Букет ландышей

– Да, конечно, – повторила Извекова, видимо, ей сейчас было совершенно все равно. Машинально она вывела текст расписки и отдала его Марии. Та убрала лист в сумку и подыскивала теперь слова, как бы повежливее уйти.

– Моя девочка, – вдруг разрыдалась хозяйка. – Она была такая красивая, только начинала жить, и Эдик такой хороший мальчик.

– Они давно встречались? – спросила Быстрицкая, чтобы поддержать разговор.

– Полгода, – прошептала мать. – Такая красивая пара, посмотрите, правда же? – и протянула фотографию, одну из лежавших рядом с ней на столике.

– Правда, – согласилась Быстрицкая, разглядывая веселых молодых людей на фото. – Первая любовь, я понимаю.

– Нет, не первая, – неожиданно выпрямилась Извекова и с некоторой неприязнью заметила: – Первая любовь не всегда бывает удачной.

– Что вы имеете ввиду? – удивилась этой перемене Мария.

– Был у Полечки до Эдика другой кавалер, Сережа. Богатый, красивый, ухаживал интересно. Не знаю, что там у них произошло, но Поля однажды сказала мне, что больше не хочет его видеть никогда. Сколько он ни бился, сколько ни старался ее вернуть – ничего у него не вышло. А потом она Эдика встретила. Сережа, правда, и при Эдике пытался Полю уговорить вернуться, но та и слышать ничего не хотела. Что он только ни делал, даже меня уговаривал помочь. Может быть, сейчас жива была бы доченька моя, – она снова заплакала.

Быстрицкая, не зная, чем еще ее утешить, отвела взгляд на фотки, разбросанные по столу. На многих Полина была с друзьями и в том числе с молодыми людьми. Одна из фотографий вдруг заставила ее обомлеть так, что сердце остановилось на секунду, и лишь потом снова слабое тук-тук вернуло Марию к действительности. С фотографии на нее смотрел Сергей Соловьев.

Подходя к дому, Рудаков обнаружил отсутствие в окнах квартиры света. Странно, Маняша уже должна была давно вернуться с работы. И он поспешил в подъезд.

В такие моменты время тянется как жвачка. И кажется, что лифт едет слишком медленно, и что двери открываются слишком долго, и что ноги не идут нормально. Включив свет в прихожей, он обнаружил Марьины туфли и сумку и с некоторым облегчением тихонько пробрался в комнату.

Быстрицкая была там. Глубоко задумавшись, она сидела в кресле, повернутом к окну. Видимо, сидела она так уже давно и потому забыла включить свет.

– Малыш, я дома, – тихо, чтобы не напугать ее, сообщил Рудаков, подходя к жене.

– Знаешь, оказывается, Соловьев раньше встречался с Полиной Извековой, – огорошила его Быстрицкая и взглянула на Дмитрия странным взглядом. А затем снова обернулась к окну.

– Да ладно? – не поверил своим ушам Рудаков и присел рядом с ней на корточки. – Откуда ты узнала?

– Я была сегодня у матери Полины, – буднично рассказывала Марья, все еще глядя в окно. – Хотела передать деньги – компенсацию за аварию. И увидела фото. А мать ее подтвердила, что они год назад встречались. Она его бросила, он до последнего времени пытался ее вернуть.

– О как! – Дмитрий понял, что сейчас момент, чтобы рассказать и свою часть истории. – Тогда я тоже тебе сообщу новость.

– Какую? – Маняша, наконец, заинтересовалась и заглянула ему в глаза.

– Полина не любила ландыши. Она любила ромашки, – сказал Рудаков.

Быстрицкая как ужаленная подскочила на месте:

– Что?! Что ты сказал?!

Дмитрий повторил, понимая, что сказал очень важную вещь.

Марья бросилась ему на шею, обняла и сбивчиво заговорила, явно волнуясь:

– Я весь день сегодня думала об этом деле. Не знаю пока, что там произошло точно. Целых две версии, не знаю, которая из них. Мне нужна твоя помощь. Потому что адвокатская этика. Ты понимаешь? – и посмотрела на него.

– Понимаю, – кивнул Рудаков и поцеловал ее, чтобы она немного успокоилась. – Чем тебе помочь?

Маняша улыбнулась:

– Узнай, имеет ли отношение Соловьев к конкурсам красоты.

– О как! – снова сказал Дмитрий, потому что у него была немного другая версия произошедшего. – Ну хорошо, маленькая моя, постараюсь узнать, что смогу.

Что-то тянуло Марью в это мрачное место. Не стараясь давать себе отчет, зачем и почему, она повиновалась велению своего сердца, а, может быть, своей интуиции, и потому заставила Рудакова отвезти себя на кладбище.

