Матильда

Отставной старшина вытащил из-под кровати топор и направился в коридор, где его поджидали соседки по коммуналке. Одним ударом топора он выбил накладной замок и с криком «Всем лежать!» ворвался в комнату художника, размахивая топором. Мужчины лежали на кровати абсолютно голыми. За минуту в комнату набилось с десяток женщин, которые с любопытством смотрели на голых мужиков и что-то возбужденно кричали.

Гарик, выполняя полученную инструкцию, пробился сквозь толпу к кровати и, размахивая удостоверением дружинника, заорал: «Вы оба задержаны за противоправные действия. Я – командир оперативного комсомольского отряда, дружинник. Встали! Оделись! Оба!».

– Так это ты, сука, опять пришел! – заорал художник, бросаясь на санитара. – Да я тебя…

Но договорить он не успел. Гарик набросил на шею больного полотенце и стал душить Старовойтова. Через минуту художник захрипел, теряя сознание. Увидев эту картину, к нему на помощь ринулся длинноногий парень. Он нанес хлёсткий удар ногой по лицу санитару. Удар был настолько сильный, что Гарик отлетел в дальний угол комнаты. Алиса с ужасом смотрела на происходящее и не знала, что делать. Но тут в дело вмешался отставной старшина.

С криком: «Бей пидоров!» он кинулся на танцора, а женщины навалились на голого художника. В это время пришел в себя санитар. Он подскочил к голому танцору и со всей силы ударил его кулаком по затылку. От этого удара мужчина громко охнул и мешком рухнул на пол. Вторым ударом Гарик вырубил Старовойтова.

– Молодец, салага! – удивленно посмотрел на санитара старшина. – Ты что, боксер? Это же нокаут.

– Старшина, я не боксер, я доминошник.

– Вышли все из комнаты! – неожиданно закричала Алиса. Она бросилась к танцору и стала ощупывать его голову. – Прости меня, Слава. Я не знала, я б не поехала сюда, прости. Одевайтесь. Быстрее.

– И ты с ними, Алиса. Ну, что я им сделал. Я никого не трогал. Я люблю его, понимаешь, люблю! А они нас преследуют, – Каретников плакал громко, взахлеб. Алиса помогла ему одеться.

Тем временем кто-то из соседей позвонил в милицию. Старовойтова и Каретникова как особо опасных преступников доставили в ИВС в наручниках.

– Кучерявый, тебе совесть мучать не будет? – после того, как они вернулись в больницу, спросила Алиса.

– А что я сделал не так? – удивленно посмотрел на врача Гарик.

– Ты человеку жизнь угробил. Он из тюрьмы не выйдет.

– Он не человек, он «голубой». Его лечить надо, как пассивного педераста, чтоб заразу эту по городу не разносил, – жестко произнес санитар. – Мы его на горячем взяли на ваших глазах. Не отвертится теперь.

– Гарик, а зачем ты его по затылку бил? Это ж запрещенный удар. По затылку даже боксеры не бьют.

– А каратисты бьют. Я имел право. Крайняя необходимость. Он сам виноват. А вы откуда знаете этого Каретникова? – подозрительно посмотрел на Алису Гарик.

– Я с ним с четырех лет танцевала. Потом он институт культуры закончил, балетной студией руководил. У него дети на всесоюзных конкурсах побеждали. Его подставили.

– Алиса Викторовна, его ж с поличным взяли. При свидетелях. Голым. Его же Старовойтов…

– Рот закрыл! – подлетела к Гарику Алиса. – В жизни всякое может случиться. Вот ты сейчас душевнобольных ловишь, бьешь невинных, судишь их, а завтра тебя самого в психушку сдадут. И что делать будешь?

– Меня не сдадут. У меня нервы из железа, – самодовольно улыбнулся Гарик. – Я каратэ занимаюсь.

После этих слов больной из «инфарктной» палаты проснулся, широко открыл глаза и осознал, что находится не в кинотеатре, а в больнице.

– Интересное кино получилось, – пробормотал больной, посмотрев на окровавленную простыню. – Вначале меня отравить пытались, а потом в палате появился старшина из расстрельной команды НКВД. Револьвер предлагал, а я отказался наводить революционный порядок. И тогда он отправил меня в кино. А потом там погас свет…

– Теперь вспомнил, кем ты был? – спросил больного старшина НКВД.

– Я работал санитаром в психушке? – неуверенно спросил мужчина.

– Когда мы с тобой познакомились, тебя звали Марат. Вначале я убить тебя хотел из-за вертухая, но потом реабилитировал. Никогда такого удара не видел. У нас, в НКВД, спецы еще те были, но чтобы так, стоя лицом к лицу с противником, бить его по затылку. Это талант, да и классовое чутье у тебя было на уровне.

– Погоди, но в кино санитара звали Гарик, – возразил больной.

– Так это же кино. И в романе «Психушка» главного героя зовут Гарри Барский, – конспирация, твою мать. Автор специально имена поменял, чтобы всех запутать. Пойди, докажи теперь, что эта книга про тебя, если главного героя зовут Гарри Барский, а тебя Марат.

– Марат? Я это имя первый раз слышу.

– В твоей биографии имя – не главное. В бандитские девяностые ты менял ксивы и клички, как куртизанка перчатки. А сейчас раскис. В «инфарктной» палате спрятался. И это в то время, когда каждый хороший снайпер на вес золота.

– Никуда я не прятался. Отравили меня. И фильм этот вижу впервые, – пропустил мимо ушей слова о снайпере больной.

– И Алису не помнишь?

– Нет.

– Ну, тогда беги отсюда, пока врачи-вредители не прикончили наемного убийцу за прошлые подвиги.

Мужчина в больничной пижаме хотел возразить, но, увидев в руках старшины направленный в его сторону ствол револьвера, встал с кровати, подошел к двери и выглянул в коридор.

Сбежавший покойник

– Ну, и где ваш больной? – недовольно спросил врач-кардиолог Иван Иванович Тараканов. Он был похож на театрального Мефистофеля, с длинным тонким носом и черными, закрученными вниз усами. – Что вы панику подняли? Где покойник?

– Так он мертвый был, – удивленно осмотрел палату Петухов. – Он на кровати лежал под капельницей.

– И куда делся? – повысил голос врач. – Матильда, вы понимаете, что происходит?

– Нет, – собирая капельницу, произнесла медсестра.

– Надо милиции сообщить, – стал советовать Вася. – Представляете, иду я по улице, а мне навстречу труп в больничной пижаме. И всё, сразу инфаркт.

– Ты вместо того, чтобы советы дурацкие давать, за больным бы присмотрел, который под капельницей лежал, – возмутился врач.

– Так мы и смотрели на него, пока он живой был. А как умер, я в морг позвонил, а соседи должны были медсестре сообщить, чтобы узаконить мою победу.

– И почему не сообщили?

– Толстой во всем виноват. Он мандарины проигрывать не любит.

– Какой еще Толстой? – удивленно посмотрел на Васю врач.

– Это не то, о чем вы подумали, – хохотнул в ладонь больной. – Нашего Толстого Константин Петрович зовут. И он с тем Толстым, который Лев, никак не связан. Так вот, Толстой вместо того, чтобы сообщить об очередном покойнике медсестре, пошел в подвал курить.

– А вы что делали в это время?

– В морг звонил из телефона-автомата.

– Значит, никто из вас не видел, как этот больной уходил из палаты?

– Нет. Да у меня и мысли такой не было в голове, что покойник встанет с кровати и пойдет гулять по больнице.