До лесной больницы ехали полчаса. Просека распахнулась и открылись низкие четырехэтажные здания, немного напоминающие корпуса научного городка, соединенные крытыми переходами.
Надев белые халаты Белосевич и Свиридов медленно переходили из палаты в палату, с этажа на этаж.
– Общее впечатление у меня уже сложилось, Роман Натанович. Я хотел бы повидать Людмилу Александровну Бересневу.
– Это вот там, Анатолий Иванович. Случай тяжелый, жить ей осталось от силы месяц – полтора.
– И ничего нельзя сделать?
– Поверьте – ничего. Ваш тезка бывает у нее каждый день, поддерживает, как может, а в остальном …
– Людмила Александровна, можно к вам?
– Заходите, – раздался из-за двери слабый чуть глуховатый голос. В светлой комнате на подушках дивана полулежала худая женщина с удивительно подвижным лицом. Она молча смотрела на Свиридова, а лицо ее постоянно менялось – казалось, оно жило само по себе своей самостоятельной жизнью.
– Меня зовут Анатолий Иванович, фамилия моя Свиридов. Наверное, тезка обо мне вам рассказывал?
– Здравствуйте, Анатолий Иванович. Рассказывал.
– Надеюсь, ничего плохого или страшного?
– Почему вы так спросили?
– Последнее время мне пришлось совершить немало дурных поступков, поэтому я несколько …
– Зачем же вы совершали дурные поступки? Присаживайтесь. Вот сюда, мне так лучше будет видно вас.
– Мне пришлось совершать дурные поступки, чтобы предотвратить еще большее зло. Но мне все равно не по себе …
– Я вижу, что вы добрый и совестливый человек … Расскажите мне, как вы совершали дурные поступки?
– Например, недавно преступники захватили в заложницы мою жену.
Женщина вздрогнула, рука ее поднялась и тонкие пальцы затрепетали.
– Это ужасно, это … это бесчеловечно …
– И я, освобождая ее, убил несколько человек. Конечно, это были преступники, но это были … люди.
Женщина прикрыла глаза рукой, помолчала.
– Если бы я была вправе, я бы отпустила вам этот грех. Вы мне рассказали о самом тяжелом для вас дурном поступке? Почему?
– Мне показалось, вы не можете сказать неправду, а мне так нужно было услышать, что вы подумали обо мне.
– Анатолий рассказывал о вас столько хорошего. Нет, вы добрый человек, и поэтому особенно остро переживаете необходимую жестокость.
– Я благодарю вас за прекрасные слова, вы так ободрили меня. – ответил ей Свиридов по-французски.
Женщина ничуть не удивилась и ответила ему на хорошем, только чуть-чуть излишне правильном французском языке.
– Мне сейчас уже некогда говорить дежурные фразы и заниматься словесной шелухой, мне не так много осталось.
– Вы не представляете, как мне жаль. – Свиридов взял ее пальцы – они были почти прозрачные и совершенно невесомые. – И мне так хочется сделать для вас что-нибудь хорошее.
– Когда-то … Когда-то давно я хотела петь. Я выучила язык, чтобы петь в подлиннике французские песни … Пиаф, Азнавур, Монтан, Матье, Дассен .... Говорят, я похожа на певицу по фамилии Каас. Вы не слышали ее?
– Слышал. У нее очень своеобразный голос и своя манера пения, она еще будет знаменитой.
– А я ее не слышала … Анатолий приносил мне фото из французской газеты … Она действительно похожа на меня?
– Вы удивительно похожи. – улыбнулся Свиридов. – Я утомил вас, простите. Разрешите мне еще навестить вас?
– Да, я буду рада вам. От вас веет теплом и любовью …
И она удивительно естественно протянула ему руку, которую Свиридов бережно поцеловал.
УТЕЧКИНА в ЛЕСНОЙ БОЛЬНИЦЕ
– Дина Егоровна, добрый день
– Добрый день, Анатолий Иванович.
– Через полчаса я заеду за вами, есть дело, где вы бы могли реализовать свои способности.
– Я буду готова.
К дому подъехали две машины.
– Лев Вонифатьевич, думаю, вам пора навестить своих сотрудников – они там без вас соскучились. Главная ваша задача – отделываться от расспросов. Вас с Диной уже видели на прогулке … А завтра приглашаю вас в наше кафе – только, Дина, пока еще в черных очках.
– Таинственно … Но все равно – спасибо, Анатолий Иванович. Я готова.
В белых халатах Свиридов в сопровождении Дины и дежурной сестры повторил свой утренний обход.
Когда они вышли из последнего корпуса в зимний сад и дежурная сестра ушла, Дина вытерла глаза и спросила.
– Анатолий Иванович, чем провинились эти люди?
– Разве они провинились?
– За что бог послал им такое испытание? Такое наказание? Что может быть страшнее одиночества в старости, в болезни? Почему их родные не заботятся о них?
– Дина, пойдем, сядем. Здесь нет семейных, тем более имеющих детей. Причин много, и не в этом суть … Но на этих людях нет греха перед богом, кроме мелких обычных бытовых прегрешений … Их испытание – кара всем нам … И вам тоже … Всем, кто спешит жить в силу самых разных причин, забывая о неповторимости каждого дня и даже мгновения … О божественности, если хотите, этого дара – жизнь …
Дина сидела, сжимая в пальцах мокрый платочек, и не отрываясь смотрела на Свиридова.
– Вы заметили – почти одни женщины … Чем они виноваты, что не смогли исполнить свое основное предназначение – продолжение рода человеческого, и к ним теперь некому прийти и утешить? Они работали во имя людей и для людей, а теперь люди забывают их – кто ответит, почему? Им совсем немного надо – поговорить, ощутить внимание к себе, участие в их крохотных с нашей точки зрения проблемах, подержать чью-то руку … У них есть крыша над головой, есть пища, есть врачи для болезней тела, а то, что мы называем душой? Пусть их успокоением будет бог – какая разница, чем скрасить их пустые дни и ночи, их одиночество. Они заслужили свою долю, свое место в нашей жизни и мы обязаны им, если мы – люди.