмеяться над своей неловкостью.

Эта ситуация вызвала смех и у попутчиц.

– Ничего, Маркер! – похлопала его по плечу Марина Эрнстовна.

– Вы не ушиблись, Олег? Надеюсь, что вам не больно? Садитесь поближе и можете без церемоний. Мы давно ко всему в этой стране привыкли. А когда надоедает, то просто уезжаем за границу. А куда вы путь держите? – Клавдия Васильевна вступила в разговор. – Хотя можете и не говорить. Я попробую угадать. Вы едете отдыхать на юг, наработавшись за год. По специальности вы не служащий, а скорее предприниматель с небольшим бизнесом. Дома оставили жену и детей, которым милее дача в Подмосковье. А сами решили удариться во все тяжкие. Я права?

– Это звон бутылок из моего рюкзака вам подсказал такие вопросы? Спешу разочаровать. Пиво всегда беру на утро, так как не знаю, каким будет вечер. Я по жизни простой уличный художник.

– Тот, кто называет себя свободным?

– Вот—вот. Абсолютно и от всего свободным в России быть невозможно. Но понятие «свободный художник» для меня, как нельзя, кстати.

– Пейзажи? Портреты? Натюрморты? Что вы пишете, милый человек?

– Не угадали. Шаржи и карикатуры. Иногда графику. Книжки оформляю.

– Клава, вот видишь, читая детективы, у тебя появляется тяга к дедукции, а практическое её применение из одних промахов.

– Подождите, – всполошилась Клавдия Васильевна. – Как же вы зарабатываете себе на жизнь? Насколько я знаю издательское дело, то выпуская в свет даже одну книжку в два месяца, вы не в состоянии уехать от Москвы даже дальше Мытищ.

– А Арбат? Я из той когорты, что трудится на улице и зарабатывает себе на хлеб насущный ежедневным трудом. Плюс корпоративные вечеринки с гонорарами, публикации в журналах, отдельные заказы. В общем, мне хватает.

– И даже остается….

– Примерно, как и у нас, – вставила Марина Эрнстовна. – С той лишь разницей, что мы живем на остатки роскоши моего деда. Да и то в преклонном возрасте нам и этого много.

– Это у вас—то преклонный возраст? – Маркер выказал искреннее удивление. – Да вы юны и цветущи, как персики в саду Шахерезады!

– Скорее как абрикосы, из которых уже получился урюк. Милый человек, мы уже не боимся называть свой возраст. А иногда даже гордимся тем, что в сумме нам 160 лет…

– Не может быть!

– Да—да, мне девятый десяток, а Клаве – за семьдесят. Причем, так мы можем сказать только сегодня. Вчера был мой день рождения, а завтра – у неё. 81 год плюс 79 лет равно 160. Вот так то.

– Милые дамы, – Маркер привстал, но в этот раз лишь символически, – я не могу удержаться, и приглашаю вас в вагон—ресторан, что бы отметить такое достойное событие!

– А мы принимаем ваше предложение. Правда, Клава?

– С таким-то кавалером…

Через несколько минут новая компания сидела в соседнем вагоне, который и был рестораном на колесах. Все весело отмечали знакомство. Солянка под водочку, рекомендованная Маркером, коньяк с лимоном и десерт прошли на ура. Соседи по купе оказались преотличными собеседницами. Рассказывали анекдоты, смеялись от души. Пили. Фотографировали друг друга. Возвращаться никому не хотелось. И даже симпатичная девушка, мечущая недвусмысленные взгляды на Маркера из—за соседнего стола не могла изменить ситуацию.

После очередного тоста за прекрасных дам, у которых все должно быть великолепным, Маркер обратил внимание на исключительно интересную огранку камня, что висел на груди Клавдии Васильевны.

– Это единственная память, оставшаяся о моей семье.

– Мне интересно. Расскажите.

– Но история давняя и воспоминания могут затянуться надолго.

– Так давайте закурим, а вы расскажете. Впереди еще не один час пути. Я же вижу сигареты в вашей приоткрытой сумочке, значит, вы курите. Да и мне хочется придавить в себе коня каплей никотина. Не откажите Клавдия Васильевна, – и Маркер приблизил к ней зажигалку, – разрешите?

