Счастье в огне

На дороге творилось что-то невообразимое. Всю степь, на сколько хватало глаз, заполонили стада. И среди этого мычавшего, хрюкавшего, блеявшего моря вот уже три часа стояли грузовики, набитые изнемогавшими от жары людьми.

Машины пришли не в шесть утра, как ожидалось, а почти в девять, но главное, вместо сорока их оказалось только четырнадцать. Началась паника, люди во что бы то ни стало пытались попасть в кузов – усталость и тревога гнали людей домой. В результате погрузка заняла гораздо больше времени, чем нужно было, а машины оказались просто забиты людьми, которые сидели впритык друг к другу, а кому-то пришлось даже стоять. И все-таки забрать удалось далеко не всех. Однако Варя попала в кузов одной из первых – и здесь не обошлось без Костика, он буквально приступом взял кузов, пока другие выясняли, что произошло, почему так мало машин, и каким образом люди будут вывезены отсюда. В одиннадцатом часу машины, наконец, тронулись.

Ехали около часа, когда на дороге стали попадаться стада, двигающиеся в сторону города; постепенно их становилось все больше. Сначала они шли в степи, потом начали заполнять дорогу, и машинам пришлось замедлить ход, чтобы пробираться между ними. И наконец, скотина заполонила все окружающее пространство и машины, оказавшись в самой гуще, окончательно остановились.

Время уже перевалило за полдень, когда наконец выяснилось, что городским комитетом обороны было принято решение об эвакуации скота за Волгу. И вот теперь тысячи и тысячи животных двигались в окрестности Сталинграда, где должны были переправиться на левый берег. Прошло еще два часа, а машины, набитые сидящими и стоящими людьми, не двигались с места. Не было возможности не только спуститься из машин, чтобы размять ноги, но даже переменить положение. К жаре и жажде добавились еще и мухи, неизменно сопровождавшие скотину. Они, жужжа, садились на руки и лица, липкие от пота. Но самым мучительным было чувство тревоги, снедавшее людей, оно ржавым поршнем ходило внутри, разрасталось, мешало думать, не давало говорить. И над машинами висела тяжелая, словно ватная тишина.

Варвара, вконец измученная, сидела, привалившись к Костику. Какая-то мутная, липкая дремота овладела ею, когда машины, наконец, тронулись. Легкий ветерок, сопровождавший движение, выдернул девушку из полудремы. Дышать стало чуть легче, и теперь Варя, не отрываясь смотрела на дорогу, бегущую навстречу, и также какой-то бегущей полосой текли ее мысли: «Что же там, в городе? Что будет? Как все будет?»

Ближе к вечеру въехали наконец в город. И вдруг оказалось, что жизнь идет своим чередом. По улицам шли люди, спеша по своим делам, проносились машины, позвякивали на остановках трамваи. Вот только лица были чуть озабоченнее, машины ехали быстрее, а дребезжащий звон трамваев вызывал смутную тревогу.

Грузовики выехали на Первомайскую и неожиданно остановились у здания Авиаучилища, где сейчас размещался Крайисполком. Вся улица у подъезда была заставлена мебелью, завалена какими-то узлами и кипами бумаг, вокруг суетились люди. Варя с высоты кузова видела, как к первой машине подскочил коротконогий, весь какой-то круглый мужчина, похожий на колобка. Сходство со сказочным персонажем усиливала обширная лысина, блестевшая на уже низко стоявшем солнце. Коротышка распахнул дверцу машины и что-то доказывал водителю, активно размахивая руками. В конце концов водитель вышел и махнул рукой, давая сигнал к разгрузке. Люди стали медленно выбираться из опостылевшего за целый день кузова, с трудом разминая совершенно затекшие ноги. Ни у кого уже не было сил спорить или выяснять, почему их высаживают здесь, а не у здания универмага, откуда три недели назад они уезжали. Но «колобок» не желал мириться с их медлительностью. Он бегал вокруг, размахивал руками и что-то кричал визгливым, вызывающим раздражение голосом. Не успев расстаться со своими пассажирами, машины немедленно стали заполняться вещами, наводнившими улицу у центрального подъезда. Водители, измученные дорогой, курили в сторонке, не принимая никакого участия в царившей суете. Было понятно, что перспектива снова садиться за руль не вызывала у них никакого энтузиазма.

Варя, буквально выпавшая из кузова на сильные руки Костика, так и стояла, прижавшись к нему – сил двигаться просто не было. Костик тоже не двигался с места, обнимая девушку за плечи, уткнувшись в ее волосы, пахнущие пылью и солнцем. Поэтому они не сразу увидели двоих солдат и сопровождавших их лейтенанта, выбежавших со стороны площади. И только когда со стороны машин понеслись крики и отборная ругань, молодые люди очнулись: Варвара от своей усталости, а Костик – от ощущения тепла, вызванного прижимавшейся к нему девушкой.

