Прибавление семейства

– То есть вы считаете, что сотрудники милиции не помогали вам искать жену? – спросила Ирина.

– Нет, почему же, помогали, и довольно активно, – на лице Чернова впервые появилась улыбка. – Например, целую неделю пытались убедить меня, что это я ее убил.

– Илья Максимович, если вы утверждаете, что сотрудники милиции не искали вашу жену должным образом, то вы ставите суд в сложное положение, – отчеканила Ирина. – На каком основании суд объявит человека умершим, если выяснится, что к его розыску не были приняты надлежащие меры?

– Извините. Я не это имел в виду.

– Илья Максимович, попрошу вас в дальнейшем воздержаться от иносказаний и фигур умолчания. Вы находитесь в суде! – «А не на партсобрании», – мысленно закончила Ирина, с запозданием вспомнив, что обещала Павлу Михайловичу разбирать дело его приятеля со всей возможной мягкостью и деликатностью.

– Нет, по формальным позициям они отработали добросовестно. – Чернов снова издал фальшивый вздох. – Но жену ведь так и не нашли.

– И вы сами до обращения в милицию тоже ее не искали целые сутки? – внезапно встрял заседатель Синяев.

Илья Максимович пожал плечами:

– Жена часто задерживалась на службе. Она работала операционной сестрой в больнице «Скорой помощи», а там постоянно аврал, сами понимаете. Поэтому, когда она не вернулась вовремя, я подумал, что или очередной быстренький аппендицит оказался многочасовой непроходимостью, или привезли сложный случай, и хирурги попросили жену остаться, как самую опытную сестру.

– Но не на сутки же!

– Бывало, что и на сутки. Если сменщица заболела, куда деваться? Правда, в таких случаях Аврора обычно меня предупреждала. Или сама, или просила санитарку позвонить, если никак нельзя было отвлечься.

– А сами вы не могли ей на работу позвонить? – не унимался Синяев.

– Почему же, мог. И позвонил. Сначала трубку не брали, вот я и решил, что все заняты в операционной, и успокоился, а когда перезвонил через пару часов, мне сказали, что дежурство выпало тихое, и Аврора уехала домой вовремя. Тогда я решил, что она, раз удалось ночью отдохнуть, сразу после работы отправилась к сыну.

– А вас почему не взяла с собой? Выходной же день был!

Чернов пожал плечами. Синяев, несмотря на простодушную физиономию, оказался въедливым мужичком, но Илья Максимович пока держался.

– Больница, где работала жена, находится на выезде из города как раз по дороге в Копорье, – сказал он все так же бесстрастно. – Ей удобнее было стартовать оттуда, не делая крюк через весь город. И если это так важно, она часто ездила к сыну одна. Помогала с внуками.

– А сын ваш, кстати, почему не пришел? – сурово спросил Синяев. – Все-таки такое событие, мог бы и поддержать отца.

В лице Чернова промелькнуло что-то человеческое:

– Он у меня мальчик ранимый… Да и потом, когда у тебя пятеро детей, а ты фельдшер ФАПа, особо не вырвешься. Даже по такому печальному поводу.

«Как интересно, – невольно подумалось Ирине, – у секретаря парторганизации целого университета сын – фельдшер… Нонсенс вообще, сапожник без сапог. У такого папаши даже круглого дурака докатили бы до диплома – так что помешало? Впрочем, учитывая пятерых детей и жизнь в деревне, понятно что. Ранимый мальчик алкоголик или даже наркоман, причем неуправляемый, которого пришлось срочно спрятать от посторонних глаз, пока он своими выходками не утянул всю семью на дно. Вот и услали сыночка в Копорье, а там он нашел себе женщину и в знак протеста принялся безудержно размножаться. В принципе это объясняет, почему Чернов решил, что Аврора уехала к сыну. Наверное, он дошел до такой стадии, когда его постоянно надо было контролировать, и обремененная многочисленным потомством жена уже не справлялась в одиночку с этой миссией».

Вывести из себя Чернова так и не удалось. Все с таким же отстраненным и равнодушным видом он рассказал то, о чем Ирина в принципе и так знала из сплетен, и пришлось отпустить его со свидетельского места.

Следующей выступала старшая сестра операционного блока, где работала Аврора Витальевна. Она показала, что последний раз видела Чернову в субботу утром на пересменке и запомнила ее в хорошем настроении. Та радовалась, что впервые за много месяцев выдалась спокойная ночка, так что получилось и вздремнуть, и наделать четыре бикса материала.

– Никто не умел так аккуратно складывать салфетки, как Аврора! – воскликнула сестра, и Ирине вдруг стало грустно от этого всплеска человечности среди казенной атмосферы суда.

– А она говорила, куда собирается?

– Да вроде нет… Я же не знала, что так получится, поэтому особо не вникала.

– А вообще как у нее было настроение? – спросил Синяев, в активности которого Ирина уже предчувствовала для себя головную боль. – Она не говорила, что собирается уехать куда-нибудь или бросить семью?

– Аврора-то? – сестра улыбнулась. – Нет, конечно.

– Не жаловалась на жизнь?

