Оценить:
 Рейтинг: 0

Чудотворцы

Год написания книги
2020
<< 1 ... 31 32 33 34 35 36 37 38 39 ... 46 >>
На страницу:
35 из 46
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Натанэль взглянул Луцию Перперне прямо в глаза. Когда-то карие, а теперь выцветшие, глаза бывшего легата не были теперь ни мрачными, ни зловещими, как много лет назад, на галере. Они глядели устало, немного грустно, и, к удивлению Натанэля, спокойно. В них не было заметно никакой особой "искры", в этих глазах, но Натанэль давно уже научился смотреть вглубь. И, глядя в эти спокойные глаза, он тоже заговорил на латыни:

– Я вспомнил кое-что о том юноше, Публии. Судя по его судьбе, ему пригодились поучения, данные одним легатом в Кверкветулане.

– Что с ним теперь?

– Его больше нет.

– Зато есть иудей, Ясон бен Элеазар.

– Натанэль Аврунк – мягко поправил его Натанэль.

– Вот даже как? Ну и какие же поучения пригодились юному Публию?

– Помнишь ли ты, о легат, свои пламенные речи о величии Рима?

– Я уже давно не легат, но от своих слов не отрекаюсь.

– А помнишь ли ты, как говорил о силе нации? О том, что она не в оружии и не в богах, а в силе духа и более прочном образе жизни? Ты помнишь? Юный, наивный Публий еще тогда сказал, что ведь может прийти народ с еще более прочным образом жизни.

– Неужели…?

– Да, Перперна. Да!

– Я не верю тебе. Какие-то дикие иудеи с самарийских гор…

– И все же… Ведь мы несем с собой совершенно иной, новый образ жизни.

– Мы? Или они?

– Мы! Именно мы! И это мой ответ на твои сомнения. И все же, мой друг, хоть мы и воины, но несем свое слово в мир тоже словом, а не мечом. Поэтому, этот процесс может потребовать десятков, а может и сотен жизней. Не беспокойся: ни ты, ни я не увидим его результатов.

Оба замолчали и молчали долго, как будто было сказано все и добавить было нечего. Первым прервал молчание старик:

– Ты меня утешил. Надеюсь не дожить до тех времен, когда иудейский образ жизни сменит латинский. А вот к тебе у меня есть просьба. Я знаю, у тебя теперь другие боги…

– Другой бог – поправил его Натанэль.

– Да, верно – Перперна задумался – Но, если тебе не запрещает твоя вера, то года этак через два принеси, будь так добр, жертву духу Луция Перперны Вентона.

– Я буду помнить тебя, легат – тихо проговорил Натанэль, благоразумно опуская вопрос о жертве – И знаешь еще что? Помнишь ли ты свой легионерский шлем? Однажды он спас мне жизнь, поэтому я считаю, что свой долг дружбы моему отцу ты уплатил.

– Это хорошая весть – сказал старик – Но еще более важно то, что считаю я сам.

Пояснять он ничего не стал, и быстро, без лишних слов покинул Натанэля, нетвердо, но по-армейски отсалютовав ему на прощание свой коричневой рукой, покрытой стариковской "гречкой".

У них было еще два дня до выступления в Сенате и Натанэль использовал это время с толком, пытаясь разнюхать, что кроется за интересом Республики к далекой и не слишком могучей Иудеей. Пользуясь своим опытом понтифика, но, разумеется, себя не называя, он с удивлением узнал, что латиняне считают пунов близкими родственниками евреев и опасаются их симпатий к жертвам Пунических войн. Эвполем снисходительно объяснил ему, что это было весьма близко к истине, так как пуны были потомками финикийцев, говоривших на похожем языке и даже использующих тот же алфавит. Это было весьма интересно, и Натанэль предложил использовать предполагаемое родство иудеев с пунами, чтобы придать еще больше убедительности предстоящей речи Эвполема.

