Чудотворцы

– Да, на то они и мужчины! А нам остается лишь их ждать. Пожалуйста, не рассказывай мне, как трудно ждать. Я знаю, не сомневайся. Ты не поверишь, но когда он уходил с Иудой, я знала, что он идет на смерть. А ведь я могла бы его становить: показать живот, забиться в истерике, плакать… плакать. И тогда бы он остался, сломленный и пустой изнутри. А потом он бы никогда не простил себе, так бы и жил терзаясь и сжигая себя. Вот и пришлось его отпустить. Ох, как это было нелегко. И он ушел, а мне оставалось ждать, ждать так, чтобы он вернулся. И он вернулся, значит я правильно ждала. Ты знаешь, я научилась не сразу, но теперь я спокойна. Ты тоже привыкнешь.

– Вот ты сказала "правильно ждать", а как это? Надо молиться?

– Можно и молиться… Ну конечно же, надо молиться. Но одного этого мало, надо еще.... Даже не знаю, как сказать… Например, жди так, чтобы не прогоркло молоко в груди.

Они снова тихонько засмеялись.

– А вообще-то это не передать словами. Но ты почувствуешь и обязательно поймешь.

Он спрятался за огромной вязанкой хвороста и проводил глазами Диклу, которая уходила с младенцем на руках, вытирая слезы, но уже не плача. Наверное она думала о том, как научиться "правильно" ждать. А он думал о том, какая у него мудрая жена…

Вероятно, Дикла ждала правильно, потому что Сефи вернулся через неделю. Его маленький отряд привел всех троих детей Симона: Иуду, Маттитяху и маленького Йоханана, не было с ними только Хайи. Вечером Натанэль с семьей пришел к Сефи в гости. Пока женщины занимались детьми и едой, он осторожно попытался выведать подробности:

– Ну что, сколько глоток пришлось перерезать?

– К сожалению, ни одной – кровожадно ответил Сефи – Серебро, которым нас снабдил Йонатан сделало свое дело получше ножей. Пришлось правда посидеть пару дней в трактире около Хакры. Ты знаешь заведение Доситеоса?

Натанэль бывал там и не раз еще будучи Публием и запомнил хозяина, сочувственно относившегося к мятежникам. Оказывается, один из маленького отряда Сефи был родственником Доситеоса и ручался за него. Именно хозяин заведения указал им падкого на серебро пельтаста, который и вывел детей из крепости одной прекрасной ночью.

– А Хайя? – спросил Натанэль.

– Мы предлагали ей уйти, даже настаивали, но она отказалась и, передав нам детей, вернулась в крепость.

– Но почему?

– Она объяснила, что так ей удастся задержать погоню, сделав вид, что дети еще там.

– Что с ней стало?

– Не знаю – хмуро сказал Сефи.

Только через неделю стало известно, что жену Симона сирийцы передали людям Алкима, а те бросили ее в яму. Дальнейшая ее судьба пока была неясна. Симон, похудевший и побледневший, уже не сидел уставившись в одну точку, а действовал, пробудившись от оцепенения. В это время начали приходить тревожные вести из Ершалаима. Вначале появился гонец и сообщил, что Алким приказал разбирать стену между женским двором Храма и его внутренним двором.

– Что он делает, этот подонок? – закричал Йонатан, узнав об этом – Он в своем уме?

– Он делает то, что требуют от него его хозяева в Антиохии – Симон произнес это с мрачным спокойствием.

– Немедленно выступаем на Ерушалаим – потребовал его брат.

– Нет – был ответ – Это именно то, чего они от нас ожидают.

Не только Йонатану, но и каждому из иудеев в Бейт Тасси было нестерпимо думать, что снова, в очередной раз, разрушают их многострадальный Храм. Но тут прибыл очередной лазутчик с известием, что Алким внезапно слег от удара, а еще через пару дней стало известно, что он лишился речи и способности двигаться.

– Чудо? – спросил Натанэль у Симона.

– Ну какое же это чудо? – ответил тот – Было бы чудом, если бы этого не случилось, уж слишком многие желали ему смерти.

А еще через неделю пришло известие о смерти Алкима и, одновременно, о том, что войско Вакхида уходит назад, в Сирию.

Хайю освободили из ямы и она наконец появилась в Бейт Тасси. Но в этот раз чуда не произошло, здоровье женщины пошатнулось во время заключения и в три дня ее не стало. Хайю похоронили на берегу Иордана, на западном его берегу, где уже была земля Иудеи.

А в Иудее власть по-прежнему была в руках эллинистов и пока что путь туда для обитателей Бейт Тасси был заказан. Но они больше не были кочевниками. У них был город, обнесенный стенами, у них был свой Первосвященник – Йонатан-Апфус Хашмонай – и у них был свой городской инженер. А у инженера был дом и в этот дом он любил возвращаться, потому что его там ждали. Вот и сейчас, осторожно открыв скрипучую дверь, он услышал, как Шуламит поет колыбельную:

Спи мой сынок

Ты не одинок

Здесь, на земле, у тебя есть мама

А на над землею – Бог

Если захочешь знать

То, что волнует мать

Все, что лежит у меня на сердце

Дай мне тебе сказать

Болью пришел на свет

Но не для горя и бед

Ты моя сладость, ты моя гордость

Вот мой ответ

Хочешь найду

Птичку в саду

Родила я тебя ради светлого счастья

Илюбую беду отведу

Быстро ты подрастешь

В мир огромный пойдешь

Будешь долго бродить и бродить по свету

Счастье свое найдешь

Будет острым клинок

Будет конь быстроног

Но пока не покинул своей колыбели