– Ну что вы! Она вообще была очень замкнутая, ничем не делилась.

– Не хотела сор из избы выносить?

Сестра пожала плечами:

– Не в этом дело. Поймите, товарищи, она была хорошая женщина, но какая дружба, когда мы после смены давимся в автобусе и стоим в очереди за продуктами, а она рулит на своей машине в закрытый распределитель? Понимаете?

– Честно говоря, не очень, – фыркнул Синяев.

– Ну как же… У кого щи пустые, а у кого жемчуг мелкий, – засмеялась медсестра. – Завидовали мы ей, что уж тут скрывать, и Аврора прекрасно понимала, что мы это мы, а она это она, и живем мы в разных мирах и по разным правилам.

– То есть Чернова была грубая и высокомерная?

– Нет-нет, совсем наоборот. Знаете, есть такие люди. Со всеми хорошо, по-доброму, а будто с другой планеты прилетели. Вот смотрите, товарищи судьи, был у меня печальный опыт с дочкой одного товарища. Девица только хвостом перед врачами крутила, ничего делать не хотела, а слова поперек ей не скажи, папа рассердится. Намучилась я с ней, еле-еле выдала замуж за хирурга и сплавила в декрет, только дух перевела, и тут пожалуйста! Получите теперь жену! Как я расстроилась, думаю, господи, это опять между двух стульев мне сидеть! Не будешь потакать капризам блатной тетки, от начальства получай, а будешь, так остальной коллектив не удержишь. А что вы хотите, товарищи, жизнь есть жизнь… Я мысленно уже с должностью простилась, но Аврора оказалась, пожалуй, лучшей сестрой из тех, кого я знала, и трудовая дисциплина у нее была на высоте. Любую черную работу выполняла, придраться буквально было не к чему.

– Так это же хорошо, – сказал Синяев.

– Даже слишком. Некоторые бы хотели, чтобы она хуже работала.

– Зачем? – удивилась Ирина.

– Ну как же. Трудно о чем-то просить человека, если ты ничем не сможешь его отблагодарить. Ну раз, ну два, а на третий ты или сам застесняешься, или тебя пошлют подальше. А вот если ты за этого человека прогенералил…

– Что сделал? – перебил Синяев, а Ирине остро захотелось дать подзатыльник не в меру активному заседателю. Но придется терпеть, она сама разрешила ему задавать любые вопросы.

– Генеральную уборку, – терпеливо пояснила сестра. – Или если ты прикрыл его опоздание, то уже имеешь полное моральное право требовать ответной услуги. Аврора же таких поводов не давала, но всегда шла навстречу, если что-то серьезное. Лекарство там достать или устроить ребенка в хорошую школу. В трудную минуту на нее можно было положиться, но душу она не выворачивала ни себе, ни другим. Мы не знали, как она живет, и она у нас не спрашивала. Знаете, утешители на твою беду всегда найдутся. Все у тебя выспросят, душу вынут, посмакуют твое горе, потом объяснят, почему они ничем не могут помочь, и исчезнут. А Аврора была не такая. Что, почему, страдания твои, ей это вообще неинтересно было. Хочешь – плачь, хочешь – смейся, твое личное дело, только завтра поезжай в такую-то аптеку, там тебя ждет нужное лекарство. И не благодари.

– И вы не благодарили, – вдруг прошелестела со своего места Олеся Михайловна.

Сестра хмыкнула:

– Да как сказать! Вообще это ей было с нами скучно. Мы люди простые, а у нее в голове сплошное искусство. Идет на работу, обязательно толстый журнал под мышкой – или «Новый мир», или «Юность». Как сядем чай пить, начинается: «читали то, читали это», а нам сказать нечего. Мы не то что не читали, даже не слышали. Правда, была у нас одна девчонка, которая хотела в институт поступать, она да, спрашивала насчет школьной программы по литературе, так Аврора прямо преображалась вся. Как заведет про Наташу Ростову, глаза горят, аж смотреть страшно.

– Возможно, с этой девушкой у Черновой возникли близкие и доверительные отношения?

– Ой, что вы! Там вообще не в коня корм! – медсестра засмеялась. – Все эти Аврорины лекции были жутко умные, но это как ведро выливать в наперсток. Аврора три часа распиналась про тонкости разные, а Аньке лишь бы выучить от сих до сих. Онегин – лишний человек, Базаров – нигилист, и всё, и спасибо. Больше не надо. Чернова вообще больше с врачами общалась, правда, те хоть и с высшим образованием, но времени еле-еле хватает книги по специальности читать, до возвышенного искусства им дела тоже особо нет.

– Так, может, она с кем-то из докторов дружила? – продолжал допытываться Синяев, а Ирина прикидывала, как его угомонить, не подрывая авторитета народного суда.

Теперь, через пять лет, какая разница, с кем дружила Чернова, с кем делилась секретами и сокровенными мыслями, и даже какой она была, тоже не важно. Это в уголовном процессе важна характеристика личности потерпевшего и подсудимого, а тут – зачем? Только бередить душу Чернову…

Медсестра немного подумала и решительно сказала: