Концерт Патриции Каас. Далеко от Москвы

#Ну и <изверг> же ты, Сереженька!

#Все. Меня нет.

– Сережа, не убегай далеко! Пойдем, пройдемся?

Вознюкова подумала и не стала брать Свиридова под руку.

– Сережа говорил с тобой? Нет, только не смотри на меня, а то я просто умру … умру от стыда … Но я не знаю, что делать … а Сережа сказал, что ты можешь … нам помочь.

– Я постараюсь. Не смущайся, говори так, как будто меня здесь нет и ты разговариваешь сама с собой.

– Попробую, хотя вряд ли … Сережа сказал, что рассказывать тебе все мне не придется, что ты можешь узнать все сам … Я этого не понимаю, но раз Сережа так сказал, то это так и есть …

– Это правда. Но я могу сделать это только с твоего разрешения. И ты должна понимать, что я могу … узнать что-то, что для посторонних не предназначено, твои скрытые мысли, чувства …

– А ты тут единственный, от кого я не смогла бы скрыть ничегошеньки, – она остановилась и сама посмотрела ему в глаза, – Какие бы мысли у меня там не были, но помоги мне! Помоги нам с Сашей!

В голосе и глазах ее были слезы.

– Успокойся и не плачь. Я ведь пока не знаю, в чем дело, но постараюсь тебе помочь. Если ты согласна на то, чтобы я попробовал установить контакт с твоим … информационным полем, то так просто и скажи – я согласна …

– Я на все согласна! – не дала ему договорить Галина.

– … и что бы я ни узнал, я никому об этом не расскажу без твоего ведома и никогда не использую против тебя. Хорошо?

– Хорошо. Что я должна делать?

– Да ничего. Пройдемся еще немного, да и пойдем назад.

Свиридов мягко вошел в сознание Вознюковой, и поспешно ушел от нервного разброса мыслей, используя ключевое слово «истерика» и …

«Нет. Хитров не проявлял излишней инициативы – она его целовала ничуть не менее горячо. И обнимала, ничуть не думая о том, можно ли так, да как обнимает ее он, да в порядке ли ее одежда. И руки ее не уступали его рукам, гладили его плечи, спину, грудь. И она подставляла его рукам себя, и снимая его куртку, помогала ему снять кофточку, юбку. Его поцелуи были сладостны, ей хотелось еще и еще, она вся извивалась под его губами и руками. Он проводил рукой по ее обнаженному телу сверху вниз, вот он достигает живота, вот … Вспышка, удар, судороги, разрывается голова, она кричит, сжимается в комок, стонет, старается убежать, а он успокаивает ее.»

«Глубже, еще глубже … Где причина? Устойчивый жест? Глубже …»

«Весна, становится теплее, можно уже ходить без полушубка. Он. Поцелуи в лесу, его ласки, его руки. Комната, кровать, первый раз. Ласки, бесконечные ласки, бессонные ночи. Она спит, и сквозь сон чувствует, как он ласкает ее, как входит в нее. И просыпается лишь тогда, когда ее тело полностью начинает отвечать его телу и движется в унисон с ним. Он ласкает ее, проводя рукой сверху вниз по ее телу, и когда рука его касается густых волос в низу ее живота, она вся раскрывается и принимает его еще не просыпаясь. Она предполагает, что уже беременна, но еще не сказала ему. Во сне она чувствует, как рука гладит ее, она раскрывается ему навстречу и он входит в нее. Но что-то не так, движенья непривычны и она просыпается. Руки ее ощупывают чужое тело, она протягивает руку и включает ночник. Это не он! Рядом чужой мужчина! Она рывком сбрасывает его с себя – а он, ее любимый, сидит в кресле и улыбается:

– Да ничего, дай ему, я проиграл! – с пьяной ухмылкой говорит он, – Не жалко!

Она выскакивает в коридор и бежит к комнате дежурных по этажу, за ней врываются оба пьяных мужика.

– Ты что? Ты куда? Пошли обратно! – ее пытаются силой схватить, и только выстрел в потолок отрезвляет нападавших.

Девочки дежурные успокаивают ее, приходит врач. Разговор с контрразведчиком, ее отказ от судебного преследования. Беременность, роды, сын, отлучение сына от нее. Александр Тимофеевич Хитров, Саша, Сашенька. Его руки, его губы, ее ответные поцелуи и ласки, нагота, его поцелуи, его рука, идущая сверху вниз. Вот его рука гладит ее живот и касается … Взрыв. Что делать?! Ведь дороже его нет никого на свете! Только сын.»

– Ты не озябла? А то вы возились там, ты разгорячилась, а теперь мы прогуливаемся, как два пенсионера …

– Ничего себе пенсионеры! – рассмеялась Галина. – Ты когда будешь … Ну, то самое?

– Пошли назад. Я думаю, как помочь тебе … помочь вам с Сашей … Я уже все знаю.

– Как!? – она резко отстранилась. – Когда?

– Да не дергайся ты, пожалуйста. Делается это довольно быстро и незаметно … Но вот взмок я основательно от твоих … воспоминаний …

Галина покраснела и опустила глаза.

– И что ты теперь знаешь? – прошептала она.

– То, о чем ты хотела бы мне рассказать, если бы так не смущалась.

– И как ты думаешь нам помочь? – помолчав спросила она.

– Я вижу всего один путь. Надо, чтобы он узнал о причине твоей истерики.

– Да ты что! Никогда! Хочешь, чтобы он узнал, как меня во сне поимел чужой мужик!

– Дубина ты толстомясая! Вот заголить бы тебе задницу и всыпать горяченьких, чтобы неделю сесть не могла! Саша тебе нравится, ласкать себя ты ему дозволяешь, да и сама в этом деле не промах! Его женщиной стать хочешь, и даже очень! А вот объяснить, почему у тебя рефлекс образовался на определенные прикосновения – не можешь! Видите ли, она стесняется!

– Наверное, если бы ты меня выдрал, как сидорову козу, было бы совсем неплохо, – Свиридов ругался так негрозно, что Галина наконец взяла его под руку и подстроила шаги под его. – Если ты считаешь, что это единственный выход … Но я не смогу ему сама сказать … у меня смелости не хватит … Скажи ты, а?

Она помолчала и продолжила.

– Нет, я понимаю, как это … противоестественно… но кто, кроме тебя, сможет это сделать? И тебя Саша послушает, я уверена, и не обидится на то, что я тебя попросила … Толя, милый, сделай это!

Свиридов не особенно слушал Галину, опять забравшись в ее сознание и стараясь погасить устойчивый рефлекс между мужской рукой, движущейся по животу вниз и стрессом от воспоминаний о предателе-отце ее сына и совершенно чужом мужчине, вошедшем в нее. Трудно сказать, насколько это удавалось.

– Ну, иди. Я поговорю с Сашей. Он сегодня дежурит в ночь у детей?

– Да, дядя Толя.

– Я поговорю с ним ночью. А ты не трогай его, он сам должен прийти к тебе. Поняла, толстомясая?

– Неужели я такая толстая?

– Дура ты, а не толстая!

– Мама, ну как ты не понимаешь – ты не толстая, а просто красивая и любимая дура дяди Толи!

Свиридов сделал движение, как будто намеревается наподдать Галине, та со смехом увернулась и, оглядываясь через плечо, вместе с Сережей побежала к остальным ребятам, достраивавшим снежную крепость.

– Дела! – вздохнул Свиридов.

В ЛЕСНОЙ БОЛЬНИЦЕ

– Галина, соедините меня с Белосевичем.

– Роман Натанович, здравствуйте. Свиридов. Если вы не очень заняты, то проведите меня по лесной больнице. Я за вами заеду.