У машин происходило что-то непонятное. Солдаты оттеснили от ближайшей машины людей, тащивших какие-то узлы, а «колобок», размахивая руками, что-то кричал лейтенанту. Костик взял Варю за руку и потянул за собой. Протиснувшись ближе к машинам, они смогли услышать то, от чего по их потным спинам побежал озноб.

– Я Вам говорю, необходимо срочно погрузить государственное имущество! – голос «колобка» высокий и резкий врезался в толпу.

– А я говорю, у меня приказ – реквизировать любой транспорт для отправки снарядов, – пытался перекричать его немолодой уже лейтенант.

– Машины приписаны к Крайисполкому! У меня путевки!

– А у меня боеприпасы! Боеприпасы! Слышишь, ты!

– Немедленно отойдите от машин! Я буду жаловаться!

– Да понимаешь ты, или нет! Надо отправлять снаряды! Фронт…

– Вот именно, фронт! Фронт приближается, а имущество не эвакуировано! – «колобок» принялся отталкивать лейтенанта.

Толпа заколыхалась, а затем расступилась, пропустив в эпицентр скандала человека лет тридцати с погонами капитана. Его серые глаза, имевшие какой-то стальной оттенок, обежали участников свары.

– Что здесь происходит? – его спокойный и уверенный тон заставил обоих участников скандала немедленно к нему повернуться, – Лейтенант, что за вид? Почему пуговица расстегнута? Доложите по форме!

Лейтенант немедленно вскинул руку к пилотке:

– Товарищ капитан! Лейтенант Сергеев! Имею приказ о доставке любого транспорта на вокзал для немедленной отгрузки боеприпасов и отправки их к линии фронта, – одной рукой он пытался застегнуть верхнюю пуговицу, другой – одернуть гимнастерку. Его раскрасневшееся лицо выдавало растерянность и усталость от бессмысленного, как ему казалось, спора. Рука капитана взлетела к фуражке. Но тут же раздался визгливый голос «колобка».

– Это не любой транспорт! Не любой, говорю я вам! Это машины крайисполкома, и будут использованы для эвакуации государственного имущества! Они и так опоздали на четыре часа! Нам немедленно надо грузиться!

Толпа замерла, прислушиваясь к разговору. Не смотря на усталость, люди не расходились, ожидая окончания спора, суть которого никак не усваивалась, не хотела восприниматься: эвакуация… боеприпасы… линия фронта – все это вроде бы было отдельными словами, но сливалось во что-то единое, вызывающее ужас и растерянность.

– Это что ли государственное имущество? – капитан поддел носком сапога один из узлов, сваленных на тротуаре. «Колобок» метнулся к узлу:

– Аккуратнее, там посуда, сервиз.

Капитан хмыкнул, и повернувшись к солдатам резко бросил:

– Разгружайте! – и, обращаясь к водителям, – Поступаете в распоряжение лейтенанта Сергеева.

– Не имеете права! Вы не имеете права – «колобок» задыхаясь продолжал наскакивать на военного, уже понимая, что проиграл.

А лейтенант тихо, отрывисто заговорил, отвечая на вопрос старшего по званию:

– Три эшелона с боеприпасами… разгружаются круглосуточно… весь транспорт задействован… сюда раненых – обратно снаряды… положение тяжелое…

Варя умоляюще взглянула на Костика, как бы прося, чтобы он опроверг все услышанное ими, чтобы как-то успокоил, сказал, что все это не правда. Но Костик отвел глаза, взял девушку за руку и потянул за собой.

Выбравшись из толпы, они медленно пошли мимо Универмага по улице Мира. И только когда смолк шум толпы, Костик остановил Варю:

– Куда ты сейчас? Домой?

– Не знаю. Наверное, нужно зайти к маме на работу. Она почти наверняка там. Надо узнать, где Митька. Надо забрать его домой.

– Я провожу…

Но Варя уже не слушала его. Она шла все быстрее и быстрее, свернула на Волго-донскую – так было быстрее. И Костику оставалось только тихо идти за ней.

***

Первый, кого Варя увидела на ступеньках госпиталя, был именно Митька, сосредоточенно ковырявший в носу. Во дворе царило нечто невообразимое: бежали куда-то санитары, въезжали и выезжали машины, четверо подростков под руководством медсестры тащили сложенные друг на друга лавки, перед крыльцом курили раненые, возбужденно переговариваясь. Митька невозмутимо взирал на всю эту суматоху, сидя на верхней ступеньке лестницы. Щеки его были перемазаны чем-то красным, шнурок на одном ботинке развязался, на рубашке отсутствовало несколько пуговиц. Все это придавало ему жалостливый и вместе с тем забавный вид. Девушка со всех ног кинулась к крыльцу, взлетела по ступенькам и подхватила брата на руки. Он был весь пропитан солнечным теплом и пах чем-то сладким. Малыш обвил ее шею липкими ручонками:

– Варя. Тебя очень долго не было. Очень-приочень долго не было. – Из Вариных глаз уже готовы были закапать слезы, но их не оказалось – то ли от жары, то ли от усталости. И только горячий комок остановился где-то в горле.