Посла чрезвычайно беспокоило его завтрашнее выступление, поэтому он до вечера ходил кругами по триклинию, заучивая свою речь и все время путая слова. Уже дважды он произнес "братья-сенаторы" вместо положенных "отцы-сенаторы" и это привело его в ужас. Натанэль только посмеивался, глядя на страдания Эвполема. Сам он был убежден, что никто из сенаторов все равно не будет слушать эту пламенную речь до конца. Поэтому он ехидно предложил Эвполему во второй части его послания плавно перейти к сравнительному разбору достоинств женщин различных народов, то есть тому предмету в котором тот был наиболее сведущ. Разгневанный Посол собрался было возмутиться, но не успел: его реплику опередили три стрелы, влетевшие в триклиний. Первая разбила глиняный кувшин с недорогим Кекуба[23 - Марка красного вина] и воткнулась в облезлый столик инкрустированного дерева. Вторая стрела вонзилась в колонну совсем рядом с Натанэлем, причем мраморная на вид колонна оказалась искусно раскрашенным деревом. На третью стрелу с удивлением смотрел Эвполем – она торчала из его туники и ткань вокруг нее начала быстро окрашиваться алым. Натанэль бросился к Послу и, затащив его под неглубокую колоннаду, начал тревожно озираться вокруг: триклиний был открытым и стреляли, несомненно, с крыши. Наверху раздались крики, на пол триклиния рухнуло тело со стрелой в горле, потом второе. Нас охраняют, понял Натанэль, вот только недостаточно хорошо. В это время с крыши свалился третий лучник, так и не выпустивший из левой руки свой лук. Охрана, опоздало расправившись с убийцами, так и осталась невидимой. Вбежал старый раб распорядитель, взмахнул руками, засуетился. Было послано за лекарем и тот немедленно явился. К счастью это оказался не латинянин, а раб-асклепиад, явно знающий свое дело. Оказалось, что Эвполем был жив и, по заверению лекаря, даже не собирался умирать. Стрела прошла насквозь и поэтому ее легко удалось вытащить, к тому же цвет крови был обнадеживающим, так что было похоже, что внутренности оказались не слишком задеты. Тем не менее, говорил он с трудом, хрипло отхаркивая сгустки крови и о выступлении в Сенате ему следовало забыть. Эвполем умоляюще посмотрел на Натанэля и тот лишь пожал плечами и угрюмо кивнул. Выбора не было, ему предстояло держать речь перед людьми, с некоторыми из которых он, что не исключено, вместе посещал Регию.

Тела унесли и молодой раб, принеся мокрую тряпку, начал оттирать следы крови, опасливо поглядывая на Натанэля. Тому следовало бы подготовить и выучить свою речь, но после атаки в триклинии неимоверно трудно было собраться с мыслями и он, махнув рукой, решил положиться на вдохновение. В это момент его снова побеспокоил старый раб, доложив, что пришел с визитом сенатор, не сообщивший своего имени. Натанэль согласно махнул рукой уже не заботясь о жестах и, прогнав уборщика, стал ждать посетителя. В вошедшем почти ничего не выдавало сенатора: он был одет в дорожную хламиду, под которой оказалась изящно расшитая туника. Золотые пряжки на сандалиях и дорогие фибулы указывали на патриция или очень богатого плебея и только массивное золотое кольцо на правой руке говорило о его статусе. Сенатор был стар, но еще крепок телом, его морщинистое лицо с огромными залысинами казалось смутно знакомым, но память молчала. Старик поморщился, покосившись на неотмытые следы крови, и приветствовал Натанэля по-гречески:

– Послу иудеев – радоваться! – начал он – Мое имя – Марк Порций Катон и ты, возможно, слышал обо мне.

– И тебе – радоваться! – осторожно ответил Натанэль – Разумеется, мне знакомо твое имя. Кто же не слышал про Катона-цензора?

О, да! Ему неоднократно приходилось слышать это имя. Известный как Марк Катон Старший, сенатор носил почетное прозвище "цензор". Это имя, как и уважение многих плебейских семей, он заслужил своими реформами, обеспечившими ему, тоже плебею, не только популярность, но и место в Сенате. Теперь Натанэль припомнил, что неоднократно видел Катона на Палатине и даже присутствовал как-то на его выступлении перед молодыми понтификами в Регии. Было это давно и было их там так много одинаково молодых и одинаково наивных, что вряд ли старик мог его узнать, к тому же, бояться не хотелось.

– …Но должен тебя огорчить, я не Посол.

– Боюсь, что ты заблуждаешся, уважаемый Ясон бен Элеазар…

Возможно Натанэлю лишь показалось, что Катон произнес его имя с некоторой толикой сарказма.

– …Повторяю, ты заблуждаешься. Ведь теперь, после недавнего прискорбного происшествия… – он указал на кровавые пятна на полу – …Посол – это ты. Но позволь мне продолжить. Несомненно ты поступил весьма благоразумно, осторожно выведывая настроения сенаторов…

…Недостаточно осторожно, подумал, Натанэль, не пряча глаза от пытливого взгляда сенатора. Похоже, тот увидел нечто удовлетворяющее его, потому что продолжил:

– Думай что я, с моим немалым опытом общения с этими… людьми… – на язык Катону явно просилось другое слово, но он сдержался – …мог бы тебе помочь. Если ты, конечно, готов принять мою помощь.

– Полагаю, что твоя помощь была бы бесценна – ответил Натанэль – Но бескорыстна ли она?

– Неужели ты веришь в бескорыстную помощь? Нет, мною, как ты уже догадался, движет не бескорыстие, а интерес. К нашей обоюдной выгоде, мой интерес совпадает с твоим.

– И в чем же он заключается, этот интерес?