При попадании в подобные места у Марьи всегда появлялось странное ощущение, будто она находится в гостях у незнакомых людей, к которым она вломилась без приглашения. Можно было успокаивать себя наличием некоей мистической составляющей, уж о привидениях и прочих страшилках ей приходилось слушать и читать не раз и не два. Даже попадались клиенты, которые совершали какую-нибудь уголовную глупость под влиянием страха призраков. Пару лет назад один мужчина, уже седой и малопьющий, поджег дом соседа, потому что ему показалось, что в окнах дома зажигаются и тухнут загадочные зеленые огни и он решил, что это призрак. Оказалось, что светился датчик газа, но это мало утешило пострадавших соседей, лишившихся жилья. А второму глупцу показалось в темноте, что его собеседник похож на умершего недавно родственника, и он начал колбасить бедолагу чем ни попадя, пока его не остановили случайные прохожие. Страх – великая движущая сила, заставляющая совершать невозможное, запретное и даже преступное.

Мария не боялась кладбищ, но сосредоточение такого количества людской печали в одном месте все-таки давало повод чувствовать себя неуютно. И хотелось покончить с делом, ради которого они пришли, побыстрее.

У сторожа они выяснили номер участка, поэтому не составило труда найти могилу Полины. Деревянный крест с табличкой, море цветов, фотография и неизменная лампадка, стаканчик с водкой, накрытый хлебом – зрелище тягостное. Ей было всего двадцать. Впереди была корона королевы красоты, любовь, счастливая жизнь – и все это в единый миг было перечеркнуто нелепой катастрофой.

Мария искала одно единственное указание. Дело затруднялось тем, сколько венков и букетов с ромашками было навалено на песчаный холм. Разгребать завалы цветов руками она не рискнула – это уже сродни кощунству. Он должен был быть, этот знак, что она права и есть что-то еще, чего она пока не знает. Этот знак не должен был быть где-то под, он должен был быть над. Как венец или печать.

Наконец, среди всего белого великолепия она заметила нежные, словно капельки слез, обернутые в зеленый саван, цветы – маленький неприметный букетик возле самого креста. Его не было видно из-за прикрывающего его почти полностью венка, лежащего сверху.

Мария удовлетворенно выпрямилась и кивнула собственным мыслям. Это было то, что она искала.

Рудаков не очень понимал, зачем Марья потащила его на кладбище. Что она хотела там увидеть? Что там вообще могло быть? Но тем не менее, лишних вопросов пока не задавал. Показав красные корочки удостоверения кладбищенскому сторожу, выяснил местонахождение могилы и повел жену к цели их поездки.

Марья что-то искала, он ждал, наблюдая, как она склонилась над кучей цветов, в основном ромашек, как она выискивала взглядом что-то, вглядываясь в печальное цветочное облако, заглядывая с разных сторон. И, наконец, выпрямилась и удовлетворенно показала Дмитрию на подножие креста:

– Вот они!

Дмитрий подошел ближе и с удивлением увидел маленький букетик ландышей, перевязанный простой канцелярской резинкой, положенный бережно среди других цветов.

– Ого, – Рудаков был озадачен как тем, что Мария вообще додумалась до подобного поиска, так и тем, что все это означает. Неужели, ДТП не было случайностью? Судя по тому, как Мария сейчас резко повернулась и направилась к выходу, она тоже об этом думает.

В таком случае у нее возникает серьезная этическая проблема. Может, все-таки это совпадение? Так было бы легче и проще для всех.

Усевшись в машину, Мария уже ждала, в нетерпении перебирая ручку своей сумки, и думала о чем-то сосредоточенно.

– Куда? – спросил Дмитрий на всякий случай, хотя уже примерно догадывался, что она скажет. Он и сам бы так поступил на ее месте.

– К Архипову, – ответила его серьезная малышка. Рудаков кивнул и завел машину.

Архипов был на месте, печатал обвинительное заключение по одному из своих дел, и был не очень доволен тем, что Быстрицкая ввалилась в его кабинет без приглашения, да еще притащила с собой Рудакова для поддержки.

– Ну, что? – обреченно выдохнул он вместо приветствия, зная, что Марья просто так не пришла бы, значит, сейчас она его нагрузит какой-нибудь проблемой на ровном месте.

– И тебе здравствуй, – Быстрицкая была серьезна. – Можешь еще раз показать мне протокол осмотра с места ДТП?

– Ну потом же можно прочитать, когда с делом будешь знакомиться! – попробовал возразить Костик, заранее зная, что это попытка победить ветряную мельницу. Если Марья вбила что-то себе в голову – пока не получит, не отвяжется. Да еще Димон так выразительно смотрел на него, что проще было дать прочесть и побыстрее отделаться от них, чем спорить. Что там, в конце концов, можно найти? Все же очевидно, Соловьев виноват и даже не отрицает этого. Когда будет готова автотехническая экспертиза, Архипов как прилежный следователь просто предъявит обвинение и передаст дело в суд.

– Держи расписку и мое ходатайство о приобщении, – Марья выложила перед ним названные документы в награду за его содействие и вцепилась в протокол.

Рудаков тоже подошел и стал читать через ее плечо. Архипов, усомнившись, может, что не так написал, приблизился к ним с другой стороны и пробежался глазами по тексту, заглядывая через другое плечо Быстрицкой.