– Ну, малыш, я вернулась. Все хорошо. А где мама? Ты почему здесь?

– Там. Мама там. Все там. – Митька стал выворачиваться из Вариных рук, и в конце концов ей пришлось опустить его на ступеньки. Брат потянул ее за руку. – Пошли, Варя, пошли, заберем маму домой. Я хочу домой.

Но домой они в этот день так и не попали. Уже поднимаясь за братом по ступенькам, Варя успела заметить, что Костик, подхватив поехавшую из рук подростков лавочную пирамиду, идет за медсестрой, а упустившие лавки ребята, сопя и отдуваясь, семенят следом. Промелькнула мысль: как же он, наверное, устал, бедный, а теперь еще эти лавки. Но, открыв дверь и войдя в холл госпиталя, она тут же забыла и о лавках, и о Костике. В нос ударил запах медикаментов, пота и запекшейся крови. Весь холл был заполнен ранеными – они стояли, сидели и даже лежали на каталках, на лавках и прямо на полу. Кто-то стонал, кто-то бредил, кто-то ругался, кто-то звал врача. Повсюду суетились люди в белых халатах: бинтовали, промывали, несли носилки, тоже ругались, уговаривали или просто молча делали свое дело. То тут, то там раздавался властный голос: этого в операционную, срочно; в процедурный; носилки сюда; поднимайте, аккуратно; здесь только обезбольте; все, этого во двор.

У Вари немедленно закружилась голова, она вцепилась в Митькину ручонку и стала оглядываться в поисках кого-нибудь, кто мог бы сказать, где искать Ольгу Евгеньевну. Ей нестерпимо захотелось присесть, закрыть глаза, заткнуть уши и не слышать больше этого ужасного: «Все, во двор». Это «Во двор» тупой болью билось в Вариной голове, сбивало дыхание – во двор могли выносить только мертвых. А Митька продолжал тянуть ее за руку – видимо он совершенно точно знал, куда надо идти, где искать маму. Варя медленно двинулась за ним, пробираясь между людьми. Совершенно неожиданно взгляд ее выхватил молоденького бойца, совсем еще мальчика, привалившегося к стене. Лицо его было серым, глаза обведены черными кругами, искусанные, растрескавшиеся губы кровоточили. Тоненькая, совсем детская шея торчала из гимнастерки, на которой у левого плеча расплывалось бурое пятно. Парень стоял, обхватив себя правой рукой, и молча смотрел куда-то в никуда. Также молча он стал сползать на пол. Только стена не давала ему упасть.

Варя в последний момент успела подхватить его и аккуратно опустить на пол. Тут же рука ее ощутила влагу. Она посмотрела на свою ладонь – кровь. Девушка стала быстро расстегивать истерзанную, порванную гимнастерку. Обнажилось плечо с жидкой, наспех наложенной повязкой, сквозь которую просачивался и расползался по груди кровавый ручеек. Варя обернулась к Митьке, спокойно разглядывавшему совершенно не предназначенную для детских глаз картину, и подтолкнула его к столу с разложенными на нем медикаментами. Брат без слов понял ее и заковылял в нужном направлении.

– И йод, Митька, – он оглянулся на сестру и двумя руками сгреб бинты и несколько пузырьков. Также молча он проделал обратный путь, спокойно обогнув санитаров, бежавших с носилками ему навстречу, и протянул сестре свою добычу.

Варя распустила узел, удерживавший повязку, и размотала бинт. Глазам открылось нечто рваное, откуда толчками выливалась кровь. Немедленно к ее горлу подступила тошнота и мелькнула мысль о Митьке, который продолжал молча стоять за ее спиной. Вдруг кто-то тронул ее за плечо, предлагая отодвинуться.

– Ну-с, что тут у нас. – Над бойцом склонился мужчина в белом халате. «Врач, – подумала Варя, – Слава Богу». Мужские пальцы быстро пробежали по окровавленному плечу, исторгнув из раненого тихий, какой-то не похожий на человеческий, стон.

– Хорошо, хорошо. Кость не задета.

Варя собралась уже подняться и отойти, оставив раненого на попечение врача. Но тот, даже не глядя на нее, выпрямился:

– Промывайте, бинтуйте, и в палату. Потом наложим швы. Просто большая кровопотеря. – Последние слова он договаривал уже отходя.

Варя снова склонилась над раненым. Потом бросила взгляд на пузырьки, добытые Митькой – в одном из них оказалась перекись. Она еще раз посмотрела на то, что еще недавно было молодым, юношеским телом. Боец больше не стонал, глаза его были закрыты. Видимо, он все-таки потерял сознание. Девушка беспомощно оглянулась вокруг – все были заняты своим делом, никто не обращал на нее ни малейшего внимания. Она опять перевела взгляд на раненого, на его землистое, совсем еще молодое лицо с запавшими глазами и поняла, что выбора у нее нет.