– А я не курю, как Клава. Даже в юности не пробовала. Капля никотина пролетела мимо, не убив во мне вьючное животное. Мне – мороженного, пожалуйста. – Марина Эрнстовна обратилась к официанту. – С орешками. Люблю я их. И могу себе позволить. Только ничем не поливайте! Никаких сиропов и варений…

Клавдия Васильевна прикурила, глубоко затянулась и неторопливо начала свой рассказ.

– Как вы уже, наверное, сосчитали, я родилась в 1930-ые годы прошлого столетия. И первые детские воспоминания у меня связаны с голодом, непонятной суетой вокруг и парным молоком. Жили бедно, как и все, на хлеб зарабатывали своими руками. Да и то, что добывалось потом, отдавали в образующиеся колхозы. Надо сказать, что на этом фоне наша семья отличалась от соседей. Мать моя и отец были из купеческой семьи, работать могли и умели. А наличие своей коровы делало их совсем зажиточными крестьянами. Именно таких людей, как я понимаю, тогда и называли кулаками. Поэтому под коллективизацию они попали скорее, чем хотелось бы. Вы изучали советскую историю и помните, конечно, о массовых переселениях и ГУЛаге. Так вот, чтобы избежать гибели от репрессий в той деревне, куда мои родители приехали после революции из Питера, отец решил переехать на Кавказ. Там теплее, палку в землю воткнешь, она прорастает и плодоносит. Одним словом выжить легче. Мама эту затею поддерживала. Хотя, скорее это были наивные мечты юности моих родителей. Но вмешался случай. Когда отец однажды уехал в больницу, которая находилась в соседней деревне, сосед предупредил мать о готовящихся к вечеру арестах. Та быстро собрала кое—какие пожитки, и отправилась в далекий путь сама. Как и было обговорено с отцом. А он должен был её догнать в Ростове.

– Вы хотите сказать, что остались с отцом, а мать уехала одна?

– Нет. С отцом остался мой старший пятилетний брат. А мать в то время была беременна мной. На одной из станций мама натолкнулась на Марининых родителей. Они тоже пробирались к сытому, как им казалось, и теплому югу, за границу.

– Здесь я должна внести поправку, – вступила в разговор Марина Эрнстовна. – Мой дед, тот самый белый генерал, когда-то ухаживал за симпатичной купеческой дочкой с Фонтанки. Как потом мы узнали, за Клавиной бабушкой. В каждой семье есть свои тайны, которые, как банальные скелеты в шкафу, только ждут своего часа. Но та любовь умерла… Мой дед встретил новую женщину, создал семью. В гражданскую войну он погиб, а мои папа с мамой жили без детей. Бежавшую из деревни беременную маму Клавы все наше семейство приняло, как свою, родную… Скоро на свет появилась Клава, а через пару лет родилась и я. Чем не подружки с младенчества?

– В общем, мы считали себя сестрами… Через некоторое время моя мать скончалась от тифа. – У Клавдии Васильевны повлажнели глаза от грустных воспоминаний. – К счастью меня Маринины родители приняли меня в свою семью. О тяготах путешествий того времени мы естественно ничего не помним, а родители не рассказывали ничего. Как попали за кордон, кто помогал нам и как? Никому не известно теперь… Выплывают из памяти крыши вагонов, чайники с кипятком, люди в платках, сухие необыкновенно вкусные корки хлеба, размоченные в воде… И море, море, нескончаемое море… Но это, скорее, впечатления фильмов, чем воспоминания. Все мы чудом вышли в Турцию через горные перевалы. Потом были скитания по Африке и Европе. И только в Канаде мы нашли своё пристанище. Получили образование, работали. Вышли замуж.

– А дети?

– Господь не дал. Врачи говорили, что из-за голодного и болезненного детства.

– А вот родителей и мужей своих мы пережили, – теперь покатилась слеза и у подруги. – Всю жизнь прожили в русском квартале. Хоть и говорим на трех языках, русский считаем своим основным. За жизнь заработали кое—какие деньги. И недавно приехали в Россию. Захотелось на историческую родину. К своему погосту, так сказать.

– Значит, вы путешествуете на старости лет. Но так и не сказали мне о кулоне с камнем?

– Этот камень оставила мне перед смертью мать. Как память об отце. Именно он когда—то подарил две сережки с такими камнями маме. Со временем к одной из них я сделала вот такую оправу и ношу на груди не только как украшение, но и как талисман на счастье. А почему он вас так заинтересовал? Что в нем особенного, Олег? – обе дамы несколько напряглись и посмотрели на Маркера заинтересованно.