– В том, чтобы остановить ползучую экспансию эллинской культуры. Не удивляйся и посмотри вокруг. Кто мы, латиняне или эллины? Мы говорим на койне, мы пишем по гречески, у нас греческие медики, а наших детей учат греческие учителя. Скоро мы и вовсе станем греками, забыв свои вековые обычаи. И это роднит нас с вами, иудеями, ведь вы страдаете от того-же самого. Да что далеко ходить, ведь даже у тебя… Прости меня за откровенность… Ведь даже у тебя греческое имя. Если, разумеется, это на самом деле твое имя.

Не имело смысла объяснять Катону, что он заблуждается и иудеи противятся совсем другому. Он бы все равно не понял, за что и из-за чего пострадал безрукий Элеазар из Мицпе. В то же время его теория "упадка нравов" вполне пришлась бы по душе Антиоху Эпифану. И, хотя покойный базилевс ничего не имел против заклейменных Катоном "гнусных новшеств", идея "блага государства" ему бы понравилась несомненно. Ничего этого, разумеется, говорить не стоило, как не следовало и показывать подозрительную осведомленность о воззрениях сенатора. Поэтому предпочтительнее было внимательно слушать гневные нападки Катона на роскошь, чужих богов, разврат, мужеложство и прочие пороки, которые тот приписывал исключительно влиянию эллинизма. Когда поток его красноречия иссяк, Натанэль заметил:

– Я буду последним, кто возразит тебе, сенатор. Но скажи, как мы может помочь друг другу?

– Нам обоим нужен этот договор, но не уверен, что все сенаторы с нами согласятся. И даже тем, кто согласен, потребуется причина открыто выразить свое согласие. Советую тебе дать им такую причину.

– А что с теми, кто против договора? Почему они против и как их убедить?

– Таких тоже немало и они опасаются создать опасный прецедент, когда могучая Республика заключает равноправный договор с малозначительным народом, не имеющим даже своего государства.

Насчет малозначительности у Натанэля было свое мнение, но он воздержался от того чтобы это мнение озвучить.

– …И этим сенаторам – продолжил Катон – тебе стоило бы представить такую причину заключить договор, которую они не смогут оспорить без ущерба для своей репутации. Подумай об этом и прощай. Увидимся завтра в Сенате.

На этом он гордо удалился, а Натанэль остался думать. Нужно было бы посоветоваться с Эвполемом, но тот спал, выпив маковый отвар, приготовленный лекарем. Наконец, ему пришла в голову одна неплохая мысль и он отправился в спальню, чтобы отдохнуть перед выступлением в Сенате.

Поздним утром следующего дня он поднимался по ступенькам Сената, сопровождаемый глашатаем, одним из консулов и положенными консулу двенадцатью ликторами с фасциями на плече. Непривычный к ношению тоги, Натанэль чувствовал себя неуютно, несмотря на несколько часов тренировок. Эвполем и сам научился правильно носить тогу лишь перед отъездом из Ершалаима, но все же требовательно наставлял нового Посла с самого рассвета. Подняться с ложа он так и не сумел. Лазоревая тога сидела, по мнению Натанэля, кое-как и к тому же напоминала ему своим цветом хламис незабвенного Никанора, как раз сейчас ведущего свои войска на Иудею. Позолоченные сандалии, привезенные Эвполемом специально для этого случая, немилосердно натирали левую ногу плохо подогнанными ремешками и он прилагал немалые усилия, чтобы не хромать. Вдруг ни к месту вспомнился позавчершний визит Луция Перперны и Натанэль с усмешкой подумал, что сейчас пришла его очередь выступить в роли легата.

Над ним навис и пропал огромный портал со знакомыми буквами S.P.Q.R[24 - Senatus Populusque Romanus – Сенат и Народ Рима] и, вот он стоит на небольшом возвышении в центре амфитеатра, а вокруг него на скамьях бело-пурпурными пятнами расположились… люди, по меткому выражению Катона. Но сколько же их? Вроде бы в Курии нам это рассказывали. Кажется – 300? Но тут, похоже, собралось несколько меньше сенаторов. Итак, консул объявил мое имя. Надо начать говорить, а в горле пересохло. Но нет, он еще не закончил меня представлять. Какая напыщенная речь, неужели и я должен так говорить. Что он там несет? Иуда сын Маттитьяху, Первосвященник, народ Иудеи… Да, он никого не забыл! Ну все, наконец закончил. Натанэль облизнул сухие губы и начал:

– Позвольте приветствовать вас, отцы-сенаторы, от имени правителя Иудеи, Иуды сына Маттитьяху из славного рода Хашмонеев, от имени нашего Первосвященника и от имени народа Иудеи…
<< 1 ... 31 32 33 34 35 36 37 38 39 ... 46 >>
На страницу:
35 из 46